Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Александры Нерословой, отмеченную дипломом "За творческую самобытность" VIII сезона Конкурса
АЛЕКСАНДРА НЕРОСЛОВА
Средняя школа №4 города Десногорска Смоленской области
Педагог: Селиванова Татьяна Алексеевна
Деревенский дневник
Заочный этап
…Сбитых с толку и
отравленных, отъятых от родного духа немало.
Даже много. Но немало и спасшихся и
спасающихся, причем самостоятельно, почти без всякой нашей поддержки.
Должно быть, при поддержке прежних поколений,
прославивших Россию.
Валентин Григорьевич Распутин
10 июня.
Ну вот, все решено окончательно: послезавтра на неопределенный срок меня ссылают в деревню! Ну, насчет ссылки я, может, и погорячилась, но тем не менее… Я не представляю просто, как я буду там жить и можно ли это будет назвать жизнью! Я была там в таком глубоком детстве, что и не помню уже ничего. Потом родители прекрасно обходились без меня. Да и некогда мне по деревням разъезжать. Какая жизнь была: вокальная студия, акробатический рок-н-ролл, английский… Друзья, развитие, общение, поездки по стране и за границу – каждый день так заполнен, что и заснуть иногда не могла. А теперь? Проклятый коронавирус! Жизнь остановилась, все мои планы на лето не просто рухнули – рассыпались в пыль! И теперь приходится ехать в деревню, к каким-то родственникам, которых я не помню и не знаю; потому что, по словам родителей, «ребенку вредно сидеть в квартире все лето!». То, что мне уже шестнадцать, для них не аргумент. Там еще и Интернет не берет! Я, наверное, не выживу… Как можно в наше время вообще жить в деревне! Хотя моя мама до сих пор вспоминает детство в деревне, как лучшее время в жизни. Рассказывает, что всегда рыдала, когда возвращалась назад в город. Было бы из-за чего!..
14 июня.
Мой первый день в деревне. Сказать, что я зла на родителей, – ничего не сказать. Никогда им этого не прощу!
17 июня.
Итак, о моей деревенской жизни. Живу я с двумя пожилыми женщинами – Анной Макаровной и ее матерью, Степанидой Васильевной. Анна Макаровна приходится мне то ли двоюродной, то ли троюродной бабушкой, в общем, «седьмая вода на киселе». Дом у них хоть и старый, но довольно большой и странный: две крохотные спаленки, огромная гостиная, которую они называют «зала», и большая кухня, почему-то именуемая прихожей. Главное место занимает печка – я такие видела только в фильмах про деревню. Кажется, она занимает почти половину дома! На мой вопрос: «Зачем вам такая большая печь, если есть газовая плита?» - Анна Макаровна ничего не ответила, только посмотрела с жалостью, как на умственно отсталую. Она вообще не очень словоохотлива, зато смотрит так, что все и без слов понятно. Вот и сейчас я опять почувствовала себя городской дурочкой, не понимающей самых простых вещей. Впрочем, за последние дни я уже привыкла к такому состоянию. Зато Степанида Васильевна очень разговорчива и с радостью разъясняет мне особенности деревенского быта. Вот про печь она сказала, что та «греет душу, и деревенскую избу без печи, как и без красного угла, держать никак нельзя». «Красный угол» - небольшой домашний иконостас, молитвами перед которым начинают и заканчивают день мои хозяйки. Иконы все разные: старые и современные, большие и маленькие. Но оклад каждой украшен самодельными разноцветными цветами из бумаги. Это так мило и по-домашнему выглядит! У меня даже руки зачесались: немало я таких цветов переделала в одном из многочисленных кружков. Может, стоит предложить обновить оклады? Надо подумать об этом.
У бабушек моих (буду их так называть) хозяйство небольшое, по их собственным словам. Две козы, два козленка, два десятка кур, сколько-то уток, индюшек, собака Шарик, да коты Васька с Муськой. И еще огород в двадцать соток. «Раньше-то и корову с телком держали, и поросят пару, и кролики бывали. Да я-то совсем уже не помощник, хоть бы по дому управиться, а Нюрке одной тяжело. Хорошо, робяты помогают, а то и это пришлось бы бросить. А как в деревне без хозяйства? Не прожить никак!» Так Степанида Васильевна обрисовала мне их хозяйственную жизнь. «Робяты» - тоже какие-то родственники (какие, я еще на разобралась), которые делают самую тяжелую работу. Но, даже несмотря на это, Анна Макаровна (она же «Нюрка») занята с самого раннего утра до позднего вечера. Кажется, я когда-то считала себя, своих друзей и родителей супер занятыми, деловыми людьми? Забудьте: по-настоящему заняты люди в деревне летом, и, кажется, именно они заняты важным, «осмысленным» делом. Вечером, когда мы все вместе садимся ужинать, я всматриваюсь в лица моих бабушек. Ни них – ни тени усталости. А только тихая покойная радость. Бережно берут они в руки скибочку ржаного хлеба и, молча перекрестившись, благодарят Господа за сегодняшний день.
25 июня.
Писать совсем некогда. Оказывается, я тоже могу приносить пользу! Что составляет теперь мой день? Пока Анна Макаровна доит коз, я кормлю «курей», индюшек и уток, выношу поесть Шарику - надо обязательно почесать его за ухом и обсудить наступающий день, наполняю плошки для Муськи и Васьки, ставлю чайник. Готовить завтрак мне не доверяют, и я полностью разделяю такую позицию. Потом – прополоть грядки, затем - поход в магазин, если надо, стирка, уборка. После обеда - успеть собрать яйца, отнести молоко детям, окучить картошку, сбегать на речку освежиться, полить грядки и в конце дня обязательно «почаевничать». Мне кажется, вечер - единственное время дня, когда можно увидеть обеих моих бабушек отдыхающими. Нет, бабушка Стеша, конечно, как она говорит, «бесстыдница, бездельничаю целыми днями, никакой помоги Нюрке не даю». На что бабушка Аня привычно отмахивается и ворчит что-то типа: «А ты, мама, в 82 года хочешь, как в 40 бегать! Года твои не те, твоя работа – на лавке сидеть теперь». Вроде бы не самые ласковые слова, но как-то очень тепло, с любовью у нее это сказывается…
Зато теперь я, кажется, знаю, что такое «правильная» усталость. После первого полноценного «деревенского» дня еле доползла до кровати и спала «без задних ног», но с чувством выполненного долга. Следующим утро мне было невозможно представить, чтобы встать с кровати и начать все заново. Но я встала! И сделала! И горжусь этим побольше, чем всеми моими дипломами и медалями. Зачем так «издеваться над собой», как сказали бы мои друзья по городской жизни? Во-первых, хотелось доказать, что никакая я не «городская фря». Именно так меня назвали «робяты», когда приходили протопить баню и накачать воды. Не знаю, что такое «фря», но что-то явно бессильное и нежизнеспособное. А во-вторых… стыдно, что здоровая 16-летняя «кобыла» (это я о себе) не может выдержать график 60-летней не самой здоровой женщины. Кстати, я почти не страдаю из-за отсутствия Интернета…
2 июля.
Сегодня вечером бабушка Аня, чуть смущаясь (что ей вообще-то не свойственно), попросила меня об услуге. Оказывается, Степанида Васильевна очень любит, когда ей читают вслух. «Сама-то полуграмотная, читает плохо, да и подслеповата стала из-за возраста. А слушать страсть как любит. Давно уж приохотилась. Сначала мы, дети, уроки делали, вслух читали, чтоб нам учить сподручней было, а она слушала. Потом внуки также. А сейчас мне некогда, а ей скушно. Да и не закончили книжку, шибко хочет знать, что там дальше? Может, почитаешь вечёрками, пока я по дому управляюсь?». Конечно, я согласилась. Возможно, это самое малое, что я могу сделать для бабы Стеши. Баб Аня дала мне книгу с закладкой. В.Г. Распутин «Повести и рассказы». Из Распутина читала только «Уроки французского» - в школе проходили. Ну, как проходили – почти мимо. А закладкой отмечена повесть «Последний срок», большая часть уже прочитана, как я вижу. Пойду читать, а то, насколько я уже знаю Степаниду Васильевну, ей обязательно надо будет все обсудить, а я понятия не имею, кто есть кто и что там происходит.
3 июля.
Сегодня не лягу спать, пока не запишу наш сегодняшний разговор с Анной Макаровной. Вот уж когда есть над чем думать. Но сначала предыстория.
Я прочитала вчера «Последний срок» и поняла, что мне обязательно надо поговорить с бабушкой Аней. Она ведь не могла серьезно предлагать читать такое бабушке Стеше! Да еще чтобы ей это нравилось. Утром мы пошли сгребать сено, которое накосили для наших коз ее племянники. И там, когда сели передохнуть и перекусить, я и спросила, как можно читать бабушке Стеше о том, как практически ее ровесница умирает среди черствых и эгоистичных детей своих. Знает ли вообще баба Аня, что она предлагает читать? Я могу кучу других книг предложить, получше. В ответ она одарила меня одним из своих «фирменных» взглядов, только смотрела не как на дурочку безмозглую, а с сожалением, как на несмышленого ребенка. Я уж думала, что она опять промолчит, но не тут-то было! Постараюсь передать ее слова как можно точнее:
«Ты, девочка моя, маленькая еще совсем, жизни не знаешь и не видишь. Может, и не увидишь никогда. То, чем ты у себя в городе занимаешься, – не жизнь, так, суета, лишь бы время убить. Знаю я, что за книжку читаем. И чем все закончится там, тоже знаю. Ты там смерти испугалась, и главного самого не увидела. Смерть – не самое страшное, что с человеком приключается. Каждому человеку срок свой отмерен, и жизнь его закончится как положено вовремя. Мать моя, как и старуха Анна, жила всю жизнь как? Войну пережила, нас, детей, подняла, в колхозе всю жизнь работала, внуков помогала нянчить – устала и тоже смерти ждет. Не торопит, но и не боится. Спокойно ждет свой срок, с чистой душой и достоинством, если хочешь. А ты до конца-то дочитала? Тогда скажи мне, чья душа чище, кто мать больше жалеет: Люся или Мишка? Вот-то же, что Мишка. Да, и пьет он, да по пьяни покуражиться может, верно все. Но только он ведь понял муку ее за младшей дочерью. Грех на себя взял, мать обманул, да как: пусть лучше уж он плохой сын будет, не впервой, чем сердце материнское перед смертью от дочкиного предательства оборвется. Вам, городским, все кажется, что мы здесь, в деревне, все за временем не поспеваем да за старое держимся. Подумаешь, с матерью не приехала проститься перед смертью – дела, значит, были неотложные, что тут страшного?! Так вы все всегда делами прикрываете. Что все? Безразличие свое, страх перед жизнью и смертью, ответ перед душой держать боитесь, вот мусором и прикрываетесь. Живала я в городе. Не знаю, говорила тебе мать или нет, но как муж с сыночком на рыбалке сгинули у меня, подалась я в город. Думала, закручусь-засуечусь, душа болеть не будет. Оно и верно, как завертелась, – остановиться некогда, дух перевести, не то чтобы подумать иль почувствовать. Вот и поняла, что в городах ваших душу в броне держат: ни человек, ни Господь не достучится. Тогда мне и страшно стало, без души-то остаться. Пусть лучше уж болит, так я рассудила, и вернулась сюда, к маменьке. Удобств у нас, конечно, нет таких, и работа не заканчивается ни летом, ни зимой. Да и в общем, жизнь труднее, чем в городе. Труднее, но честнее, что ли. У нас же не спрячешь нутро свое, как ни старайся. Вы там с человеком годами хлеб-соль за одним столом делите, а что у него на сердце и не знаете. У нас не так – как ни скрывайся, ни таись – все равно ясно, что ты за человек такой, что у тебя на душе. Ты вот приехала, наши сразу сказали: «Фифа городская, деревня для нее – грязь, и мы тоже». А сейчас присмотрелись, думают, может, еще толк из тебя выйдет. Вот почему нам книжки Распутина нравятся? Правда вся там: и про деревню, и про людей, и про душу. И сдается мне, знал он самый большой секрет наш, деревенский. Какой? Я сама его узнала, только когда из города вернулась: в деревне душа человеческая босиком гуляет. Оттого и каждую травинку, каждый камушек замечает да принимает. Оттого и живем мы, помня о предках и заботясь о внуках. Оттого и храним мы то, что вам только жить мешает. Что говоришь? Всем в деревню жить переезжать? Да что ж мы с вами делать будем тогда. Жить, может, и не надо, а вот забывать, да выбрасывать деревню из жизни современной – вот это грех! Валентин Григорьевич-то знал, к чему такое приведет. Уничтожишь деревню – убьешь душу народную, а без души всему конец приходит. Я пока в больнице лежала, все его книжки перечитала. Вот что надо в школах читать да до дыр зачитывать! А то вы все в интернетах смысла ищете, как кутята слепые, во все стороны тыкаетесь, а что под самым носом, не видите. Так что читай бабе Стеше, не сомневайся, Она тебе еще и добавит чего-нибудь своего. А как закончим, за «Прощание с Матёрой» возьмемся. Вот где сердце разорвется-то. Правда потому что».
…………..
22 августа.
Возвращаюсь в город – пора. Сейчас я прекрасно понимаю маму – плачу, покидая моих бабушек и мою, да, мою, деревню. Спасибо родителям, что отправили меня сюда. Не знаю, получится ли когда-нибудь увидеть Анну Макаровну и Степаниду Васильевну, но я точно уверена в двух вещах.
Первое. Еще не раз перечитаю произведения Валентина Григорьевича Распутина. Второе. Я обязательно вернусь туда, где хранят прошлое, заботятся о будущем и где моя душа сможет гулять босиком.
