Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Алены Воронцовой, которая заняла 3-е место V сезона Конкурса среди учеников 10-11 классов
ВОРОНЦОВА АЛЁНА АЛЕКСАНДРОВНА
Республиканский многопрофильный лицей-интернат при ДонНУ
Педагог: Кайдаш Наталья Николаевна
Донецкая элегия
Заочный этап
Монастырь у взлётной полосы
2018 год. Весна в этом году не торопилась. Великий Пост на исходе, а лужицы по утрам подёрнуты ледком, хрупким, как наше очередное перемирие. В Свято-Иверском монастыре, что на окраине Донецка, уже идут службы. Людей немного – не каждый рискнет приехать в эту, некогда тихую, обитель, что расположилась у самой взлётной полосы. Когда-то отсюда самолеты взмывали в небо, оставляя под крылом золочёные купола. Кресты на маковках словно давали благословение на счастливый полёт. И все возвращались в родные пристани.
А потом к нам пришла страшная братоубийственная война. Бомбили аэропорт – и убивали монастырь. Он стоял раненый, растерзанный, но не убитый.
Я помню Свято-Иверский монастырь с детства. Здесь проводил службы мой отец. В 2014 году убивали мои мечты, мои надежды, моё детство, мою веру.
Весна наступила перед Вербным Воскресеньем. А накануне Пасхи на монастырском дворе расцвели ярко-красные тюльпаны.
Жизнь победила!
Алена Воронцова
Я – священника дочь и шахтёрская внучка,
Для всего в этой жизни есть великая мера.
Я оттуда, где знают: нет в мире орудий,
Что смогли бы разрушить православную веру.
* * *
Молчаливое утро рождалось под треск свечей,
Запах воска и ладана шлейфом обвил с порога,
Слышен искренний шепот, живой и неясно чей –
Кто-то так же, как я, приходил со словами к Богу.
Здесь тепло и спокойно, платочек на голове,
Смотрят лики с икон, добродушно, как на родную,
Свечи в правой руке, как обычно, беру их две –
Чтоб одну за живых, а за тех, кто погиб – другую.
В потемневших зрачках робко дрогнут огни лампад,
Что-то давнее, детское врежется снова в память.
Да никто здесь, пожалуй, не прав и не виноват,
Просто каждый на свете по-своему Бога славит.
Я смиренно стою, уплывая всё глубже в тишь,
Из души поднимаю всё прошлое на поверхность:
Вижу бронзу полей и облёкшийся в смоль камыш,
Облака, как котята, и ветра степного дерзость.
Заплетались в косички былинки и колоски,
Кочковатость земли щекотала босые пятки,
Ночи угольно-чёрные, вдаль не видать ни зги,
И ухабы, как пальцев огромные отпечатки...
Вот пошёл пятый год, как я каждый бессчётный раз,
Внутрь храма шагнув, всё одну вспоминаю историю,
Оглушившую нас, повалившую навзничь нас,
Превратившую Родину в «серую» территорию.
Вспоминаю себя вновь стоящей среди икон,
Мой тринадцатый год, Свято-Иверский монастырь,
Всё воскресло с весной: каждый ландыш, тюльпан, пион,
И хрустальное небо прозрачно расплылось вширь.
Вот сейчас над землёй поплывёт колокольный звон –
Тишину перебьёт исцеляющий гул чугунный,
И забьётся живей сквозь руду, чернозём, бетон
Сердце нашей земли, нашей кряжистой, крепкой, шумной.
Через арки расписанных окон прольётся свет,
Благодать по душе растечётся волною тёплой,
Боже милый, спасибо, что сотни, десятки лет
Наше солнце нам светит в родные оконные стёкла.
Что, толкая нас сонных, врывается в город день
И за то, что настала весна, как и сотни прежних,
За дома и дороги, за ставших родными людей,
За прощение нас, обозлённых, корыстных, грешных.
Наш бескрайний Донбасс, наши степи, поля и кряж
Той весной содрогнулись, в четырнадцатом году,
Если любишь свой край, исступлённо его не отдашь,
Ни на день не оставишь безмолвно встречать беду.
За каймой горизонта, за выжженной сизой мглой
Наша общая правда-изгнанница скрыта с глаз,
Это боль наша общая, детства кусочек мой,
Это вечность далёкая, святость, что не спаслась.
Мой тринадцатый год. Свято-Иверский монастырь
От мирской суеты был незыблемо ограждённый,
Под крылом самолётов, у взлётной стоял полосы,
А теперь оказался на тлеющей линии фронта.
К нам спешила весна, как и сотни из тех, что "до",
Но её по пути задержали неравным боем,
Отнимали весну, позабыв обо всём святом,
Отнимали свободу и самое дорогое.
Бог всегда с нами был, он всё видел и знал всё сам,
Как струились с небес по вискам тополей дожди,
Видел, как у дорог появлялся за шрамом шрам,
Как земли нашей кожу всё рвали, топтали, жгли.
Приходила война, и с собой приводила страх,
Приходила вот так, озверевшая и без спросу,
И её не сдержал ни седой террикон, ни овраг.
Даже стойким шипам не спасти было нежную розу!
В нашем городе роз, в нашем городе певчих ветров,
В нашем угольном, жарком, шумящем железным прибоем
Поселилась война, что шахтёрских черней кулаков,
И отчаянных мальчиков мигом поставила строем.
Сквозь каркас обожженного купола видно звёзды,
В решето превратилась расписанная стена.
Вот последняя служба, здесь больше не место сёстрам,
Здесь теперь не свобода, не истина и не весна.
Боже, что я могла? Что такие, как я, могли?
Нам тринадцатый год, взгляд беспомощно-виноватый,
Пока город мутнеет в тумане, в огне, в пыли,
Наша участь – молиться за тех, в чьих руках гранаты.
Это небо всегда мне казалось бронёй живых,
У него точно так же от дыма першило в горле.
Нам нельзя говорить, что за ад на передовых,
Нам нельзя говорить, потому что их с карты стёрли.
Догорает свеча, мы молчим с тишиной вдвоём,
Она знает, о чём я молчать здесь могу подолгу,
Тишина была рядом, со мной приходила в дом,
В светлый дом, что остался от жизни былой осколком.
Мне десятый пошел, те же стены, тот звон, весна,
Я сижу на скамье милой сердцу воскресной школы,
Мне привычно здесь думать: “А кто в самом деле Я?”
Я – ребёнок, что любит седой террикон, как горы.
И поля эти чистые пройдены мной не раз,
Мне казалось, что здесь меня помнили даже травинки,
Здесь, как мудрый смотритель, развесистый старый вяз
Знал, куда я иду, даже знал, почему с косынкой.
Я искала там истину в тайнах священных книг ,
Мне сказали тогда, что вначале возникло Слово,
Это я прибегала в наш храм, что ко мне привык,
Это мне говорили “Здорова будь, дочь попова!”.
Голос матушки, мудрость, степенность душевных широт –
Всё в природе мне виделось близким и необъятным,
Всё мелькало, неслось, поминутно меняя ход,
Лист с высокого клёна сменялся листом тетрадным.
Проживал монастырь свою тайную дальнюю жизнь,
Он был сам, как монах, он готов был всегда услышать,
Громогласно звучала здесь каждая тихая мысль,
Отдалённый мирок – монастырь с деревянной крышей.
От блужданий душевных укромный найдя приют,
Мирно жили монахини ночью и днём в молитве,
Мне казалось, что с певчими ангелы здесь поют,
И что с каждым “аминь” ещё больше светлеет обитель.
Всё останется там, в этом прошлом, размытом, пыльном,
В этом странном, далёком, ушедшем в небытие,
Склонит голову ангел над каждым крестом могильным,
И рассыплются песни осколками по земле.
Здесь той самой историей будут святыни объятые,
Это станет обличием властных мирских грехов,
Как когда-то икону Иверской Божьей матери
Прокололи мечом и живую увидели кровь.
Матерь Божья прошла вместе с нами всё то, больное,
Что врывалось бесстыдно за каждый дверной порог.
Если в этих стенах ещё что-то осталось живое –
Это было то самое первое Слово – “Бог”.
В этом Слове защита, в нём небо, земля и вера,
В нём алтарь, в нём свеча и святой напрестольный крест.
И его нам хватило, лишь Слова, что было первым,
Потому что в нём каждый, и я в этом Слове есть!
Мира много, как неба, как ветра, земли и моря,
Мира хватит на всех, хватит каждому с головой,
А кто пуст изнутри, тот безжалостно с правдой споря,
Мир пытается взять, разбивая его войной.
Я не раз представляла, а вдруг будет всё как раньше,
Будто эти пять лет не случились ни с кем из нас.
Закрываю глаза, чтобы встретиться снова с пашней,
Чтобы всё было так, как запомнилось в давний раз.
Будто выйду из храма и поле увижу с рожью,
А вдали автострады и старенькой шахты клеть,
И всё та же собака плетётся по бездорожью…
Нет, я это не выдержу, точно начну реветь.
Никогда так не будет – разбита до камня шахта,
Больше нет той собаки – расстреляна в жуткий час,
А поля всюду в минах, и пашня уж стала прахом,
Но осталось лишь Слово, вернувшее к жизни нас.
«Радуйся, Благая Вратарнице,
Двери Райския верным отверзающая!»-
Прозвучало в стенах искорёженных, да под небом таким же святым,
Снова держит свечу наша матушка,
Хоть теперь и дрожащими пальцами,
И опять от кадила витает душистый дым.
Мой семнадцатый год. Свято-Иверский монастырь.
От начала войны это первая Литургия.
Неужели в побитые стены вернётся мир,
В эти бедные стены, но сильные и святые?
И опять ожила в них молитва в престольный день,
Она так же сильна под могучим покровом неба.
После боли и горя пусть будет благословен
Каждый день, от поста до рождественского вертепа.
Зимний холод и ветер, и выстрелы чуть слышны,
Но сегодня не страшно, сегодня не так, как раньше,
Полный храм прихожан, со слезами в глазах пришли,
Чтоб поставить свечу за живых и за жизнь отдавших.
* * *
От побоищ следы этот город не сразу спрячет,
Здесь ходила война и не знала ни цену, ни меру,
Снова свечи горят, слышно певчих, а это значит –
Нет орудий таких, что смогли бы разрушить веру!
О ЧЁМ МОЛЯТСЯ ДЕТИ
Не грущу я и не жалуюсь,
Мои слёзы не видны.
Только, Боженька, пожалуйста,
Возврати отца с войны.
К нам дорожка запорошена,
Ни звонка, ни телеграммы,
Я совсем не плачу, Боженька,
Только пусть не плачет мама.
Только пусть, как свечи, к вечеру
Небо звёздочки зажжёт.
Пусть грустить нам будет нечего,
Пусть всё будет хорошо.
Над столицею шахтёрскою
Разольётся свет луны,
Над иконой чудотворною
Пусть послышатся псалмы.
Пусть наш милый город, хоженный,
Будет ангел охранять,
Никогда пусть больше, Боженька,
Здесь не будут воевать.
ТРИ АНГЕЛА ДОНБАССА
8 июня. Дом в Славянске.
Тревожно-немой рассвет.
Мама на кухне, я в спаленке,
Мне, с небольшим, семь лет.
Вчера было громко, боязно,
Я выучил наш подвал.
Чтоб мама не беспокоилась,
Я плакать совсем не стал.
Ведь я до войны был маленьким,
Теперь же совсем большой.
Мама на кухне, я в спаленке,
Так тихо и хорошо!
А небо сегодня хмурое,
Который уж день подряд
Затишье сменялось бурею,
И подло летел снаряд.
И страх постепенно множился,
Что дом наш в один момент,
Как карточный домик, сложится.
Мы с мамой под толщей стен.
И меркнет весь свет в развалинах,
Болезненно-громкий звон.
Ни кухни теперь, ни спаленки.
8 июня. Сон.
* * *
Холодный январь жестокий,
Не тихнут бои ни на миг.
Двадцать седьмого, во вторник,
Закончится мой дневник.
Мне в марте должно быть тринадцать,
А брату в апреле - шесть.
О Господи, как же хочется
О мире услышать весть.
Здесь гром канонад бездушный,
Я будто уже не боюсь.
В просвет подвальных отдушин
Гляжу и без слёз молюсь.
Воды уже нет неделю-
Хоть крыша над головой.
Я так же, как раньше верю,
Что папа придёт домой.
Разрывы сильнее стали,
Я вру, что не страшно тут,
Мой мир у меня отняли,
А вдруг уже не вернут?
Из тьмы вырываясь будто,
Я помню, в тиши застыв,
Как двадцать седьмого утром
Раздался последний взрыв.
* * *
А меня называли солнышком,
Что играет в стекле витрин.
Вот бы море увидеть с волнами!
Мне исполнилось только три.
Кукла новая, бантик, локоны,
Я с сестрёнкой люблю играть,
Научусь читать книги новые,
Когда будет годочков пять.
Буду в школу ходить с подружками
И мечтать от зари до зари.
А пока я делюсь игрушками,
А пока мне всего лишь три...
Меня мама звала котёночком.
И улыбка любви полна.
Я не знала, как время дорого
С того дня, как пришла война.
Что-то в небе стучит, как молотом,
Что-то рушится за окном.
Мне в подвале, где сыро, холодно,
Говорили, что это гром.
Сверху громко звенит и падает,
Побледнело лицо, как мел.
Почему плачет мама? Стало быть,
За окошком не гром гремел?
Я оставлю здесь куклу, бантики,
Даже книг не возьму с собой,
Не промчусь на большом кораблике
Или взлётною полосой.
Я останусь весенним солнышком,
Что играет в стекле витрин.
Мне бы море увидеть с волнами.
Мне исполнилось только три.
ДОНЕЦКАЯ ПЕСНЬ
Пусть защищают молитвы в войне,
Зло и беду не подпустят извне.
Лики святых, что на каждом окне,
Избавят нас от потери,
Пусть будет цел каждый угол и дом,
Мир весь наполнится светом, добром,
Ночью в тиши и при свете дневном
Пусть каждый получит по вере.
Яркие звёзды на чёрном копре,
Шумное детство в соседнем дворе,
Звон колокольный в седом январе
И счастье в душе бесконечное,
Чистое небо над нашей землёй,
С правдою – вера и солнце – с зарёй,
Крыша у каждого над головой
Пусть будут во веки вечные!
