Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Арины Долотенко, отмеченную специальным призом X сезона Конкурса «За творческую самобытность»
АРИНА ДОЛОТЕНКО
ГАОУ ДО "Центр для одарённых детей "Поиск"
(г. Ставрополь)
Педагог: Яковлева Наталья Александровна
Господин Кольголь
Заочный этап
Нет ничего лучше Большой Мещанской, по крайней мере в Петербурге. Когда с утра весь город пахнет свежими, только что выпеченными хлебами, улица словно светится: нет ни мужиков, спешащих по делам, ни сонных чиновников с портфелями под мышкой, особенно нет в это время хорошеньких дам, ведь в такой ранний час появляться на улице для них – моветон. Большая Мещанская не составляет ни для кого цели, служит лишь средством. К полудню она наполнялась звуками разноголосицей юных гимназистов и строгих гувернанток, покинувших дома совместно со своими ученицами. А ближе к вечеру становилось так же тихо, как и утром. Ещё более сонные чиновники наконец вытаскивают из-под мышек свои портфели и припадают головами к подушкам, а дамы совершают вечерний туалет.
Жить на Большой Мещанской было хорошо, даже в те дни, когда шёл противный дождь или дул пронзительный ветер. Так думал маленький Саша Пискарёв. Но что взять с шестилетнего мальчика, переехавшего сюда после смерти отца и совсем не понимающего преступность Петербурга? Жили они с матерью бедно: половину заработанного женщина откладывала на обучение сына, а на остальное снимала узкую комнатушку в квартире какого-то господина. Саша видел его только раз и сильно испугался, спрятавшись за мамину юбку, поэтому из комнаты выходил редко, чтобы снова не встретить «большого страшного дяденьку». Мать часто смеялась над робостью мальчика, при этом обнимала сына и ласково целовала в белокурую макушку.
Однажды поздним апрельским вечером, когда ясные звёзды, пробиваясь сквозь тучи, льют свой божественный свет на окна и подоконники домов, а все свечи давно потушены, шёл по-весеннему тёплый дождь. Мама ушла, чтобы поговорить об оплате за комнату, а Саша мечтал, лежа в кровати. «Послезавтра Вербное воскресенье,» - вспомнил мальчик. «Мы с мамой пойдём в церковь. Наверное, в этот раз она всё-таки разрешит поставить мне свечку самому, я же уже взрослый!» - планировал Саша.
Каждый православный праздник семья Пискарёвых отправлялась с утра на службу в храм. Маленький Саша любил запах воска, приглушённое пение хора и мягкий бас настоятеля. После смерти отца, когда мама часто горько плакала навзрыд, церковь стала им вторым домом. Мальчик навсегда запомнил отпевание. Горячие слёзы обжигали ему щёки, в дрожащих пальцах едва горел огонёк свечки, в голосах священников слышалось сожаление. «Не печалься об умершем, радуйся о живых,» - так сказал отец Иоанн Саше, когда гроб отца засыпали сырой землёй. Он сочувственно улыбнулся мальчику и протянул просфору. Важные слова и вкус этой самой просфоры навсегда остались в памяти. Вот и сейчас, спустя полгода, Саша вспоминал сказанное, ощущая во рту хлебный привкус: «А после службы мама даст просфорочку!» — с упоением думал он и облизывался, проваливаясь в сладкую полудрёму. Внезапно раздался стук в дверь. Поначалу мальчик подумал, что ему послышалось, но затем кто-то постучал снова. Саша, оторванный от накрывшего его сна, встал и резко дёрнул за ручку. На пороге стоял суровый на вид юноша лет девятнадцати. На круглом лице его играл еле заметный румянец, а под большим, словно у гусака, носом можно было увидеть редкие усики. Из-под шляпы с очень, как показалось Саше, широкими полями виднелись гладкие тёмные волосы, и локоны были уложены крупными завитками чуть ниже висков. В руках молодого человека был влажный кожаный чемодан, а из кармана намокшего пальто выглядывал край смятого листа бумаги с растёкшимися от воды чернилами. Незнакомец, как бы извиняясь за поздний визит, смотрел в тёмную комнату поверх светленькой макушки мальчика, явно ожидая увидеть кого-то взрослого.
— Извините… — начал он и озадаченно умолк.
— Здравствуйте! – раздался сонный детский голос откуда-то снизу.
Юноша несколько секунд оглядывал комнату и только потом посмотрел на Сашу.
— Здравствуйте! – ещё раз громко поздоровался мальчик, потирая глаза кулачками.
— Здравствуй! Прошу прощения, если разбудил, – юноша на пороге ласково улыбнулся, сразу же растеряв свою былую суровость.
Саша пытливо смотрел на гостя.
— Скажи, пожалуйста, а где можно найти господина Иохима? Дело в том, что я только что приехал и хотел бы снять комнату, а…
Услышав знакомую фамилию, Саша испуганно распахнул глаза и попятился, глаза его наполнились слезами. Заметив это, юноша прекратил говорить и удивлённо спросил:
— Что это с тобою сделалось?
— Господин Иохим! Он такой страшный, и усы у него огромные, колючие! Мама ушла к нему, а когда вернётся, я не знаю!
— Ну, не волнуйся ты так. Давай знакомиться?
Молодой человек сделал шаг в комнату.
— У меня тоже вон усы. И что ж, разве я страшный? Как тебя зовут?
-— Саша Пискарёв...
— А меня Коля Гоголь. Будем знакомы, господин Пискарёв.
Мальчик перестал плакать и уверенно ответил:
— Будем, господин Кольголь!
Молодой человек громко рассмеялся и, достав из кармана пряник, протянул его ребёнку. Тот сделал неуверенный шажок и схватил её, будто дикий зверёк.
— Николай Васильевич!
Это вдруг донёсся грубый мужской голос из коридора, и вскоре его обладатель показался в дверях комнаты. В нём Саша узнал «большого дяденьку» Иохима и снова хотел было заплакать, но, увидев на пороге маму, радостно подбежал к ней похвастаться своим новым другом.
Женщина строго посмотрела на сына и отправила его в кровать. Гоголь подмигнул мальчонке и вышел из комнаты. Дверь закрылась, оставляя Сашу в кромешной тьме ночи. Он добрался до постели и, убаюканный звуками дождя и смехом взрослых за стеной, крепко уснул, сжимая в руке пряник.
Утром, когда мальчик проснулся, матери уже не было: она отправилась на рынок купить немного продуктов и вербы к завтрашнему Празднику. Позавтракав стаканом молока и кашей с маслом, Саша слонялся по комнате, не зная, чем себя занять. Но что бы он ни делал, всё вспоминал нового друга. Смотря на дождь из окна, мальчик представлял, как будет вместе с ним прыгать по лужам, разглядывая лики Святых на иконах, думал, как они будут вместе сегодня на вечерней службе. «И фамилия у господина странная – Кольголь!» - отметил ребёнок. Проведя в раздумьях всю субботу, Саша и не заметил, как наступил вечер. Мама взяла сына на службу. Вернулись они поздно, и усталый ребёнок, пропахнувший ладаном и наполненный сладостным ожиданием завтрашнего праздника, лёг спать.
И вот настало долгожданное Вербное воскресенье. За окном светило солнце, чирикали воробьи, и даже дождь, шедший три дня подряд, закончился, оставляя за собой только мелкие лужи. Освятив рано утром вербу вместе с матерью в церкви, счастливый Саша дожёвывал просфору, смотрел в окно на птиц и любовался апрельским Петербургом.
— Саша! Отнеси-ка вербочку соседям и не задерживайся! Скоро будем ужинать.
Весело вскочив со стула и опрокинув его, мальчик схватил нежные веточки, поцеловал женщину в щёку и выбежал за дверь. Сначала он отнёс вербу старушке, что жила на первом этаже, потом гимназисту, чья дверь была напротив. Настал черёд поздравить господина Иохима. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу у двери, мальчик прислушивался к каждому звуку за ней. Было тихо, но потом что-то застучало, засопело и с грохотом повалилось на пол, отчаянно шипя, словно кипяток. Затем посыпались восклицания, и вдруг чей-то огромный кулак сердито стукнул по столу, грозясь переплавить какую-то кастрюлю. Испугавшись резких звуков, Саша как ошпаренный сорвался с места, быстро взбежал по лестнице, завернул за угол и открыл первую попавшуюся дверь, тяжело дыша.
—Ого, господин Пискарёв! – послышался за его спиной знакомый голос.
Саша обернулся. Перед ним была широкая комната с едва тлеющим камином. В углу стояла небольшая кровать, возле неё – старый кованый сундук, на стенах висели выцветшие картины, изображавшие каких-то дам в изысканных шляпках и их кавалеров. Возле другой стены стоял дубовый стол с чернильницей, перьями и старыми книгами, в углу покоился знакомый кожаный чемодан. На простыне, сундуке, подоконниках валялись каике-то исписанные бумаги. Гоголь, лохматый и непричёсанный, одетый в рубаху с расстёгнутым воротом и поношенные брюки, встал из-за стола и поднял с коврика одну из них.
— Прошу прощения за беспорядок, не ждал гостей, да и Вы без стука! Проходи.
Саша, ещё не отошедший от испуга, осторожно прошёл в комнату, сжимая в ладони вербу. Он всё не мог решиться вручить её. Но сделав пару выдохов, подошёл и слегка ударил юношу веточками, а после протянул их с поздравлением. Николай удивлённо оглядел гостя и взял вербу, явно не понимая, что только что произошло. Спустя пару секунд он всё же спросил:
— А ты так всех бьёшь или только меня?..
— Это традиция такая! Мама говорит, что если в Вербное воскресенье человека легонько ударить вербочкой, то здоровье на весь год будет крепкое! Что ж Вы, разве не знали, господин Кольголь?
Гоголь, искавший всё это время вазу для вербы, наконец поставил её в стакан, поднял с пола лист и сел обратно за стол.
— Как ты говоришь? Традиция?! – воскликнул он и принялся что-то быстро записывать.
Николай то и дело закусывал кончик пера, отрываясь от письма, кряхтел и вздыхал, рвал лист и брал новый, снова что-то чёркал. Потом он, казалось, вспомнил про мальчика, стоящего в комнате и кивком предложил ему присесть на кровать. Саша опустился на перину и стал рассматривать Гоголя. Юноша то ворчал, то откидывался на спинку стула, бросая перо, то убирал его за ухо и снова ворчал. Внезапно спросил:
—А ты всем вербу подарил? Даже господину Иохиму?
—Нет, я испугался его и прибежал к Вам! А маме скажу, что всем вербу раздал, и она мне ещё одну просфорочку даст! – улыбаясь, сказал Саша.
Гоголь изменился в лице.
— Скажи, ты ведь ходишь с мамой в церковь и любишь Бога, да? А если ты любишь Бога, значит и любишь всё Им созданное, и Слово в том числе, но всё же врёшь своей маме. Так нельзя, господин Пискарёв! Обращаться со Словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку! Понимаешь?
И тут Саше стало так стыдно, что он покраснел до кончиков ушей и тяжело задышал. Николай подошёл, мягко погладил его по плечу и улыбнулся, затем снова взялся за перо, советуя подумать над его словами и прося рассказать ещё немного о службах в церкви и традициях. Саша согласился с удовольствием, проверяя каждое слово перед тем, как сказать его, мол, честно ли оно. Так они провели ещё полчаса, и Гоголь наконец отложил перо. Юноша встал, взял из сундука пару конфет, звенящий мешочек и одну веточку вербы, вручив всё это Саше.
— Конфеты можешь оставить себе, деньги – маме, а вербу отдай господину Иохиму. Только отнеси обязательно. Врать больше не будешь? – ласково спросил он.
После немого мотания головой, означавшего, что Саша врать не будет, Гоголь мягко улыбнулся и проводил гостя к двери.
—До свидания, господин Кольголь!
—До свидания, господин Пискарёв, приходите завтра!
Они шутливо раскланялись, дверь закрылась. Гоголь вернулся за стол и снова взял перо, задумался, но вдруг нарисовал на бумаге маленького человечка с вербой в руках. Рисунок подписал сверху: «Саша Пискарёв», встал и вложил лист во внутренний карман пальто.
