Кирпичик

- Здорово ночевали.

- Слава Богу.

- А вечером:

- Здорово дневали.

- Слава Богу.

Меня этому научила прабабушка. Все мы, ее внуки-правнуки, научились от бабани Поли первым словам и молитвам, мы все прошли через ее руки.

В станице живет вся наша родня, а глава рода – бабаня Поля – ей девяносто семь лет. Бабушка невысокая, сухонькая, у нее светло-чайные глаза и очень доброе лицо. Одежда ее чистая и скромная, а платочек такой белый, что даже светится.

В ее маленьком родительском доме всегда очень чисто, печка занимает половину комнаты, а в углу – иконы.

Я знаю иконы до трещинки: и Спаса, и Николу, и Казанскую. Они тоже родительские, и ни в какое время бабаня их не прятала.

Крестик на бабушке на суровой нитке – большой, медный.

Никто из молодой родни никогда не привозил ей новый крестик. Не поменяет она его на самый золотой. Когда мужа своего баба Поля на войну провожала, с ним крестами поменялась, вот и все, что ей осталось, да еще трое детей.

Муж Иван под городом Курском пал смертью храбрых.

Бабушка сначала на его колёсном тракторе работала, а когда в станице наши военные части разместили – пекла для солдат хлеб. Так пекарем и осталась. И сейчас печет. Вкуснее ее хлеба нет ничего на свете. Так мы с папой думаем.

Многие наши родные уехали из станицы учиться и работать в другие места. Но приезжают, как мы, к бабушке часто. И воздух там особенный, и вода. И рассказы старших.

Руки бабушки не знают отдыха. Мы, правнучки, оставив дома гаджеты, спорт и музыку, учимся у нее прясть, вязать, чесать пух и шерсть. А главное – слушаем.

«Церковь наша была красивая, богатая, с кованой оградой. В 1934 году ее взорвали, мастерскую хотели строить.

Кирпич не поддался. Там раствор на желтках замешен был. Всё в прах. Я один кирпичик домой принесла, в сундуке хранила.

Церковь жалко, конечно. Но тех, кто ее порушил – жальче. У нас же Вера в душе – душу не взорвешь. А у них в душе что?»

«Четыре года назад на сходе решили церковь в станице строить. Помолились, деньги собрали и фундамент заложили. Я кирпичик от древней церкви принесла, чтоб ребята наши его в тот фундамент положили.

А они, молодежь, смеются, к ним весь день старые идут, кирпичики несут. Видишь, не одна я берегла…»

«Священника нашего в 1937 забрали. Отца Александра. Строгий был. И матушку забрали, очень была красивая. Сослали куда-то. Пропали они».

«Мы по домам сами молились. Вся станица знала, что собираемся, никто не предал, не иудничали».

«Сейчас церковь освятили. Работы-то в ней еще много. Купола вот привезли – кран какой-то ждут. А священника нам прислали. Отец Георгий. Строгий. И матушка у него красавица. И шестеро деток».

До церкви мы подвозили принаряженную бабаню Полю на машине. Но только до уголка. Она считает, что пока ноги идут в храм, надо идти пешком.

Я думаю, что ей приятно идти с нами детьми чуть впереди, а наши родители и дедушки-бабушки – за нами. Мы со всеми здороваемся:

- Здорово живете!

- Слава Богу!

- Ваши-то приехали?

- Приехали…

После службы смотрим на купола. Они блестят позолотой и отражают осеннее небо, желтые листья кленов, нашу семью…

Вечером мы едем домой. Нас ждет мама. Мы с отцом молчим. Он же за рулем, а я не хочу мешать.

Вдруг папа говорит мне: «Наша бабушка – как наша Россия. Ее не испугает ни война, ни тяжкий труд. И всем ее родным возле нее тепло и спокойно».

И я с ним согласна.