Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Кристины Власовой, которая заняла 2-е место в IX сезоне Конкурса среди учеников 10-11 классов
КРИСТИНА ВЛАСОВА
МБОУСОШ №4
(Тамбовская обл., г. Рассказово)
Педагог: Горелкина Анжела Сергеевна
Мы убили Бога
Очный этап
На всю Третьяковку раздался визг, быстро сменившийся воплем. Женщина упала на колени, ее рот разорвался в крике, а руки до побеления костяшек сжали волосы.
— Распяли! Распяли!
Подскочили охранники, стали оттаскивать ее, но она рванулась вперед, точно намереваясь расцарапать картину. Распяли! Звериный вопль, с которым медведица оплакивает погибших детей. Распяли! Слезы, похожие на кислоту, прожигающую щеки. Распяли! Руки, практически дотянувшиеся до холста в желании схватить, вырвать из рамы.
Женщину увели. Такой сцены перед картиной Александра Иванова еще никто никогда не видел. После того, как нарушительницу вывели из зала, крики стихли, превратившись в сдавленное рыдание.
Через пару дней на новостном сайте появилась статья с названием «Мы убили Бога». Если быть кратким, там писали следующее:
«20 мая Третьяковская галерея содрогнулась от криков. Женщина каталась по полу и кричала о распятии перед картиной “Явление Христа народу”. Нарушительница спокойствия попыталась прорываться к картине, дабы ее разорвать, но охране удалось вывести ее из помещения. После этого женщина долго не могла прийти в себя, говоря: “Мы убили Бога”. Нарушительницей оказалась учительница истории из местного лицея Мария…»
Дальше читать мне не захотелось, ведь уже в самом начале они успели наврать. История с распятием быстро расползлась по новостным каналам, многие назвали учительницу фанатичкой и сумасшедшей. Люди вообще очень любят вешать подобные ярлыки, так удобнее. Но никто не смотрел на ее фото. Никто не видел ее взгляд, мелькающий на несильно качественных снимках, которые успели сделать посетители галереи. А я видел. Сумасшедшие люди так не смотрят. В их глазах не бывает столько осмысленности и боли. В них не бывает столько смирения.
Я вновь пришел в тот зал, сел напротив картины и долго смотрел, пытаясь понять… Что могло заставить ее кричать?
— Вам нравится? — я не сразу понял, что обращаются ко мне, но незнакомец понимающе ждал.
— Что?
— Вам нравится картина?
— Нет, — не раздумывая ответил я.
Мужчина сел рядом, поправляя полы своего пиджака. Его серо-голубые глаза излучали спокойствие, тихий восторг и усталость.
— Это правильно. Пока рано.
На подобный выпад я раздраженно поджал губы.
— Знаете, она ведь никому и не нравилась. Автор долго работал, все не мог закончить. А во время этого его обвиняли во всех грехах мира, — собеседник как-то по-старчески посмеялся. — А потом на Родину вернулся с такой махиной, а его и раскритиковали. Это никому, видите ли, не нужно. Библейские сюжеты уже устарели и тому подобное.
— А еще говорят, что это сейчас веры нет, — я слишком уж открыто позлорадствовал, но незнакомец лишь улыбнулся.
— Так говорили и будут говорить про каждое время, друг мой, — на подобное обращение я вновь поморщился.
— И все же его картина висит тут, разве нет?
— Висит, — мужчина с невероятной любовью и благоговением скользнул глазами по гигантскому холсту. Затем неспешно поднялся, собираясь уходить.
— И что же случилось потом?
— Автора распяли.
* * *
«Умер из-за болезни», сверился я с множеством сайтов, но нигде не было и слова про казнь Иванова. Все это складывалось в глупую картину. На мгновение мне даже показалось, что я попал в сюрреалистический мир. Загадка с «Явлением Христа народу» и распятием не отпускала. Я столько раз возвращался обратно, смотрел на холст, читал о нем, но никак не мог понять, что заставило учительницу истории падать перед ним на колени. А ведь было ощущение, что перед ней действительно предстал сам Бог. Да и картину она рвать не собиралась. Скорее, ей хотелось прижаться к ней, слиться воедино, извиниться и пожалеть…
Может, она действительно была нездорова? Или это я уже окончательно тронулся головой?
* * *
Мы с подругой вновь посетили Третьяковку спустя полгода. Я уже подзабыл все случившееся, а март не переставал радовать теплыми днями. Мы прошли уже несколько залов, даже миновали Иванова, когда я застыл…
Моя знакомая ненавязчиво тащила меня дальше: творчество Крамского несильно нравилось, что можно было понять по бегающему и рассеянному взгляду. Она начало что-то говорить, но я уже ничего не слышал.
Я смотрел в смутно знакомые лица. Она были полны страдания и осознания, осуждения и жалости, скорби и приятия. С такими глазами женщина пыталась вцепиться в холст. Такими глазами Христос смотрел на меня с картины.
Мы ехали в метро, меня потряхивало не то от качки, не то от мыслей, что стучали молотками по мозгу. Распяли. И Иисуса распяли. И Иванова распяли. И скольких еще…
Наверное, мне тоже захотелось тогда закричать. Тоже хотелось упасть перед «Христом в пусты- не» или перед «Явлением…» Мне нравилась картина. Но было уже поздно. Мы вновь убили Бога.
