Историческому роману Ирины Ордынской «Наследник» присуждено второе место в номинации «Лучшее художественное произведение» Открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу» 2022 года
Когда перед сном к Алексею для вечерней совместной молитвы пришёл отец, цесаревич ничуть не удивился: понятно, мама, измученная сборами последних дней, неизвестностью ссылки, письмом Ани Вырубовой о её мытарствах в Петропавловской крепости совсем обессилела и по настойчивому требованию доктора Боткина рано легла в постель. У сестёр к концу дня не осталось никакого желания общаться между собой и с братом, все обсуждения скорого отъезда заканчивались слезами, каждая предпочитала переживать своё горе в одиночестве. И только император оставался спокойным, о его самообладание, как волны о берег, разбивались эмоции всех домашних, свиты и слуг. Днём даже издёрганный оформлением всех формальностей и стыковкой деталей Керенский сам не заметил, как начал жаловаться императору на неожиданные сложности и препятствия последних дней, рассказывая, как непросто ему снарядить в дорогу императорскую семью, в конце, выпив чаю, уехал уже повеселевший.
Алексея всегда восхищало это умение отца незаметно для других людей становиться для них опорой, словно он, правда, был не только ему, но и всем окружающим отцом. Целый день весь дворец бегал к императору со всеми вопросами, возникающими во время сборов, тот спокойно, с достоинством, ни разу не потеряв терпение, не отмахнувшись от мелочей, решал чужие проблемы.
И сейчас уже вечером сумасшедшего дня он без тени усталости заботливо спросил сына.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично! — поёрзал в кровати Алексей. — Быстрей бы уже уехать.
— Ты действительно не расстроился, что мы едем в Тобольск?
— Подумаешь. Если в Ливадию нельзя, тогда какая разница, куда ехать. Здесь жутко скучно. А путешествовать здорово. Ты был когда-нибудь в Тобольске?
— Только проездом. Город не успел посмотреть.
— Пап, ты, мне кажется, тоже не очень расстроен, что мы уезжаем? — прищурился цесаревич.
— Как сказать. Это сложный вопрос, — пожал плечами император.
— Не объясняй, я понимаю, — кивнул Алексей. — Давно хотел тебя спросить: когда я был наследником, ты думал, каким я стану царём? Ну... каким мог бы стать, — цесаревич покраснел от неловкости и неуместности своего вопроса.
— Да, — стал совершенно серьёзным император, — мы часто с мамой говорили об этом.
— И что...
— У тебя всё было бы хорошо. Давно у России не было такого царя, каким смог бы стать ты.
— Правда?! — расцвёл Алексей. — А почему?
— Если бы страна приняла тебя в такое, как сейчас, время, между тобой и народом никто не смог бы разрушить доверие, словно люди тебя бы призвали сами. Так было с первым из Романовых. Поэтому ты никогда бы не сомневался в своём предназначении, такого служения хватило бы на всю твою жизнь.
— ...до самой смерти... — как эхо прошептал Алексей.
***
Алексей из пролётки смотрел на чужой город, который так и не узнал, ехали медленно, впереди и сзади не спеша шли красноармейцы. Тучи то закрывали солнце, то оно ненадолго выбиралось снова, освещая тусклые, облезлые деревянные дома и зеленеющую свежую траву в скромных палисадниках. Людей на улицах не было, в окна тоже никто не смотрел, Алексей почти утешился, было не жаль, что не пришлось ему прогуляться по такому скучному городу. Пролётка подъехала к причалу, и тут они с Нагорным вместе охнули. Недалеко, на деревянном настиле, сдерживаемая красноармейцами, стояла целая толпа людей.
Цесаревич был поражён, а дядька просто испугался, увидев непонятное собрание. Алексей обнял матроса за шею, тот крякнул и поднял его над землей. Толпа загудела, цесаревичу стало не по себе, но он сразу успокоился, когда увидел среди людей того самого старика, что часто появлялся осенью и зимой у губернаторского дома и сейчас не побоялся прийти попрощаться с ними, надев офицерскую форму, увешанную орденами.
Старый солдат обнажил голову. Его увидеть было приятно, как хорошего знакомого. И тут произошло неожиданное, толпа рванулась с криком: «Наследник!», цепь охраны с трудом остановила движение. Закричали в голос несколько женщин. Мужики, бабы, дети кланялись в пояс, когда мимо них проходил матрос, изо всех сил прижавший к себе цесаревича. Алексею стало немного страшно, люди тянули к нему руки, так он и плыл в объятиях Нагорного мимо ряда протянутых рук незнакомых людей и пыхтящих, красных от напряжения лиц красноармейцев.
— На кого ты нас покидаешь! — надрывно кричала какая-то женщина в белом платке.
— Наследник! Не оставляй нас! Не бросай нас! — голосили несколько баб, почему-то крестясь на него.
— Давай, — шепнул он Нагорному, — пойдём быстрее.
— Страшно? — ласково, как утешение, прошептал матрос.
— Нет, — Алексею, правда, уже не было страшно, — людей жалко, — он был искренне растроган.
Зарёванные бабы из-за спин солдат смотрели на него так жалобно, что он вдруг понял, нельзя взять и просто от них уйти, нужно проститься. Хотя бы махнуть рукой или что-то сказать утешительное. Народ ждал, надеялся, наверное, на его любовь.
— Подожди, — попросил Алексей Нагорного, когда тот уже готов был подняться по трапу-сходне на борт парохода.
Цесаревич поднял руку, провожающие тобольцы неотрывно смотрели на него, в этот момент толпа перестала казаться чем-то единым, а предстала отдельными людьми, он увидел двух миловидных женщин, рыдающих в объятиях друг друга, мужика, скрестившего руки на груди, на пышной бороде, как перед причастием, маленькую девочку, в растерянности прильнувшую к плачущей матери, и многих других, испытывающих настоящее горе. И обыкновенный взмах руки вдруг сам собою изменился, после паузы превратился в размашистое крестное знамение. В ответ на благословение люди застыли, замолчали и в наступившей тишине опустились на колени, склонив головы. Остались стоять лишь растерявшиеся красноармейцы.
Материал и иллюстрация предоставлены издательством Сретенского монастыря
