Рассказ
Валерия Хайрюзова, номинанта Патриаршей литературной премии
2022 года
В моей жизни, в детстве, случились три события, которыми я очень гордился. Первое — когда научился ездить на велосипеде, да не на детском, как многие начинают ныне, а на взрослом, для этого приходилось выгибаться, как червяк, под рамой, чтобы достать ногами педали. Второй подвиг я совершил, когда научился плавать. Там главным было преодолеть чувство страха перед глубиной, поскольку мне не раз приходилось слышать, что на озере Курейка в воде обитает русалка, она может схватить за ногу и утащить в глубину. Моя завсегдашняя подружка и одноклассница Аня Пчёлкина потешалась над моими выпученными от страха глазами, когда я, держась берега, делал отчаянную попытку проплыть кружок, по-собачьи загребая под себя растопыренными пальцами холодную воду. Она же, стройненькая и прямая, подходила к берегу и, вытянув вперед ладошки, прямо надо мною прыгала в воду, показывая, что нырять и плавать можно легко, свободно, и что она чуть ли не та самая русалка, которой глубина в радость.
И, наконец, коньки! У Ани были хоть и девчачьи, но настоящие, на них она даже не каталась, а летала по льду в белых ботинках! Швыркая носом, я в очередной раз приматывал отрезками от бельевой веревки заржавевшие снегурки к подшитым валенкам и на дрожащих непослушных ногах даже не скатывался, а выползал на лед.
— Юрка, да это совсем просто! — смеялась она. — Главное здесь — научиться держать равновесие.
Легко сказать научись, когда затянутые в закругленную сталь ноги не катили, а то и дело взлетали вверх, хлопнувшись на спину каждый раз приходилось на себе ощущать что сила трения не зависит от площади соприкосновения. Надо отдать должное моей подруге, когда я падал, она тут же подлетала ко мне и помогала встать, не забывая спросить: «Юр, тебе не больно? Ты держи ноги твердо — и все получится», и, придерживая меня как ребенка, катила по льду. Но постепенно ее усилия начали давать свои плоды, я самостоятельно, уже без ее подмоги, начал перемещаться по льду.
И все же однажды я сумел не только удивить Аню, но и забыть все свои промахи и падения. В одной детской книге я прочитал, что китайцы давным-давно придумали запускать в воздух бумажных змеев. По картинкам я попытался собрать змея, но у меня не получалось. На помощь пришел отец. Он настругал тонких фанерных палочек, скрепил из них по уголкам ниткой четырехугольный каркас. Затем крест-накрест соединил углы, обклеил продолговатый квадрат газетным листом, концы трех ниток собрал как бы шалашиком посреди квадрата и привязал к вершине катушку с нитками, а к нижней реечке для устойчивости и равновесия — тонкий тряпичный хвостик. Мы вышли в огород, и о чудо! Склеенный и собранный из тонких реек змей, поймав плотный ветерок, выпорхнул из отцовских рук и, виляя хвостиком, потянул бумажную рамку вверх. Разматывая с катушки нитку, отец потихоньку отпускал змея, и он по большой дуге, подставив свою бумажную грудь невидимому потоку, послушно стал подниматься над крышами домов в бездонную глубину неба. Передав мне катушку с нитками, отец ушел по своим делам. И тут к нам прибежала Аня. Подставив ладонь ко лбу, она стала следить, как я, разматывая катушку, отпускал змея на большую высоту.
— Ты че, сам сделал? — каким-то незнакомым, удивленным голосом спросила она.
— Не-е-е, отец помог, — признался я.
— Юр, а можно мне подержать твоего змея? — неожиданно попросила она.
В голосе Ани я уловил незнакомые нотки.
— Конечно, — быстро согласился я, — только крепче держи катушку.
— А он не упадет?
— Не, не упадет, а ты смотри под ноги, еще чего доброго споткнешься.
— Как бы мне хотелось быть на месте этого бумажного змея! — призналась она, возвращая катушку. — Весь мир под тобой, дома, улицы, крыши… А ты одна рядом с ним в небе, и можно даже потрогать солнышко.
— Ты чего, сдурела? — прервал я. — От солнца можно сгореть, как Икар.
— А кто такой Икар?..
— Икар — сын Дедала. Они жили в Древней Греции на острове Крит, — и неожиданно для себя я рассказал Ане, что записался в авиамодельный кружок и что там мы будем делать настоящие самолеты и планера.
— А я хожу на курсы кройки и шитья, — призналась она, и, почувствовав, что меня это не впечатлило, добавила, что ее родители наняли для нее репетитора для занятий по английскому языку. — Кстати, ее муж, Яков Иванович, руководит тем самым кружком, в который записался ты.
В нашем предместье Яков Иванович был известным человеком, говорили, что он участвовал в войне с фашистами, сбил несколько немецких самолетов и был списан по здоровью. Для меня же главным было то, что он лучше всех знал дорогу в небо и совсем не был похож на наших школьных учителей. На занятия он приходил в старой, видавшей виды кожаной куртке, разворачивал чертежи моделей и развешивал их на стене. Впервые от него я услышал незнакомые прежде слова: шпангоут, лонжерон, перкаль, стрингер, киль, нервюра. Казалось, названия и слова падали из другого, досель неведомого мне мира. Однако больше всего мне нравилась поношенная летная куртка, от нее пахло кожей и махоркой, но мне тогда казалось, что она пахнет небом.
— Модели бывают трех типов: таймерная, резиномоторная и кордовая, — рассказывал Яков Иванович.
— А на какой поднялся в воздух Икар? — спросил я.
— Он летел на крыльях, которые собрал его отец Дедал. Сделаны они были из перьев, скреплены льняной нитью и смазаны воском. Перед тем как лететь отец предупредил Икара, чтобы тот не подниматься слишком высоко, так как солнце растопит воск и может произойти непоправимое. Но Икар не послушался и упал в море. Говорят, что это была первая письменно зафиксированная авиакатастрофа.
— А когда полетели наши? — допытывался я.
— Наши? — Яков Иванович потер лоб и улыбнулся. — Был у нас такой первый в своем роде аэронавт, подьячий Никита Крякутный. Говорят, он смастерил себе крылья и, забравшись на колокольню на глазах у царя Ивана Грозного, сиганул с нее и, перелетев через стену, приземлился на берегу реки.
«Человек — не птица, крыльев не имать. Аще кто приставит себе аки крылья деревянна, противу естества творит, за сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову, тело окаянного, пса смердящего, бросить свиньям на съедение, а выдумку после священная литургии огнем сжечь». Суров был царь и слова его были страшны…
Но над нашими головами все равно начали летать не только бумажные змеи, но и железные птицы, и мы, задрав головы, кричали им вслед:
Аэроплан, аэроплан,
Посади меня в карман…
А в кармане пусто —
Выросла капуста…
Яков Иванович предложил нам самим собрать авиамодели, на которых, с его слов, нам предстояло выступать на районных соревнованиях. Я выбрал резиномоторную. Самым сложным и трудоемким оказалось изготовить из тонкой березовой фанеры нервюры для крыльев. Поскольку времени на их вырезку требовалось много, я принес из школьного подвала фанеру домой, где у отца под крышей нашего деревянного дома была оборудована мастерская. Там стоял верстак, а на стене были развешаны разные инструменты: пилы, молотки, напильники, острые сапожные ножи, пассатижи, кусачки, паяльники и прочие необходимые в хозяйстве вещи.
Заметив, что Аня серьезно заинтересовалась полетом воздушного змея, я пригласил ее к нам домой. Попасть в мастерскую было непросто, сначала по деревянной лестнице надо было подняться на сени, затем пройти под крышу. Поначалу Аня боялась: деревянная лестница была старой и шаткой. Но любопытство победило. Так же осторожно, как когда-то она меня вела по льду, я помог подняться ей на сени. Очутившись на твердой застеленной крыше сеней, Аня с благодарностью глянула на меня.
— Ой, какой отсюда вид! — воскликнула она, придерживая рукой от налетающего ветра свою широкую красную юбку. — Отсюда можно запускать не только змеев, но даже и планер.
— Их еще надо сделать, — заметил я, стараясь не обращать внимание на ее развевающую юбку, и показал ей шаблон — продолговатую, с плавной горбинкой, вырезанную из тонкой березовой фанеры загогулину. — Это нервюра! — гордость переполняла меня. Французы говорят ребро.
И добавил, что для крыла надо вырезать двадцать четыре штуки — по двенадцать на каждое крыло.
Аня взяла шаблон и недоуменно пожала плечами:
—Только и всего? Мне она напоминает скелетик рыбки. Ой, нет! Тhat’s the Nike logo! Это логотип фирмы Найк. Взмах крыла древнегреческой богини Ники.
Я вздохнул. Конечно, ногами можно выписывать разные пируэты на льду, и даже свободно шпарить по-английски. Придумала какой-то скелетик! Что с них возьмешь! У них на уме одно: фантики да бантики.
— Согласно закону Бернулли (фамилию автора закона я, откашлявшись, для солидности произнес с особым удовольствием) устанавливается зависимость между скоростью потока воздуха и его давлением. Ну, это когда воздух обтекает крыло. Так вот, при движении крыла скорость обтекания сверху гораздо быстрее, чем снизу, а значит, крыло стремится туда, где давление меньше. То есть, у него появляется подъемная сила. В этом и есть предназначение этих самых нервюр. Все поняла?
— Как? Как ты ее назвал? — переспросила Аня, раскрыв во всю ширь свои васильковые глаза.
— Нер-вю-ра! — по слогам произнес я.
— Ой, как это здорово! — неожиданно воскликнула она. — Твое имя Юра, а меня дома дедушка Кузьма называет Нюрой. Юра и Нюра, получается нервюра. Деда, когда я мешаюсь, называет меня пчелой. Мол, крутишься и жужжишь, как пчела.
У деда Кузьмы в деревне была пасека и Аня не раз приглашала меня к нему в деревню, где можно было не только попробовать меду, но дед обязательно давал баночку со свежим медом домой.
— А можно, я буду помогать вырезать тебе эти самые нервюры?
— Это сложно, еще порежешься. Вот посмотри, — и показал заклеенные пластырем пальцы.
— Зачем же обязательно резать ножом? Можно выпиливать профиль. Нарезать пилой заготовки, дрелью просверлить дырки, вставить в нее пилку — и вырезай себе на здоровье.
— Но их надо же держать, а у меня всего две руки!
— Заготовки можно зажать в тиски, — немного подумав, предложила Аня. — У тебя есть лобзик?
— Есть. У меня все есть! И казеиновый клей есть, и авиационный для перкали, он называется эмалитом. А еще фанера и папиросная бумага, — похвастался я. — Папиросной бумагой обклеивают нервюры, и получается настоящее легкое крыло.
Вообще-то верстак и все инструменты были отцовскими, но я одним словом для собственной значимости все присвоил себе.
— Можно мне попробовать? — кивнула Аня на лобзик. — А потом ты обработаешь их напильником. Тогда нервюры будут все одинаковые, красивые и ровные.
Я с удивлением глянул на нее. Похоже я напрасно сомневался в ее технических способностях, голова у нее варила. Особенно мне понравилось, что нервюры должны быть красивыми.
—Ты не беспокойся, я все сделаю аккуратно. Попилю и отдам лобзик тебе, — предложила Аня, когда я закрепил фанерные заготовки в тиски.
— Ну, если тебе так хочется, — милостиво согласился я.
Высунув язык, Аня начала старательно двигать лобзиком — жиг-жиг снизу вверх. Недаром говорят, что люди любят смотреть, как течет вода, как горит костер и как работают другие. Двигая лобзиком Аня напевала: Юра! Что ты смотришь хмуро. Нас поднимет в небо, тонкая нервюра.
— А ты переведи это на английский, — попросил я.
— На английский? — Аня хитровато улыбнулась. — Уилл флай. Ай лайк ю.
— Сойдет! — шмыгнув носом сказал я.
Через какую-то минуту, когда я решил прибраться на верстаке, неожиданно услышал резкий щелчок.
— Ой, я сломала пилку! — расстроилась Аня. — Я нечаянно, хотела побыстрее, а пилка сломалась.
— Не зря говорят, что серьезное дело не терпит торопливых людей, — назидательным тоном проговорил я. — Нужно быть внимательным, спокойным, держать себя в руках и просчитывать каждый шаг. — И вдруг я поймал себя на том, что повторяю те же самые слова Якова Ивановича, которые он произносил перед началом занятий.
— Да я не хотела, все как-то произошло неожиданно! — оправдывалась Аня
— Ничего, мы сейчас вставим новую. Недаром говорят: через тернии и поломки мы все равно поднимемся в небо, — успокаивал я Аню.
— Хочешь, я приду, когда ты будешь клеить папиросную бумагу, — предложила она. — Резать и кроить материал я научилась, а уж с бумагой и подавно справлюсь.
— Конечно приходи! Ты же знаешь, я всегда тебе рад. Вдвоем быстрее справимся.
И я пошел провожать Аню домой. Она шла молча, думая о чем-то своем, и даже не оглядываясь по сторонам.
— Значит, ты решил стать летчиком? — неожиданно спросила она, когда я, вздохнув, уже собрался идти обратно в мастерскую. От неожиданности я остановился. Впервые меня спросили о том, о чем я еще и не задумывался: что ждет меня впереди и куда я пойду после окончания школы. Если честно, то выбор у нас в поселке был небольшим. Нередко можно было слышать, что живут здесь чуть ли не сплошные бандюги. И по нам давно тюрьма плачет. В лучшем случае ребята становились шоферами или слесарями, а девчонки шли в продавцы. Но Аня как-то обмолвилась, что она мечтает поступить в театральное училище.
— Артисткой хочешь стать? — завистливо спрашивал я.
— Да, артисткой из погорелого театра. Буду петь и плясать в нашем заводском клубе, — рассмеялась Аня.
Я почесал себе затылок. Говорить о том, чего не знаешь, я не привык. Возможно, еще не пришло время. Как и все, гонял по пустырю мяч, бегал купаться на Курейку, чинил велосипед, ходил в школу. Чего тут думать? Живи да радуйся! А тут на тебе, такой непростой вопрос.
— А может, когда-нибудь возьмешь меня в свой самолет пассажиркой? — поймала мой растерянный взгляд Аня. — Ведь мы уже попробовали сделать нервюру. Как ты говоришь, именно она, согласно закону Бернулли, помогает самолету оторваться от земли.
— А еще она может уходить из-под ног, — я вспомнил, как раньше Аня поднимала меня с холодного льда.
— Да ты не думай! Все будет хорошо. Смотри вперед, тогда не запнешься, — засмеялась Аня и, чмокнув меня в щеку, побежала к себе домой.
Через несколько лет уже в летном училище на уроке по конструкции самолета преподаватель, показывая разрез крыла, скажет: «Подъемная сила крыла создается благодаря набору вот таких жестких профилей, которые французы назвали нервюрами».
Я слушал преподавателя, улыбался, мысленно перелетая в далекий и родной поселок. Первым письмом, которое пришло мне в училище было письмо от Ани: В письмо она вложила отдельно листок, где были ее незамысловатые стихи написанные почему-то в строчку:
Нюра и Юра, Анна и Юрий, Теплое лето, Пчелы и улий, Нюра плюс Юра, Память слаба, Это нервюра. Это судьба!
Журнал «Православное книжное обозрение»
