Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева
«Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Василисы Филлипс-Похил, которая заняла
2-е место V сезона Конкурса среди учеников 10-11 классов
ФИЛЛИПС-ПОХИЛ ВАСИЛИСА АЛАНА
Средняя общеобразовательная школа при посольстве России в Бельгии
Педагог: Недосекина Анна Антоновна (директор русской школы при храме Живоначальной Троицы в Брюсселе
Невидимая нить
Заочный этап
В бледно-голубом утреннем небе, украдкой выглядывая из-за колокольни, светит над городом Одессой солнце, озаряя своими ещё не палящими лучами всё вокруг. Несколько лучиков отражаются солнечными зайчиками на мозаике у входа в монастырь, и лики святых на мозаике светятся мягким золотым светом. Мы проходим под сводчатой аркой. И вот мама, сестра и я в Одесском Свято-Успенском монастыре.
Небольшая аллея ведёт нас вглубь монастыря, подальше от мирской суеты и шума, туда, откуда виднеются синие с золотом купола собора. Никого вокруг не видно. Лишь один старый монах с загорелым лицом и седой косматой бородой метёт двор, нарушая тишину монастыря.
Вот и собор. Мы подымаемся по мраморным ступеням. Дверь приоткрыта. Ещё мгновение, и мы внутри.
Откуда все эти люди? Храм полон людей от мала до велика, пришедших помолиться Богу. Служить будет сам Владыка Агафангел, в полном облачении выходящий сейчас со всем духовенством на середину храма.
Будут служить акафист Божией Матери « Млекопитательнице». На аналое уже лежит её чудотворный образ. Нежно и спокойно глядит Богородица на Младенца у неё на руках. Христос, одной рукой держась за Маму, серьёзным и проницательным взглядом смотрит куда-то вдаль, на грешный мир, ради которого Он родился. А Богородица всё не может наглядеться на Своё Чадо. Она слегка улыбается и как-будто о чём-то глубоко задумалась. Над Еë умилëнно склонëнной головой два ангела поддерживают богато украшенный венец, знаменующий величие и славу пречистой Девы. И, как будто вторя ангелам, два мальчика в золотых ризах с благоговением стоят по обеим сторонам иконы, держа над ней золотые опахала.
Начинается акафист. Владыка Агафангел медленно открывает книгу и негромким голосом начинает читать. За ним подхватывают десятки звонких голосов семинарского хора: «Радуйся, Ангелов Ра-адосте, радуйся, человеков спасе-е-ение...»
Слушая акафист, я невольно думаю о том, как, быть может, похожа эта служба, со своей торжественностью и радостными возгласами мужского хора, на службу на на святой горе Афон; о том, как много общего между Одессой и Афоном. А рассказ об этом можно начать с иконы «Млекопитательница».
Давным-давно, почти шестнадцать веков назад, в монастыре близ Иерусалима, в своей келье, отходил ко Господу преподобный Савва Освященный. Тихим слабеющим голосом говорил он окружившей его братии, что посетит когда-то этот монастырь царственный паломник из Сербии по имени Савва. Тогда монастырь должен будет даровать ему икону Млекопитательницы, находящуюся тут-же, в монастыре.
Прошло шесть веков... Однажды в монастырь прибыл один архиепископ. Казалось бы, ничего особенного: монастырь нередко посещало высшее духовенство из других городов и стран. Однако только пришелец приблизился к мощам преподобного Саввы Освященного, как посох святого, хранившийся около мощей, с грохотом упал на каменный пол, а икона Божьей Матери Млекопитательницы несколько раз покачнулась... Удивлённая братия начала расспрашивать не менее удивлённого архиепископа. Когда же братия узнала, что архиепископ, которого звали Саввой, не только из Сербии, но ещё из царского рода, все поняли, что пророчество преподобного, за столько веков не забытое в монастыре, сбывается у всех на глазах.
Архиепископу Савве был торжественно передан посох преподобного и две иконы Божьей Матери, в том числе и Млекопитательница.
И вот архиепископ Савва уже на корабле, отправлявшемся из Палестины в Сербию. Тёплый ветер развевал паруса, о борт плескались тёмно-лазурные волны. Святитель подолгу смотрел на открывающуюся перед ним морскую даль, быть может, не раз размышляя о дивном пророчестве и о святынях, чудесным образом дарованных ему.
Однажды на горизонте показалось очертание высокой одинокой горы. «Афон», - шептали друг другу матросы. Вскоре корабль причалил к берегу Святой Горы. Здесь, в своём собственном монастыре Хиландар, святитель Савва и оставил икону Млекопитательницы. Святитель поплыл дальше, на свою родину, навстречу новым духовным подвигам, а икона навсегда осталась на Афоне.
Прошли месяца, годы, века... Икона Млекопитательницы всё так же находилась в хиландарском храме. Однако в нескольких километрах от монастыря, в русском скиту пророка Илии, появился список с этой иконы. Как он появился, никто точно не знает. Но вот ранним утром 1893 года, под торжественный звон колоколов, от тихой Афонской гавани отчалил корабль и направился на северо-восток. На палубе его стоял настоятель Ильинского скита архимандрит Гавриил. Медленными спокойными движениями рук он благословлял отдалявшуюся от него братию небольшой иконой. На ней была изображена Богородица, нежно глядевшая на Сына, только что оторвавшегося от груди. Этот чудотворный список с иконы Божьей Матери Млекопитательницы уже привозил в Россию для сбора пожертвований схимонах Игнатий. Теперь же эта икона навсегда покидала Афон...
Через несколько недель перед взором пассажиров корабля предстал величественный и прекрасный город. Это была Одесса. Шумная гавань, похожая на руки, распростёртые для объятья, утопающие в листве каштаны, медленно едущие экипажи и возвышающийся над всем шпиль Преображенского собора – всё это открылось перед спокойным и внимательным взором архимандрита Гавриила.
По приезде в Одессу архимандрит Гавриил заботился не только о том, чтобы горожане могли приложиться к привезённой в Одессу святыне, но и начал хлопотать о постройке храма для подворья Ильинского скита. Началась также постройка гостиничного корпуса для паломников. Зачем это было нужно?
Дело в том, что в Одессе останавливались многочисленные паломники, направлявшиеся на Афон и Святую Землю. В то время такие длительные паломничества были полны лишений и забот. Архимандрит Гавриил, в душе радуясь усердию русских паломников, благословил построить гостиницу для них и оказывать им всевозможную помощь. Так, усталого паломника, пришедшего в Одессу, принимали с любовью, обеспечивали жильём и пищей. Но это ещё не всё! Радостно удивлённому паломнику помогали и в получении паспорта, провожали на пароход и хранили вещи до той поры, пока тот не возвращался обратно в Одессу.
Когда постройка храма была завершена, в него торжественно внесли икону Божией Матери Млекопитательницы. Отныне одесситы могли всегда просить помощи Матери Божьей перед этим образом.
И вот настала торжественная минута׃ освящение храма. 22 декабря 1896 года храм был освящён. В тот знаменательный день толпы богомольцев потекли к Ильинскому подворью, чтобы присутствовать при этом богоугодном событии, и поэтому в храме было особенно многолюдно. Из алтаря вышло духовенство, регент дал тон. Началась служба. Тут стояли важные усатые мужчины и их жёны, молоденькие девушки в пышных платьях и безусые кадеты с вычищенными до блеска пуговицами на форме, нищие, толпящиеся на паперти и медленно крестящиеся. Но всех этих людей объединяло одно чувство – духовная близость к Святой Горе, к Афону, о котором рассказано столько историй, на котором жило, трудилось и молилось столько святых угодников Божиих! А паломники, стоящие здесь же, готовые вскоре отправиться в путь на Афон и Святую Землю, благодарили архимандрита Гавриила, давшего им возможность посетить эти святые места.
За год до этого радостного события пароход с русскими паломниками возвращался из Палестины в Россию.
Среди паломников, столпившихся на борту, выделялся своей спокойной наружностью юноша в простой крестьянской одежде. Его лучистые добрые глаза умилённо глядели на искрящиеся на утреннем солнце волны. Он изредка поглядывал на стоящих возле него людей, глазами указывал на море и улыбался. «Понравилось море-то»,-кивнул в сторону юноши проходивший мимо крестьянин. Но если бы крестьянин пригляделся, то он заметил бы, как губы юноши непрестанно что-то шепчут, как пальцы его правой руки инстинктивно сложены для крестного знамения, как взор его чист и кроток. Не морю радовался юноша, а Богу, сотворившему это величие и красоту.
Юношей этим был двадцатилетний Косьма Величко из Херсонской губернии, возвращавшийся домой после нескольких месяцев на Святой Земле. Сам того не зная, Косьма во многом повторял путь святого Саввы Сербского, столько веков назад возвращавшегося из Святой Земли в Сербию. Как и святитель Савва, Косьма по пути домой остановился на святой Горе Афон.
С первых же минут на этом святом месте, с первых шагов, сделанных им по пыльной афонской тропинке, с первых слов молитвы, услышанной им в едва освещённом храме, Косьма понял, что не может уже покинуть Афон, этот дивный сад Пресвятой Богородицы. Он чувствовал, что в этом саду душа может поистине расцвести, чтобы, как цветок, принестись в дар Богу. Косьма, ещё с детства мечтавший о монашестве, за время пребывания на Афоне решил, наконец, стать монахом, чтобы на Афоне всю жизнь отдать на служение Богу.
Так он и сказал перед отъездом игумену Свято-Пантелеимонова монастыря. Тот улыбнулся, перекрестил кротко опустившего глаза юношу и благословил его попросить дома разрешение у родителей и, даст Бог, приехать на Афон через год.
Возвратившись в Россию, Косьма первым делом посетил Киево-Печерскую Лавру. Там, в колыбели русского монашества, Косьма надеялся увидеть известного в то время своей прозорливостью старца Иону. Юноша хотел испросить у святого старца благословения на на постриг на Афоне.
Зайдя в монастырский двор, Косьма сразу увидел столпившихся людей. Тут были и молодые женщины в пёстрых платочках, качавшие на руках своих младенцев, и дряхлые старушки, то и дело утиравшие слезящиеся глаза, и тихо переговаривающиеся между собой семинаристы, и бородатые мужики в лаптях и с котомками на плечах... Все они стояли в очереди к старцу Ионе, у каждого был свой вопрос, своя просьба.
Косьма тоже встал в очередь. Завидев среди толпы благообразное лицо старца, благословляющего людей и терпеливо выслушивающего их просьбы, Косьма заробел: «А благословит ли меня батюшка на Афон?» Внезапно старец поднял голову, широкими быстрыми шагами подошёл к юноше, легонько стукнул его по голове крестом и сказал: «Благословляю тебя на монастырь. Будешь жить на Афоне!»
Выходя из монастыря, радостный Косьма чувствовал, что Сам Господь благословил его намерение. Теперь юноша был уверен, что и родители будут рады его выбору.
Так и случилось. И хотя не сразу согласился отец, но после многих уговоров родственников, после слёз матери и тайных ночных молитв Косьмы, он всё-таки отпустил сына на Афон.
Село Гарбузинка находилось недалеко от города Одессы. Туда и прибыл Косьма, чтобы отправиться на пароходе в Удел Пресвятой Богородицы. Может быть и зашёл он на афонское подворье Свято-Ильинского скита, перекрестился у строящегося храма, попросил благословения на дорогу перед образом Богородицы Млекопитательница.
И вот он на пароходе. Какую необыкновенную радость ощущал Косьма, вглядываясь в непроглядную морскую даль! Какой трепет пробуждающейся для новой жизни души почувствовал он, завидев, как и год назад, выступавшую из-за горизонта Гору! Как упорно и смиренно выполнял он послушания просфорника и гостинника днём, как долго и усердно молился ночью!
С каждым новым днём, прожитом на Афоне, душа его всё больше расцветала пышным букетом усердия к Богу, и хотя устав на Афоне был строгим, Косьма, уже постриженный в монашество с именем Ксенофонта, только радовался этому, и думал, что проведёт здесь всю свою земную жизнь...
Однако Господу было угодно иное.
Шёл 1912 год. В России приближались тяжёлые времена. В результате смуты восьмистам монахам, насельникам Пантелеимонова монастыря, пришлось уехать с Афона в Россию. Ксенофонт долго скорбел, не хотел расставаться с родной обителью, с Афоном, на котором он столькому научился, столько молился, где испытал радость радостей – радость о Боге. Но он верил, что всеведущий Господь не оставит его, а лишь пошлёт на новое послушание, на новые испытания…
А испытания, действительно, были.
Вскоре после прибытия отца Ксенофонта в Киево – Печерскую Лавру началась Первая мировая война, потом революция, гражданская война. В тридцатых годах богоборцы Лавру закрыли, и оставшимся насельникам пришлось переселиться в маленькую комнатушку, которую предоставила им монахиня Херувима.
Так начались новые духовные испытания отца Кукши (так нарекли отца Ксенофонта по пострижении его в схиму). А потом арест, закоптелые грязные стены тюремной камеры, незаслуженные упрёки пахнущих табаком тюремщиков, исправительно-трудовые лагеря, ледяные, устрашающие своим грохотом арестантские поезда, наконец, изнурительная каторга с её нескончаемой колючей проволокой и вечным голодом.
Но даже в этих страшных условиях отец Кукша проявлял любовь к ближним, даже здесь он не переставал верить в Промысл Божий. На устах его, как и тогда, на Афоне, не смолкала усердная молитва. Как будто частичка той радости, переполнявшей его на Афоне, осталась в его сердце и грела его в долгие морозные сибирские ночи.
После каторги и ссылки батюшка жил во многих монастырях, окормляя любовью и молитвой всех приходивших к нему людей. Он распространял между людьми радость о Боге, и чем больше этой благодати он давал ощутить другим, тем больше благодати зарождалось и в его сердце.
Где бы ни был отец Кукша, куда бы его ни посылали, он всегда свято берёг память о далёком Афоне, на котором началась его усыпанная терниями монашеская дорога. Всю жизнь хранил он благословение игумена Пантелеимонова монастыря – маленькую икону мученика Пантелеимона. Всю жизнь смиренно носил он афонскую власяницу из белого конского волоса, нещадно коловшую его старческое тело. Всю жизнь следовал он афонскому порядку и правилу.
Прошло много-много лет. Много зла встретил старец на своём веку, бесстрашно исповедуя веру христианскую. За благочестивую жизнь Господь наградил святого старца даром прозорливости и исцеления.
Но где же окончил свою земную жизнь святой Кукша?
Представим себе такую картину. Лето. Тихо щебечут невидимые птицы. Ветер еле слышно шевелит ветви невысоких деревьев, и птицы затихают. Эту живую тишину нарушает молодой послушник с загорелым лицом. Он метёт монастырский двор. Но вдруг и шелест метлы замолкает: положив метлу на монастырь слегка сгорбленному старцу-схимнику. Тот медленно благословляет послушника и, продолжая разговаривать с внимательно слушавшим его иеромонахом, направляется по широкой аллее к небольшому монастырскому храму.
Кто же этот старец? Неужели отец Кукша? Не в Одесском ли Свято-Успенском мужском монастыре он? Да. Именно здесь, в этом монастыре, в этом городе, прожил святой Кукша последние годы своей жизни. Именно здесь окончился его земной путь. Именно здесь холодным декабрьским днём 1964 года потоки народа, его духовные чада, лились за гробом своего батюшки.
Среди этой толпы шёл за своим духовным отцом и тот самый иеромонах, который так любил слушать отца Кукшу. Он знал, что старец несколько лет тому назад благословил его жить на Афоне, на том самом Афоне, о котором так много рассказывал ему отец Кукша. Однако не знал иеромонах Иеремия- так звали его,- что только через шестнадцать лет сподобит его Господь переселиться на Святую Гору. Не знал он также, что он, простой монах, пробывший, как и отец Кукша, долгие годы сибирской каторги за «служение культу», станет настоятелем Пантелеимонова монастыря на Афоне и возродит там русское монашество. Не знал он, что через много-много лет, в возрасте ста одного года, он примет в монастырь самого Святейшого Патриарха Кирилла и президента России Владимира Путина, приехавших туда для празднования тысячелетие русского монашества на Афоне… А пока он, простой монах, провожал гроб своего дорогого наставника, святителя Кукши.
Акафист Богородице Млекопитательнице окончен. Мы с сестрой стоим у мощей преподобного Кукши Одесского. Перед нами большая икона святого. Старик монах с мягкими чертами лица смотрит на нас с образа, как будто ожидая наших просьб и молитв.
Сестра крестится, прикладывается к мощам преподобного и долго молится, склоняясь над большой деревянной ракой. Я делаю то же самое, и мы вместе выходим из храма.
«Да, - думаю я,- есть какая-то связь, какая-то невидимая нить между Святой Горой Афон и Одессой. Нить эта, извиваясь, тянется из скита Саввы Освящённого на север, и, проходя через Палестину, Сербию, Киево-Печерскую Лавру, Херсонскую губернию, наконец, петляет среди далёких сибирских просторов. Однако часть этой нити прочно закрепилась на пути из Одессы к Святой Горе. Путь этот закрепил причисленный к лику святых Гавриил Афонский, который перенёс в Одессу чудотворный список с образа Божьей Матери Млекопитательницы. Паломники со всей России, останавливающиеся по пути на Афон в Одессе, стежка за стежкой закрепили этот путь. Освятил этот путь и святой Кукша Одесский, отправивший потом по тому же пути своё духовное чадо отца Иеремию для возрождения русского монашества на Афоне. И Бог один знает, каким ещё подвижникам предстоит освятить этот путь»
Однако нам с мамой и сестрой пора ехать домой. Осенив себя крестным знамением, мы не спеша идём к монастырским воротам.
И вдруг... гул. Ещё гул. И ещё. Мерно, величественно грохочет, гудит большой колокол. За ним сначала тихо, потом громче и громче, звонят серебряными капельками другие колокола. Быстрее и быстрее. Они звучат как бубенчики на мчащейся через заснеженный лес тройке, как ребёнок, который от радости хочет спеть все песни сразу.
Звонят колокола в Одессе, как и на святом Афоне, прославляя Господа, Подателя всех благ, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
