Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Елизаветы Стребковой, которая стала победительницей VIII сезона Конкурса среди учеников 10-11 классов классов
ЕЛИЗАВЕТА СТРЕБКОВА
«Печаль, которую нужно понять»
Очный этап
«Есть в русской природе усталая нежность
Безмолвная боль затаенной печали…»
К.Д.Бальмонт
Ветер цеплялся за мои ладони, а солнце ласково трогало за плечо, пытаясь сказать о чем-то важном.
Мы ходили делать зарисовки в рощу. Пробираться по рыхлой весенней земле, на которой местами еще лежит угрюмый не растаявший снег, - сущий кошмар, если у тебя за спиной этюдник, в руках коробка акварели, а усталые ноги в промокших ботинках совершенно не считаются с проснувшиеся волей к творчеству.
- А Шишкин и в мороз часами натуру наблюдал! – подбадривает нас старший товарищ, не подозревая, что Иван Иванович интересует голодных живописцев значительно меньше завернутых в газету бутербродов.
Не обращая внимания на чужие «воодушевленные» вздохи, отхожу в сторону. Если не зацикливаться на наставлениях для младшей группы о том, как выстраивается по диагонали композиция, то можно заметить, что небо значительно выше зимнего: головокружительное, звонкое, внимательное в своем безмолвии. Кажутся, что невесомые караваны облаков движутся вверх, а не в сторону ветра. Какой-то искусный дирижер повелевает движением воздушных масс, то притягивая их, то снова отталкивая.
Сиротливые березки, словно, только теперь встревоженные отсутствием листьев, прозрачно сверкающие в весеннем воздухе, о чем-то печально качают головами. А за полосой деревьев, так далеко, как только может дотянуться мой взгляд, открывается темное пространство вспаханного поля. Изрытая плоть земли, как атлант, устало держит на своих плечах молодое небо. Родная Тамбовщина дышит бесконечными черноземами. В цементобетонных буднях города земля острее всего ощущается говорящей. Но, о чем она говорит? Я все еще не до конца понимаю, даже если, в центре моего города пахнет соснами.
Ставлю этюдник, начинаю примеряться к пейзажу, но вижу, как тяжелые солдатские сапоги идут по этому бескрайнему полю. Грозная фигура солдата выходит из молочного тумана, из вечности. Его дыхание звенит вместе с весенней тишиной, отдавая дань уважения тем горизонтам, которые мне не суждено увидеть. Он почему-то смотрит в небо, а затем снова устало роняет голову на грудь. Подходит к одной из одиноко, бесприютно глядящих березок. Обнимает…
- Дождалась, милая… - пальцы, огрубевшие от оружия, всем своими изломами выражающие лишь стойкость, ласково гладят ствол, - ты смотри, седая совсем…
Солдат прижимается к березе лбом, и я вижу, что плечи его дрожат. Не дрожал он, бросаясь в атаку с яростным криком, как в раскаленное жерло вулкана. Не дрожал он, прощаясь с истерзанным телом последнего своего товарища. Но сейчас…
Невеста провожала его на фронт, стоя в легком ситцевом платье. Таком, как этот туман. Она украдкой крестила его, когда он запрыгивал в вагон. Каждый день молилась, чтобы тот, кого она так ждет и любит, вернулся живым, как возвращаются весной перелетные птицы. Но никогда не плакала, потому что у нее в руках солдатское сердце. Такое сокровище хранят только с безмолвной болью и гордостью. Война смешала бедную невесту, так отчаянно сжимавшую в ладонях любовь, с черноземом. Поля все помнят…
- Ну, просто Левитан: «пейзаж впечатления!» - слышу я из-за спины знакомый, чуть смеющийся голос одного из моих воодушевленных живописцев. Мгновенно тает странное видение – нет рядом больше ни солдата, ни его невесты – березки…
Быстро и потерянно поморгав в пустоту, вижу собственный этюд. Сверху, там, где должно быть весеннее небо, несколько пятен железной лазури. Глубокий, задумчивый, все знающий и понимающий цвет. Он лучится из добрых маминых глаз, он украшает ее любимые незабудки, которые могут с такой скромной, всепобеждающей нежностью могут появляться только после наших, Тамбовских, морозов. Это синева герба нашей области, в объятиях которой с ювелирной терпеливостью кружатся золотые пчелы. Трудолюбие, стойкость, вера.
Ниже, на том месте, где я собиралась писать дальнюю деревеньку, расцвели случайные брызги алой краски. Рука с кистью ослабела и совершила неверное движение, следуя за видением? Это не главное. Главное – цвет. Брызги крови солдата, пролитой за свободу, правду и любовь. Кровь жен, матерей, дочек и невест, со стойкостью хранивших золотое солдатское сердце. Кровь раны, зияющей на том месте, где раньше между людьми и их землей была крепкая связь, а сейчас – только обрывочные воспоминания, ощущение огромного, ничем не излечимого одиночества в мире, где никто не помнит, как любить. Ведь отличаются только сами чувства, а пустые места, когда-то занимаемые ими, совершенно идентичны.
По всему пространству бумаги золотой лентой, сотканной из Ангельского пения, проходит солнечный луч, пробившийся сквозь облака. Он – надежда. Та любовь, что смогла вынести раненого на своих плечах из самого ада войны. Та любовь, что смогла заставить людей идти дальше, во имя памяти своих трагедий, во имя заживления ран, во имя света.
Прощаясь, со вновь уходящим в вечность, солдатом, продолжая глядеть на измученный краской лист, я понимаю, что это – лучший мой этюд. Потому что в нем вся боль невосполнимых утрат, все искаженные жестокостью неразрешимых вопросов человеческой маски, все торжество жизни над смертью.
И я обнимаю застенчиво, с невыразимой скорбью глядящие на меня березки, я кланяюсь каждой заново проросшей травинки, ведь весна – Воскресение природы, доказательство бессмертия ее на первый взгляд хрупкой жизни.
Я плачу от ощущения той раны, кровавым пятном появившейся на рисунке, но больше от понимания, что пустота заполняется. Связь возрождается от вздоха той вселенской, постоянно хранимой печали, которую шепчут мне тонкие ветви, которая проливается слезами росы и которая все еще хранится в задумчивом взгляде каждого человека.
Ветер цеплялся за мои ладони, а солнце ласково трогало за плечо. Моя душа понимает, о чем они говорят.
