Певчий и знаток церковного пения

Книге Константина Ковалева-Случевского «С НАМИ БОГ! Жизнеописание и духовные подвиги князя Александра Суворова» присуждено первое место в номинации «Лучшая духовно-патриотическая книга» Открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу» 2024 года

---

 

Где песни духовные, туда нисходит

благодать Духа и освящает уста и душу.

Свт. Иоанн Златоуст

Согласно множеству свидетельств людей из самых разных сословий, мы узнаем, что благочестивый князь Александр Суворов регулярно, а временами и ежедневно, пел во время богослужений на клиросе вместе с другими певчими, не только в своих имениях, но и во время боевых походов — в разных городах и весях. Пел он с юных лет и до глубокой старости, это было частью его жизни.

Во многих документальных исторических источниках встречаются краткие заметки:

«Жители Ладоги показывают церковь, где он читал Апостол за обеднею и пел на крылосе».

«Одетый в холщевую куртку, он бегивал по селу, беседовал с крестьянами, пел и читал в церкви и сам звонил в колокола».

«На другой день Суворов пел благодарение Богу в церкви Греческаго монастыря св. Іоанна»[1].

Кроме того, сохранилось множество упоминаний о том, что он «выстаивал непременно всю службу, молился очень усердно, поминутно крестясь и делая земные поклоны, пел на клиросе, дирижируя певчими»[2]. Это означает, что временами Суворов даже руководил хором — регентовал.

Это умение указывает на благочестие князя, на его устремление жить в церковной традиции, обширные знания в данной сфере и даже на хорошие музыкальные данные. Но на поверку все оказывается более неожиданным: Суворов был не простым певчим…

Благочестивому князю было хорошо знакомо православное певческое осмогласие, он с легкостью читал с листа (пропевал) любые тексты на церковнославянском языке. Причем, как известно, никаких семинарий или духовных училищ он не оканчивал, специального музыкального или певческого образования он не получал, и оно ему не требовалось. Это умение он приобрел с детства, подобным образом воспитывали детей во многих российских семьях, причем из разных сословий. Но кроме музыкального слуха Суворов был одарен еще и голосом, а также знал и понимал современное ему музыкальное искусство. Он общался с выдающимися музыкантами и композиторами эпохи и исполнял труднейшие голосовые партии из их произведений. В церкви имения Кончанское помимо нот долгое время хранились книги, оставшиеся после кончины благочестивого князя: Библия, Акафист великомученице Варваре, Толкование на Псалтирь и Собрание разных поучений на воскресные и праздничные дни.

В это трудно поверить: певчий, солист хора — и великий военачальник. Но это факт биографии Суворова.

Если задаться вопросом: что и как пел в церкви прославленный полководец? — ответ будет удивительным. Вероятно, он должен был петь то же, что и священнослужители и другие прихожане. А что пели в церкви во времена, когда жил великий стратег?

XVIII век в России — эпоха глобальных перемен, которые затронули как государственную, общественную, церковную жизнь, так и музыкальные традиции.

Реформы Петра Великого изменили жизнь русского государства. Новая империя требовала новых деяний, в том числе, и от Русской Православной Церкви. Некогда будущий первый император сам часто пел на клиросе. В Оружейной палате Московского Кремля хранили ноты в пергаментном переплете с золотым обрезом, с надписью: «По сим нотам изволил петь Государь Царь Петр Алексеевич». Реформы царя Петра коснулись и певческого искусства — неотъемлемой части придворных церемоний. 22 октября 1721 года в Свято-Троицком соборе Санкт-Петербурга была совершена торжественная Литургия, за которой пел лучший хор. После службы зачитали грамоту о мире, владыка сказал проповедь, а затем состоялась церемония объявления царя Петра I императором. На этот праздник со всей страны приехали высшие военные и гражданские чины, прибыли военные полки (прямо с фронта) и галеры Российского флота. Церемонию сопровождал салют и «трубный глас». Торжественность момента требовала серьезной подготовки поющего хора. Без певчих было нельзя, точнее сказать —невозможно!

В тот памятный год был обнародован подписанный Петром I «Регламент, или устав Духовной коллегии» (он же Указ от февраля 1721 года) — свод правил церковной жизни для всех подданных Российской империи. Правила эти не были «революционными», но упорядочивали разные сферы церковной жизни. В том числе, что, как и когда должны были петь в российских церквях. В Части II, пункте 9 документа читаем: «Худый и вредный и весьма богопротивный обычай вошел службы церковныя и молебны двоегласно и многогласно петь, так что утреня или вечерня на части разобрана, вдруг от многих поется, и два или три молебна вдруг же от многих певчих и четцов (так в оригинале! — К. К.-С.) совершаются. Сие сделалось от лености клира, и вошло во обычай, и конечно должно есть перевесть таковое богомоление»[3].

Через девять лет в семье Суворовых появился на свет Божий младенец, крещеный с именем Александр, и в дальнейшем эти правила церковного благочестия станут для него одним из главных уроков на всю жизнь.

Возможно и то, что Александр Васильевич Суворов пел на клиросе не только потому, что хотел петь или более вовлечено участвовать в богослужении, но и потому, что для него было важно соблюдение правил пения. Он приходил на богослужение, участвовал в нем и пел по соответствующему распорядку — как в армии, где следует поступать по уставу или приказу.

В юности Суворов мог слышать самые лучшие образцы духовного пения — когда бывал и даже жил в Москве, у Никитских ворот, в храмах Большого Вознесения и Феодора Студита или в Успенском соборе Московского Кремля, где по воскресениям и в праздничные дни пел Синодальный хор или к нему присоединялась Придворная певческая капелла. В составе этих хоров пели маленькие мальчики — дисканты — голоса которых считались ангельскими. В Придворной певческой капелле пели семилетний Дмитрий Бортнянский, будущий друг полководца.

В те времена на слуху у певчих уже прочно закрепилось не только само многоголосие, но и его особая гармонизация. Сложилось специфическое гармоническое мышление, которое в общем будет сохраняться и столетия спустя. Мажорные и минорные интонации противоречили сути древнерусской музыки, построенной на иных, естественных ладах. Они выражались другими средствами, иным мелодическим языком — общим настроем певчих, характером песнопения и его исполнения, силой звука, даже содержанием текста.

С самого детства благочестивый князь Александр Суворов умел петь по древним нотам. Столетиями на Руси существовала знаменная нотация: в церквях пели «по крюкам» — уникальному изобретению русских песнотворцев. Эта нотация имела идеографический характер, то есть вместо буквенного написания изображался непосредственно описываемый предмет. Например, если нужно было изобразить скамейку(«скамейцу»), то вместо непонятных символов или букв рисовалась сама скамейка; если челн — то лодка; если чашка, то… чашка. В этой уникальной графике знаменного пения был заложен многовековой опыт православного богослужения.

В молодости Суворова в России еще почиталось величайшее наследие, имеющее не только высокую культурную и духовную ценность, но и материальную (сами древние рукописи, нотные книги, о которых можно сказать, что они бесценны). Пел ли он по крюкам? Ответ на этот вопрос дают старообрядцы: пел!

Однако во второй половине XVIII века решено было провести важную реформу — напечатать певческие ноты, но в более современном формате — по образцу пятилинейной итальянской системы, более удобной для побеждающего многоголосия.

В 1772 году, когда полководец Суворов с войском стоял у стен Краковского замка, в Москве произошло выдающееся событие: были напечатаны по указу Святейшего Синода в пятилинейной нотации сборники одноголосного знаменного пения, включающие почти весь годовой цикл богослужебных песнопений, — «Ирмолог», «Октоих», «Праздники» и «Обиход». Заодно издали «Азбуку начального учения простого нотного пения». Книги были напечатаны в Синодальной типографии. В основном именно здесь издавались певческие книги во второй половине XVIII —начале XIX века, печатались ноты, партитуры для церковных певчих.

С этого времени певчий Суворов пел уже по другим книгам —новым. «Книги издания 1772 года… суть действительно то, чем не может похвалиться ни один из европейских народов — это есть действительно высокое, неоцененное сокровище во всех смыслах, как духовном, историческом, так и художественном»[4], — так оценивали издание специалисты. И будто бы непосредственно Александру Васильевичу Суворову были направлены слова русского писателя, мыслителя, одного из основоположников русского музыкознания В. Ф. Одоевского: «Всякий русский…должен вполне ознакомиться с пятью нотными книгами Синодского из-дания и петь по ним точно так, как в них напечатано, не позволяя себе ни малейших изменений или отступлений, как неуместных по духовному значению сего дела, так и несообразных с высокою художественностию сих песнопений»[5].

Но главное, почему Суворов пользовался в храме именно такими нотами, это то, что Святейший Синод неоднократно предписывал всем церковнослужителям обучаться по ним церковному пению (Указ от 23 ноября 1772 года), при этом подчеркивая, что «при производстве в чины обученные необучившимся предпочтены быть имеют».

Всю свою жизнь Александр Суворов соблюдал церковные правила и был в этом строг. Вот одно из многочисленных свидетельств современников: «На следующий день он меня пригласил к себе обе-дать в 8 ч. утра. Я пришел и застал его при богослужении. Он читал большую книгу, бросался на землю, а потом пошел и взял музыкальные ноты, которые он долго напевал вполголоса, рассматривая, прежде чем отдать их мальчикам, состоящим в полках певчими, и хорным певчим. Церковь была совершенно устроена; меня уверяли, что ничего недоставало»[6].

Однако век XVIII — самая его середина — стал переходным периодом в истории русского хорового пения, да и всего музыкального исполнительства. Столичные и придворные театры были переполнены итальянскими маэстро. Постепенно разрушался строгий, веками складывавшийся регламент древнерусского певческого искусства. Уже тогда к привычному мужскому пению а капелла — без сопровождения инструментальной музыки — прибавлялись, по специальному регламенту, «гласы мусикийских инструментов». Еще с петровских времен иные проводники новшеств в области пения называли старинные мужские хоры «бычьим рыком, ни к чему не годным».

Светская музыка приобретала парадность и некоторую маскарадность. Особенно преуспел в этом новый жанр — опера, родиной которой была Италия. Модные итальянские композиторы появились придворе во всем великолепии своего непривычного для России творчества. Итальянские труппы заняли театральные подмостки.

Александр Васильевич Суворов был знатоком музыки. Широта его кругозора в данной сфере поражает. Особенно же привлекал его, каки многих современников, новый жанр — хорового концерта, который стал неожиданным веянием в тогдашней богослужебной практике. Многие знали слова блаженного Иеронима: «Раб Христов должен петь так, чтобы приятны были произносимые слова, а не голос поющего». Это «спасало» новый жанр. Не важно, как поют, а важно — что. Хоровой концерт стал привычным жанром уже в последней четверти екатерининского века. Иногда такие произведения исполнялись во время церковных служб. Но могли они петься и на больших придворных торжествах и важных церемониях.

Текст концертов составляли строфы из псалмов (а Псалтырь Суворов знал чуть ли не наизусть), но порой они чуть корректировались по усмотрению композитора. Начальные такты музыки, как и первые слова концерта, всегда играли ведущую роль в его эмоционально-душевном воздействии на слушателя. С первых же тактов многие русские духовные хоровые концерты суворовского времени захватывают своей лирической силой, вызывают немалое волнение, которое продолжает действовать надуши слушателей до самых последних звуков произведения.

Хоровые концерты писали в то время в России почти все композиторы. Но благочестивый князь выбрал для себя лишь некоторые из них и, по свидетельству современника, пел «по нотным книгам духовные концерты Бортнянского и Сарти». Он мог это делать «после чаю», когда «садился на софу, и начинал петь», при этом «пение продолжалось целый час»[7].И что важно, он говорил: «Да я ж служил за дьячка, пел басом»[8].

Композитор Гектор Берлиоз писал о прослушанных им хоровых концертах Бортнянского: «Эти произведения отмечены редким мастерством в обращении с хоровыми массами, дивным сочетанием оттенков, полнозвучностью гармоний… В этой гармонической ткани слышались такие переплетения голосов, которые представлялись чем-то невероятным; слышались вздохи и какие-то неопределенные нежные звуки, подобные звукам, которые могут пригрезиться; время от времени раздавались интонации, по своей напряженности напоминающие крик души, способный пронзить сердце и прервать спершееся дыхание в груди»[9].

Вот что, оказывается, кроме всего прочего, знал и пел благоверный князь Александр Суворов! А ведь для этого нужны были немалый талант и мастерство!

Духовные концерты были мелодичны и распевны, задушевны и лиричны. Хороший автор умело затрагивал наиболее чувствительные струны души, создавал ощущение упокоения, умиротворенности, а порой душевного подъема и радости. Российские песнотворцы совершенствовали их всеми доступными и понятными современникам средствами. «Душевность» концертов не всегда была их недостатком. Время, как всегда, выбирало свое.

Конечно, армейская служба раскрывала перед полководцем во всей полноте и особенностях новую военную музыку, появившуюся после реформ Петра I. Тогда были введены военные сигналы: «сбор», «слушай», «тревога» и другие, а военные музыканты стали необходимы во всех подразделениях. И тут бывшие до службы простыми крестьянами, солдаты привнесли в армию и свою музыкальную культуру, в результате чего появился уникальный жанр — «солдатские песни», героем которых вскоре станет сам князь Александр Суворов. Он же говорил: «Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом священника, развернутыми знаменами и громогласной музыкой взял я Измаил!»[10]

По мнению полководца, «музыка в бою нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая»[11]. При сражении у Треббии он приказывал: «Не употреблять команды стой, это не на учении… барабаны, музыка!... При ударах делать большой крик и крепко бить в барабан; музыке играть, где случится, но особливо в погоне»[12].

Но совсем другое дело — богослужение в храме. Дома, исполняя хоровые духовные концерты, благочестивый князь Александр Суворов пел по образцу новому, здесь же — по «старому» образцу. Это показывает глубокую разносторонность его духовной жизни, умение видеть главное в самой сердцевине духовного делания.

Биографы по этому поводу писали так: «Суворов любил музыку и пение, имел также склонность и к драматическому искусству, но тратить на это значительные деньги вовсе не желал, как то делали большие господа того времени… При московском доме находилось вначале немало дворни, в том числе певчие и музыканты, которые держались в Москве для усовершенствования, причем образцом им служили знаменитые голицынские певчие. Но в 1784 году их перевезли в Ундол, имение, где Суворов тогда проживал… Год спустя, уезжая из Ундола, Суворов оставляет управляющим одного молодого офицера и дает ему наставление: “помни музыку нашу — вокальный и инструментальный хоры, и чтобы не уронить концертное” … На музыку он обращал всегда внимание при посещении и других своих имений. В Петербург отсылались музыкальные инструменты для исправления, и на это однажды израсходовано разом 200 рублей… Куплены гусли, и для обучения на этом инструменте взят мастер; “для поправления певчих на италианский манер” выписан певчий из Преображенского полка на жалованье. Приобретались ноты; раз были куплены симфонии Плейеля, квинтеты, квартеты, серенады Вангали, трио Крамера, 12 новых контрдансов, 6 полонезов, 3 менуэта, несколько церковных концертов. Церковную музыку Суворов любил особенно»[13].

Образованность князя в пении и музыке подтверждает и один интересный документ, речь в котором идет о подрастающем поколении певчих. Суворов предстает в нем чуть ли не как профессор-музыковед, размышляющий о декламации и размеренном музыкальном движении: «А простое пение всегда было дурно… Когда они в Москве певали с голицынскими певчими, сие надлежало давно обновить, и того единожды держаться. Театральное нужно для упражнения и невинного веселья. Всем своевременно и платье надевать. Васька комиком хорош. Но трагиком лучше будет Никитка. Только должно ему научиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, восклицательным и вопросительным знакам. В рифмах выйдет легко. Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, — без чего ясности и сладости в речине будет, ни восхищения, о чем ты все сие подтвердительно растолкуй…К комическим ролям можно приучать и маленьких певчих из крестьян.

Сверх того, французской грамматике заставить учиться исподволь Алексашку-парикмахера. Ему и Николай покажет, только бы он умел читать. Пуще всего мальчиков питай в благонравии»[14].

В сочинении хоровых концертов преуспел тогда находящийся на службе при российском дворе итальянец Джузеппе Сарти —тот самый, духовные произведения которого пел понотным книгам Суворов. Чем же они так привлекли внимание полководца?

Они были хорошо знакомы. Итальянца в 1784 году пригласили в Санкт-Петербург в качестве придворного капельмейстера императрицы Екатерины II. Слава Джузеппе Сарти в Санкт-Петербурге дошла и до Суворова: Сарти поставил на столичной сцене несколько опер и начал писать духовные песнопения, даже на церковнославянском языке.

Потом, в 1787–1791 годы, их жизни пересеклись напрямую. Сарти был переведен из столицы на юг России — на службу к князю Потемкину, где трудился над созданием музыкальной академии в Екатеринославе. В эти же годы полководец Суворов под началом Потемкина побеждал турок.

Одну из его побед Джузеппе Сарти в 1788–1789 годах запечатлел в своем духовном концерте, называемом иногда кантатой — «Тебе Богахвалим» — на взятие Очакова русскими войсками под командованием Суворова.

Исполнял концерт огромный по составу хор — триста певчих и музыкантов — под звон церковных колоколов и грохот пушек. Об этом писали так: «Октября 3-го Русское войско выстроилось по Кинбурнской косе, и Тебе Бога хвалим было воспето при громе пушек из крепости»[15]. Произведение прозвучало в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге. Решено было исполнять его в связи с каждой большой победой. Ноты стали широко распространяться[16]. Позднее полководец-победитель любил шутить на эту тему приблизительно таким образом: «Суворов пи-сал из Александрии Кейму: “Иду к Пиаченце бить Магдональда. Поспешите работами при Туринской цитадели, чтобы мне не пропеть прежде вас: Тебе Бога хвалим!”»[17].

Таким образом, это духовное песнопение стало своего рода символом суворовских побед и исполнялось постоянно после удачно завершенных кампаний. Так было, например, после Швейцарского похода. «Это был под-виг маленькой 21-тысячной армии… “Будь Корсаков при мне со своим корпусом — мы бы через четыре месяца воспевали вместе в Париже: “Тебе Бога хвалим!” — говорил генералиссимус»[18]. 

Был и еще один эпизод из жизни Суворова, где упоминается сочинение Джузеппе Сарти и отношение к нему князя. «Суворов спешил на место военных действий [в Вену], —писал биограф в начале XIX века. — Он ехал день и ночь, несмотря на дурные дороги и темные ночи. В Штейермаркских горах, ночью, дормез его упал в реку. Суворов больно ушибся. “Ничего! — отвечал он, когда ему изъявляли сожаление. — Жаль только, что церковные ноты мои подмокли — боюсь, что не почем будет петь: Тебе Бога хвалим!”»[19]

После кончины Екатерины Великой Сарти служил придворным композитором у императора Павла I, сочинив для его коронации и исполнив на ней кантату «Гений России». Итальянец был всегда рядом с Придворной певческой капеллой, которой руководил тогда композитор Дмитрий Бортнянский — еще один друг князя Суворова. Джузеппе Сарти создал много духовных произведений, в основном для хора. Наиболее известные из них: «Херувимская», Пасхальный концерт «Радуйтеся, людие!», «Благослови, душе моя, Господа» для всенощного бдения, хоровой концерт «Плачу и рыдаю» для службы отпевания, шестиголосный концерт «Отрыгну сердце мое», песнопение «Ныне силы небесныя»,концерт для двух хоров и оркестра «Господи, помилуй», стихиру всенощного бдения «Помилуй мя, Боже», концерт «Слава в вышних Богу» и многие другие.

Какие из этих непростых для исполнения сочинений Сарти пел князь Александр Суворов, к тому же регулярно, «целый час», да еще и «басом»? Увы, история умалчивает. Но вероятнее всего, он исполнялконцерт «Тебе Бога хвалим». И понятно, почему…

Кстати, великий военачальник наверняка поминал Джузеппе Сарти еще и потому, что тот до приезда в Россию служил регентом Миланского кафедрального собора, у стен которого восторженные итальянцы устроили Суворову грандиозную торжественную встречу после его победы над Наполеоном…

Другим кумиром благочестивого князя, фрагменты духовных концертов которого он исполнял, был композитор Дмитрий Бортнянский. Будущий маэстро с семи лет пел в Придворной певческой капелле, учился в Италии, затем был придворным композитором при «малом дворе» наследника престола великого князя Павла Петровича, обучал музыке его детей, для которых писал сонаты. Не случайно, что, став императором, Павел I сразу же назначил его директором Придворной певческой капеллы, а затем и главным цензором издаваемых в России богослужебных нот.

У Придворной певческой капеллы было много обязанностей. Хор пел в Большой церкви Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, а также на всех важных придворных церемониях, как церковных, так и светских. Это был главный хор страны. Один из современников-иностранцев, услышав его пение, заметил: «Их голоса превосходны и в высшей степе-ни пленительны, заключая в себе нечто идущее от сердца…»[20]

Бортнянский и Суворов могли быть знакомы давно. Тому было много причин. Еще в молодости Суворов посещал занятия в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. Особенно привлекала его тамошняя библиотека книг, насчитывавшая 10 тысяч томов. При корпусе он сдавал экзамены. А позднее композитор Бортнянский в этом учебном заведении будет преподавать пение и руководить хором.

Суворов часто пел непосредственно в придворных церквях, не стесняясь прослыть среди знати «простым клирошанином». Один современник поведал об этом так: «Дорогою, после некоторых разговоров о намерении своем в праздник Рождества Христова петь с придворным хо-ром в дворцовой церкви, приказал мне вынуть из переднего ящика дормеза ноты, для того чтоб протвердить концерт: “Слава в вышних Богу”, себе взял 1-й бас, а мне отдал 2-й и велел мне петь с ним. Я сколько не извинялся недостатком голоса и незнанием нот, должен был повиноваться.

Но не вышло.

— Не так! Ты пой за мною, — просил Суворов.

Но опыт доказал, что попутчик его был лишен этого небесного дара.

— Положи ноты опять в ящик, — попросил Суворов. И, вздохнув, добавил:

— Не умеешь петь…

Затем закутался в свою шинель и твердил на память…»[21]

Скорее всего, речь в этом рассказе шла о знаменитом духовном концерте Дмитрия Бортнянского «Слава в вышних Богу» — том самом, который был написан композитором специально в честь побед Суворова и который исполнили при встрече полководца, прибывшего из Италии.

Тогда в придворной церкви пел именно хор Придворной певческой капеллы под управлением Бортнянского. Судя по рассказу современника, Суворов как раз собирался петь вместе с этим хором. То есть полководец и композитор не просто были друзьями, но и еще вместе участвовали в церковных службах на глазах императорской семьи и сановных придворных.

Не случайно и то, что впоследствии отпевала скончавшегося благоверного князя Александра Суворова именно Придворная певческая капелла под управлением Бортнянского. Но главное — в тот момент было исполнено еще одно произведение композитора, созданное специально по этому случаю.

Как писал архимандрит Евгений (Болховитинов) (будущий митрополит Киевский и Галицкий), бывший на похоронах, «лучше всякого панегирика пропели придворные певчие 90-й псалом “Живый в помощи”, концерт сочинения Бортнянского. Прочтите этот псалом, и вы со мною согласитесь, что нет лучшего панегирика Суворову… Все плакали; только что не смогли рыдать… Я и сам, пришедши домой, три раза читал петый в концерт псалом… Есть ли вы хотите почувствовать во всей силе выразительность сего псалма, то попросите архиерейских певчих про-петь сей концерт Бортнянского, а при пении вообразите Суворова… Буди вечная память Суворову»[22] …

Однако и в более раннем творчестве Бортнянского заметны скрытые от непосвященных лиц общение и взаимопонимание между ними именитым полководцем. Приведем один из таких важных эпизодов.

Бортнянский, еще в Италии и позже, на протяжении всего пути восхождения по придворной лестнице к славе выдающегося российского музыканта, был прекрасным примером служения возвышенным идеалам. Одна из его опер называлась «Квинт Фабий» и была написана как будто бы специально как реакция на деяния Суворова, когда тот вопреки приказам, не позволявшим ему сражаться, достигал побед, за что и бывал наказан.

Достаточно лишь взглянуть на либретто оперы, чтобы увидеть удивительные аналогии. По сюжету, гениальный полководец Квинт Фабий нарушает запрет вести военные действия, данный ему диктатором Люцием Папирием. Он вступает в бой с врагом и одерживает блестящую победу. Что же выше перед лицом истины — глупый приказ или разумная инициатива, приносящая столь важные плоды? Нужно ли сидеть сложа руки в тот момент, когда отечество находится в опасности, или, невзирая на субординацию и рутинные мелочные правила, выступить на его защиту, рискуя быть не только осмеянным, но и уничтоженным руками своих уязвленных соотечественников? Что важнее — долг перед народом или выслуга перед начальством? Эти вопросы ставило суворовское время, их ставит в «Квинте Фабии» и Бортнянский.

Удивительно совпадение сюжета оперы с эпизодом из Русско-турецкой войны, когда Суворов, невзирая на приказ Румянцева, взял Туртукай, чем нанес сокрушительный удар противнику, оправиться от которого тот уже не мог. Какова же была реакция? Суворову грозил жесткий военный суд.

«Победителя судить не должно», — решила, однако, императрица Екатерина II. В «Квинте Фабии» Папирий также прощает полководца. Но это еще не все. Сам Квинт не удовлетворен таким «снисхождением», и тогда в качестве судьи выступает народ. Он берет полководца под защиту и ставит точку в этой драме — то есть является главным вершителем дел и судеб. Это был первый намек на то, что Суворов был и становился все более почитаемым в народе полководцем.

С именами Александра Васильевича Суворова и выдающегося композитора Дмитрия Бортнянского связано еще одно важное для России духовное музыкальное сочинение — гимн «Коль славен наш Господь». Правда, здесь следует вспомнить еще одного человека, принявшего участие в его создании — Михаила Хераскова, известного русского поэта, прозаика и драматурга. Во времена молодости Суворова он учился в Сухопутном кадетском корпусе и основал здесь с помощью поэта Сумарокова, тоже выпускника корпуса, «Общество любителей российской словесности». Заседания этого Общества посещал Суворов и даже выступал здесь на поэтических вечерах, зачитывая перед кадетами свои первые переводы из европейских классиков, а также собственные сочинения, такие, как приписываемые ранее Сумарокову (из-за подписи «А. С.») «Разговор в царстве мертвых между Александром Великим и Геростратом» и «Разговор в царстве мертвых между Кортецом и Монтецумой»[23].Они были опубликованы в журнале «Ежемесячные сочинения» за июль-август 1755[24] и за июль 1756 года, а затем, в 1787 году их ошибочно издал Н. И. Новиков за подписью А. Сумарокова[25]. Впоследствии правду указал Херасков и объявил, что автором произведений является А. Суворов.

Перед нами удивительный документ эпохи — гимн «Коль славен наш Господь». Мотив его до 1918 года отбивали колокола на Спасской башне Московского Кремля и на колокольне Петропавловского собора в одноименной петербургской крепости. Он считался государственным гимном России до того, как был сочинен и утвержден в 1830-е годы другой — «Боже, Царя храни!». Спустя столетия мы можем сказать, какое событие стало «виновником» появления на свет этого выдающегося духовного хорового произведения, сыгравшего затем огромную роль в истории России. И в событии этом был «замешан» князь Александр Суворов — в связи с освобождением от Наполеона Италии и острова Мальта, а также с присвоением ему рыцарского достоинства и Большого креста Мальтийского ордена. Произошло это 29 ноября 1798 года, когда русский император Павел I принял звание Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского, стал главой Мальтийского ордена и возложил на себя знаки Великого магистра: рыцарскую мантию, корону, меч и крест. Тогда на парадной церемонии произносились многочисленные речи и приветствия, и вдруг зазвучало песнопение, заставившее шумный зал умолкнуть:

Коль славен наш Господь в Сионе,

Не может изъяснить язык.

Велик Он в небесах на троне,

В былинке на земли велик.

Везде, везде, Господь, Ты славен.

В нощи, во дни сияньем равен…

Гимн этот стал активно распространяться не только в духовной, но и в военной среде[26]. Однако написан он был, возможно, гораздо раньше, ведь еще в 1797 году на исполнение сочинения «Коль славен» в частном кругу намекал поэт Д. И. Хвостов в своем стихотворении «Бортнянскому»: «Ты восторгом изобильным славишь щедрого Творца, нежным чувством и умильным восхищаешь всех сердца».

В тот же год Бортнянским была написана музыка для хора к «Песнословию на прибытие Его императорского величества Павла Первого в Москву 1797-го года», а об авторе текста говорилось: «Поэзия проповедника Амвросия». Под этим именем был указан тогда архиепископ, а позднее —митрополит Амвросий (в миру Андрей Иванович Подобедов). В 1795 году он был назначен членом Святейшего Синода, где стал «первоприсутствующим», в то же время происходит его сближение с Бортнянским, Суворовым, а также — с тогда еще великим князем Павлом Петровичем.

Позднее, будучи императором, Павел I, после награждения Александра Васильевича Суворова Большим крестом ордена Святого Иоанна Иерусалимского, ввел архиепископа Амвросия в качестве «призрителя бедных» в состав своего двора Великого магистра ордена, и лично вручил ему Большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского с бриллиантовыми знаками. Владыка стал первым в России духовным лицом, получившим такую награду.

Архиепископ проводил службы в орденской церкви, о чем свидетельствовал архимандрит Евгений (Болховитинов): «24 июня… в капитуле ордена Св. Иоанна Иерусалимского был праздник. Наш владыка, яко кавалер-командор, служил там в капитульской церкви при собрании кавалеров»[27].

Впоследствии гимн Бортнянского «Коль славен наш Господь» активно исполнялся в просвещенной среде, в аристократических кругах, при проведении государственных церемониалов. Его также пели на вечерних богослужениях, на войсковых молебнах и крестных ходах. Нередко его исполняли на военных церемониях: посвящении юнкеров в офицеры, встречах «зари» («вечерней зари») или при «спуске флага с церемонией» после артиллерийского залпа и сигнала горнов, который иногда заменял команду: «На молитву, шапки долой!» — или во время погребения старших офицеров. И возможно, что это происходило еще при жизни князя Александра Суворова.

 Позднее хор Придворной певческой капеллы под управлением Бортнянского участвовал в отпевании убиенного императора Павла Петровича — Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Поэтому с гимном «Коль славен» связана и «траурная» тема, ведь в дальнейшем его исполняли во время торжественных похорон известных граждан России. Существует специальный текст траурного гимна той эпохи, который хранится в Государственном историческом музее в Москве. Он также исполнялся на мотив Бортнянского «Коль славен»:

Отец духов, Творец вселенной,

И жизнь, и смерть в Твоих руках!

Чрез грех, в состав облекшись бренный,

Мы телом смертны, тлен и прах.

Ты дух наш, созданный Тобою,

Зовешь к блаженству и покою.

Гимн «Коль славен наш Господь» стал популярен и в Германии («Ich bete an die Macht der Liebe»). Автором немецкого текста был старший современник Бортнянского и Суворова — Герхард Терстиген (Gerhard Tersteegen). О нем они могли слышать или даже видеться с ним: композитор — находясь на учебе в Европе, а полководец — во время службы в Германии.

Это был выдающийся немецкий духовный деятель, подвижник, автор книги «Духовный цветник», в которую были включены гимны, высоко ценимые в германской культурной среде. Один из текстов Терстигена удачно лег на мелодию Бортнянского и быстро встал в ряд наиболее популярных немецких «народных песнопений». Особенно в военной среде. Не случайно эта мелодия столь активно распространилась в военных кругах Европы, а потом традиция вернулась в военные церемониалы России.

Гимн этот иногда называют «масонским». Но мы не станем поднимать эту тему. В XVIII столетии многие, если не большинство военных и деятелей культуры России вступали в ложи, исповедуя добрые намерения и стремясь к духовному познанию мира.

Результаты для всех были разными. Для благочестивого князя Александра Суворова интерес к масонству закончился победой над европейским представлением о России как о дикой державе, да и собственной духовной победой — преодолением ошибок молодости. Поэтому неслучайными были вдруг массово появившиеся тогда в европейской прессе карикатуры на самого Суворова, а также обвинения в его адрес в якобы чрезмерной жестокости в боях.

В деятельности масонских лож немаловажное значение имели ритуалы и символика, поэтому было необходимо привлекать к созданию их песнопений лучших представителей культуры. Заказывая музыку для духовных гимнов, обращались в первую очередь к Дмитрию Бортнянскому как лучшему композитору. Но при этом в списках российских лож сам он не значился.

В рукописных сборниках текст гимна Хераскова «Коль славен наш Господь» назывался «Песнь Богу»[28]. Неслучайно поэт Гавриил Державин в своих рассуждениях о гимнах[29] приводит такое утверждение Хераскова: «Хотя земные суть владыки пред смертными у нас велики, но Бог и над царями Царь»[30]. Некоторые черты характера князя-певчего весьма проникновенно характеризует и такой эпизод из его военной службы: «В городке Вишау встретил его хор детей, пропевший гимн в честь ему. Суворов прослезился, перецеловал маленьких певцов, усадил их за стол, потчевал, сам пел с ними»[31]…

---

[1] Полевой Н. А. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, генералиссимуса Российских войск. М., 1904. С. 105, 163.

[2] Петрушевский А. Ф. Генералиссимус князь Суворов. Т. 3. СПб., 1884. С. 324.

[3] Духовный регламент, тщанием и повелением всепресветлейшего, державнейшего государя Петра Первого, императора и самодержца всероссийского, по соизволению и приговору всероссийского духовного чина и Правительствующего Сената, в царствующем Санкт-Петербурге, в лето от Рождества Христова 1721... // Сост. Феофан (Прокопович). М.: Синодальная типография, 1856. С. 20.

[4] Потулов Н. М. По книге: Вознесенский И., прот. Большой знаменный воспев. Киев, 1887. С. 202.

[5] РДМДМ. Т. 3. М., 2002. С. 62.

[6] Армфельдт Г.-М. Встреча с Суворовым в 1799 году. Из записок барона (впоследствии графа) Густава-Маврикия Армфельдта // Русская старина. Март. СПб., 1893. С. 697–698.

[7] Сергеев И. Домашние привычки и частная жизнь Суворова. Из записок отставного сержанта Ивана Сергеева, находившегося при Суворове шестнадцать лет безотлучно // Маяк, журнал современного просвещения, искусства и образованности. Т. 1. Кн. 2. СПб., 1842. С. 100 –108.

[8] Словарь достопамятных людей Русской земли // Составлен Д. Н. Бантыш-Каменским. Ч. 3. М., 1836. С. 343.

[9] Берлиоз Г. Избранные статьи. М., 1956. С. 325. См. также: Ковалев (Ковалев-Случевский) К. П. Бортнянский. М., 1989. С. 175.

[10] Фукс Е. Б. Анекдоты князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб., 1827. С. 45.

[11] Суворов А. В. Наука побеждать. М. : Воениздат, 1987. С. 40.

[12] Маякин Т. К. Военно-музыкальная культура России: историко-культурологический анализ // Диссертация... кандидата философских наук. Нижний Новгород, 2010. С. 11.

[13] ОР РНБ. Кончанский сборник. Л. 1, 4 и 8. Цит. Петрушевский А. Ф. Генералиссимус князь Суворов. Т. 1. СПб. С. 268–269.

[14] Рыбкин Н. Генералиссимус Суворов. Жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность. М., 1874. С. 64.

[15] Полевой H. A. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб., 1843. С. 121.

[16] РНММ. Ф. 1088 Гр. Шереметева. Оп. 3. Ед. хр. 1732. Л. 11 об. — 12 об.

[17] Полевой H. A. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб., 1843. С. 261.

[18] Булгарин Ф. В. Воспоминания. М., 2001. С. 684.

[19] Полевой H. A. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб., 1843. С. 232.

[20] Берлиоз Г. Избранные статьи. М., 1956. С. 325

[21] Ивашев П. Н. Из записок о Суворове. Сообщ. В. А. Соллогуб // Отечественные записки. Т. 14. № 1. Отд. 2. СПб., 1841. С. 3–4.

[22] Выдержки из дружеских писем Евгения (впоследствии митрополита Киевского) к воронежскому приятелю его Василию Игнатьевичу Македонцу // Русский архив. Кн. 4. М., 1870. С. 777–779.

[23] Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова, изданные Сергеем Глинкою, ч. 1. СПб., 1841.

[24] Разговор между Александром Великим и Геростратом // Ежемесячные сочинения. Ч. 2. Июль. СПб., 1756. С. 18–37.

[25] Сумароков А. С. Полное собрание всех сочинений, в стихах и прозе. Часть 1. М., 1787.

[26] Ковалев-Случевский К. П. Д. С. Бортнянский и его гимн «Коль славен» // Каталог выставки «Гимн России» ВМОМК им. Глинки. М., 2014. С. 75.

[27] Выдержки из дружеских писем Евгения Болховитинова (впоследствии митрополита Киевского) к воронежскому приятелю его Василию Игнатьевичу Македонцу // Русский архив. Кн. 4. М., 1870. С. 777–779.

[28] ГИМ. Ф. 342. Ед. хр. 159. Л. 81 об.

[29] ОР РНБ. Ф. 247. Т. 5. Л. 87.

[30] Державин Г. Р. Рассуждение о лирической поэзии // Сочинения Державина. Т. 7. СПб., 1872. С. 570.

[31] Полевой H. A. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб., 1843. С. 304.

Глава и иллюстрация предоставлены издательством ОЦАД

---