Русская Церковь в царствование Федора Ивановича. Учреждение патриаршества в Москве. Св. Патриарх Иов

Книге Владислава Петрушко «История Русской Церкви. Первый патриарший период» присуждено первое место в номинации «Лучшее учебное издание» Открытого конкурса изданий "Просвещение через книгу» 2021 года

---

31 мая 1584 г. в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Дионисий возглавил венчание на царство Федора Ивановича. Царь Федор (1567–1598 гг.) был третьим сыном Ивана Грозного от его первой супруги Анастасии Романовой. Первый сын Ивана Грозного — царевич Дмитрий утонул во младенчестве, а в 1581 г. от раны, нанесенной в гневе отцом, скончался второй сын государя — царевич Иван. Федор неожиданно для всех (и прежде всего, для себя самого) оказался наследником Московского престола.

Федор Иванович казался человеком малоподходящим для роли самодержавного монарха. Однако идущая от Н.М. Карамзина традиция изображать его государем слабовольным и едва ли не слабоумным все же далека от объективности. Известно, что царь Федор лично водил в поход против шведов русские полки, был неплохо образован, но главное — отличался глубокой верой и искренним благочестием. То, что Федор Иванович впоследствии в значительной мере отдалился от непосредственного управления Российским государством, вероятно, было связано с его мироощущением. Глубоко верующий царь не мог не видеть, что жестокие реалии, ставшие итогом правления Ивана Грозного, находятся в очевидном противоречии с христианскими идеалами, составлявшими основу мировоззрения Федора. Не чувствуя себя способным преодолеть это противоречие, Федор Иванович все более уходил в частную жизнь — тихую, мирную, наполненную благочестием и молитвой, рядом с горячо любимой супругой — царицей Ириной Федоровной Годуновой. Вероятно, этому также способствовала бездетность царской четы — дети Федора и Ирины умирали, едва родившись. Бездетность царственных супругов грозила обернуться не только их личной драмой, но и династическим кризисом в масштабах всего Российского государства.

Царь Федор, безусловно, ощущал свою ответственность за судьбы вверенного ему государства, но понимал свой долг православного монарха, прежде всего, в духовном смысле. Дьяк Иван Тимофеев так оценивал деятельность Федора Ивановича, которую на Руси в полной мере смогли благодарно оценить лишь тогда, когда пережили ужасы Смутного времени: «Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен, и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом. Просто сказать, — он всего себя предал Христу и всё время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением — днем и ночью, всю жизнь изнуряя себя духовными подвигами»^[1].

Фактически уже с 1587 г. Московским государством стал руководить брат царицы Ирины — Борис Федорович Годунов, талантливый и энергичный политик. Царь Федор не только вполне доверял своему шурину, но в значительной мере передоверял ему государственные дела. «Тандем» царя-праведника Федора Ивановича и фактического главы правительства Бориса Годунова, реалиста и прагматика, получился весьма эффективным. Благодаря проводимой ими политике Россия стала быстро залечивать последствия Ливонской войны и Опричнины.

Вскоре после восшествия Федора Ивановича на престол, в июле 1584 г., под председательством митрополита Дионисия в Москве прошел церковный Собор, целью которого стало оказание помощи правительству в условиях экономического кризиса. Соборное постановление 1584 г. повторяло ранее принятое на Соборе 1580 г. решение о прекращении дальнейшего роста церковного землевладения. Но теперь иерархи Русской Церкви пошли еще далее — было принято решение о временной отмене так называемых «тарханов» (то есть грамот, освобождавших от налогов) и выплате в пользу государства податей с церковных земель. Мера эта объявлялась временной — ради необходимости укрепить русское войско. Она подлежала отмене после приведения в порядок дел в Российском государстве (правда, в дальнейшем податные привилегии монастырям так и не были возвращены). Также был введен государственный налог на церковную торговлю.

Благочестивый царь выказывал предстоятелю и архиереям Русской Церкви исключительное почтение. Это выражалось как в подтверждении жалованных грамот, выданных Русским митрополитам в прежние времена, так и в привлечении иерархов к решению важнейших вопросов государственной жизни. Например, в 1585 г. епископат во главе с митрополитом Дионисием принял участие в заседании Боярской думы, на котором решался вопрос о начале военных действий против Швеции. В 1586 г. митрополит Дионисий принимал участие в переговорах с представителем Речи Посполитой, прибывшим в Москву с предложением от короля Стефана Батория относительно династической унии между Московским царством и Польско-Литовским государством.

Первоначально митрополит Дионисий стремился примирить царского шурина Бориса Годунова с его многочисленными недругами из числа наиболее влиятельных представителей московского боярства, прежде всего, с князьями Шуйскими. Но в 1586 г. позиция митрополита изменилась, он откровенно встал на сторону Шуйских, решивших использовать для свержения Годунова подходящий момент — мятеж среди жителей Москвы. Пользуясь смятением, Шуйские передали Федору Ивановичу челобитную с предложением развестись с Ириной Годуновой под предлогом ее бесплодия и вступить в повторный брак. Шуйские и их сторонники надеялись, что в случае развода Федора с Ириной Борис Годунов сразу же потеряет свое влияние. Митрополит Дионисий примкнул к заговору противников Годунова и, вопреки учению Церкви о святости брачных уз, поддержал предложение о разводе царя.

Однако участники заговора не учли, что благочестивый государь, к тому же очень любивший Ирину и искренне к ней привязанный, трепетно относился к браку как таинству Церкви. Федор не только наотрез отказался расстаться с Ириной, но, возмущенный бесстыдным предложением, строго наказал всех, кто осмелился побудить его совершить поступок, идущий вразрез с христианской нравственностью. Ссылка постигла князей Шуйских и других участников заговора, в том числе митрополита Дионисия. В глазах государя он полностью дискредитировал себя и более не мог быть предстоятелем Русской Церкви.

13 октября 1586 г. Дионисий был сведен с митрополии и сослан в новгородский Хутынский монастырь, где некогда начинался его монашеский путь. Вместе с митрополитом пострадал и архиепископ Крутицкий Варлаам, также участвовавший в заговоре против Годунова, — он был сослан в новгородский Антониев монастырь.

Новым митрополитом Всея Руси в 1587 г. стал Иов, прежде бывший архиепископом Ростовским и Ярославским. Спустя два года святитель Иов стал первым предстоятелем Русской Церкви, получившим патриаршее достоинство. Это явилось началом нового периода русской церковной истории — Первого патриаршего (1589–1700 гг.).

Установление патриаршества в Русской Церкви, безусловно, отражало небывалый рост ее значения в православном мире, что к исходу XVI в. обозначилось особенно ярко. К этому времени Русская Церковь была наиболее многочисленной и влиятельной среди других поместных Православных Церквей, а главное — она располагалась на территории единственного в мире православного государства, глава которого, воспринимавшийся в качестве преемника византийских императоров, уже полвека как был увенчан царским титулом. Царственное достоинство Московских государей было официально признано всем православным миром. А между тем византийская традиция государственно-церковных отношений предполагала, что там, где пребывает царь, должен быть и патриарх. Именно на этом основании IV Вселенский (Халкидонский) Собор своим 28-м правилом признал в 451 г. за архиепископами Константинополя второе после Рима место в диптихах предстоятелей поместных Церквей. Оно стало первым после того, как произошел раскол между Западной и Восточной Церквями. Следовательно, становление Московского царства должно было, в конечном счете, привести к утверждению в Москве и патриаршего престола.

Однако возведению Московской первосвятительской кафедры на степень патриархата первоначально мешали ее неурегулированные отношения с Константинопольской патриархией, высокомерно не желавшей признавать законность автокефалии Русской Церкви, обретенной в борьбе с Флорентийской унией. И если великого князя Московского в 1547 г. смогли венчать на царство, исходя из реального положения Московского государства как единственной в мире православной монархии, то учредить в Москве патриаршество самостоятельно, без согласия Восточных патриархов, было невозможно с канонической точки зрения. Обстоятельства, благоприятные для установления в Москве патриаршества, сложились лишь к исходу XVI в., в правление царя Федора Ивановича.

Можно предположить, что определенное влияние на учреждение патриаршества в Москве оказали попытки создания униатского патриархата в Речи Посполитой, предпринимавшиеся при короле Стефане Батории. Впервые эта идея возникла, когда папский нунций в Польше Альберто Болоньетти и иезуит Антонио Поссевино решили привлечь в лоно католицизма князя Константина Константиновича Острожского, наиболее влиятельного православного магната Речи Посполитой. В июле 1583 г. состоялась встреча князя Острожского с нунцием Болоньетти, во время которой был поднят вопрос о соединении Церквей. Князь Острожский, однако, занял в ходе переговоров очень осторожную позицию, которая подразумевала не просто переход православных под власть папы Римского, а реальное воссоздание единства Церкви, существовавшего до Великого раскола 1054 г. Кроме того, князь считал необходимым участие в переговорах о соединении Церквей всех Восточных патриархов. Тем не менее, католики были воодушевлены началом диалога. Вскоре в Кракове в присутствии короля Стефана Батория состоялось совещание с участием Болоньетти и Поссевино, во время которого прозвучала мысль о необходимости создания папой Римским униатского патриархата в Речи Посполитой с последующим подчинением ему православных епископов Западной Руси.

Дальнейшее развитие проекта создания униатского патриархата в Речи Посполитой было связано с идеей привлечения к этому предприятию Константинопольского патриарха Иеремии II. Его положение в Стамбуле было крайне тяжелым в условиях произвола османских властей, и католическая сторона надеялась извлечь из этого выгоду. После того как в конце 1583 г. Иеремия II был смещен турецкими властями с патриаршества и сослан на о. Родос, в Риме возник план освободить его и использовать в дальнейших униатских планах. Авантюрная идея добиться переезда освобожденного патриарха Иеремии куда-либо в славянские страны и использовать перемещение Вселенской патриаршей кафедры в целях утверждения унии, вероятно, принадлежала кардиналу ди Комо.

В Риме первоначально рассматривали вариант с переездом Иеремии II в Москву, где, по замыслу Римской курии, Вселенский патриарх (его переход в униатство католики, похоже, уже считали делом решенным) должен был пропагандировать унию и обеспечить присоединение к ней Московской митрополии. Но против этого выступил Поссевино, который во время своего пребывания в Москве воочию убедился в антикатолическом настрое Русского царя и его подданных. Иезуит справедливо полагал, что в таком случае не только будет трудно добиться успеха в привлечении русских к унии, но и вообще все может закончиться полным крахом униатского проекта. В качестве альтернативного варианта Поссевино предлагал переместить патриарха Иеремию в расположенный на территории Речи Посполитой Киев. Болоньетти развил идею Поссевино, предложив использовать в качестве местопребывания патриарха Иеремии II Львов или Вильно как городов, где власть Польского короля была более прочной, а влияние Католической Церкви более значительным, чем в удаленном и подверженном казачьему влиянию Киеве.

Авторы проекта униатского патриархата почему-то были убеждены в том, что патриарх Иеремия II непременно пожелает примкнуть к унии и остаться в Речи Посполитой в качестве главы Униатской церкви. Однако этим надеждам не суждено было сбыться — мнение о склонности Иеремии к унии оказалось целиком ошибочным.

Тем не менее, об идее создании униатского патриархата в Речи Посполитой вновь вспомнил в 1588 г. канцлер Ян Замойский, который писал об этом в письме к папскому легату в Польше кардиналу Альдобрандини (будущему папе Клименту VIII, при котором была заключена Брестская уния). Однако никакой реакции на высказанные Замойским предложения со стороны Римской курии не последовало. Вероятно, к этому времени в Римской курии окончательно убедились в бесплодности попыток вовлечения в унию патриарха Константинопольского и отказались от подобных утопических проектов, предпочтя им более реалистичный — обращение в униатство Киевской митрополии.

Можно предположить, что разрабатывавшийся католиками план переезда патриарха Иеремии II на территорию Западной Руси сыграл определенную роль в учреждении православного патриархата в Москве. До 1586 г. в Москве напрямую не высказывались о необходимости возведения предстоятелей Русской Церкви в патриаршее достоинство. Не исключено, что возникший, как казалось, внезапно, у царя Федора и Бориса Годунова замысел Московского патриаршества в какой-то мере мог быть превентивной реакцией на дошедшие до Москвы сведения о планах католиков создать в Западной Руси униатский патриархат.

В Москве идея учреждения Русского патриаршества впервые была озвучена в 1586 г. в связи с приездом в столицу Российского государства Антиохийского патриарха Иоакима V Дау. Патриарх Иоаким прибыл сначала в Западную Русь, откуда направился за «милостыней» в Москву. В Речи Посполитой ему пришлось стать свидетелем глубочайшего кризиса в церковной жизни православной Киевской митрополии. Тем большим был контраст с картиной, увиденной Иоакимом в Москве, представшей перед ним во всем царственном блеске и величии Третьего Рима.

Антиохийского первосвятителя встречали в Российской столице с невероятным почетом, что было целиком закономерно — впервые в истории в Московское государство приехал один из Восточных патриархов. Правда, цель патриаршего визита была довольно прозаичной — «милостыни ради». Иоаким приехал в Москву в надежде получить от царя денежную помощь для Антиохийской кафедры, обремененной гигантским по тем временам долгом в размере 8 тыс. золотых. Беспрецедентность патриаршего визита, равно как и заинтересованность Иоакима в московской помощи, побудили правительство царя Федора довольно неожиданно выдвинуть перед высоким восточным гостем проект учреждения Московского патриаршества.

25 июня 1586 г. патриарх Иоаким был с большим почетом принят царем Федором Ивановичем в Московском Кремле. Ему была оказана наивысшая, по московским меркам честь: патриарха пригласили на обед к царю в тот же день, когда состоялся прием (согласно правилам московского придворного этикета той поры, это считалось проявлением самого большого уважения к иноземному гостю). После приема, пока шла подготовка к обеду, Антиохийскому патриарху предложили посетить Успенский собор Кремля, где в то время готовился совершить богослужение митрополит Дионисий. Но далее в соборе произошло нечто совершенно невообразимое. Иоаким вошел в храм, приложился к святыням, а затем, прежде чем Антиохийский патриарх успел что-либо сообразить, его неожиданно благословил Московский митрополит. Возмущенный такой дерзостью, Иоаким начал было выговаривать Дионисию, что негоже митрополиту первым благословлять патриарха. Но Дионисий не стал слушать восточного гостя, а удалился в алтарь, так и не пригласив Иоакима пройти к престолу и принять участие в богослужении. Патриарх простоял всю службу у входа в собор.

Предстоятелю Антиохийской Церкви было нанесено оскорбление, причем, судя по всему, нанесено вполне сознательно. Очевидно, что данный инцидент имел самое непосредственное отношение к переговорам об учреждении патриаршества в Москве, задуманным правительством царя Федора Ивановича. А.Я. Шпаков вполне резонно объяснял вызывающий поступок Московского митрополита стремлением показать Иоакиму (а в его лице — всем Восточным патриархам), что первоиерарх Русской Церкви ни в чем не уступает им как предстоятель самостоятельной поместной Церкви, а своим влиянием и значимостью намного превосходит их. А между тем, он по сану является всего лишь митрополитом^[2]. То есть Дионисий своим поступком прямо указывал восточному просителю, что реальный статус Московского митрополита в православном мире ничуть не ниже патриаршего, и тем самым заявлял свои притязания на сан патриарха.

Однако, в целом признавая мнение А.Я. Шпакова о мотивах поступка Дионисия, исследователи в дальнейшем по-разному оценивали степень согласованности действий Русского митрополита и правительства в вопросе инициации переговоров о создании Московского патриархата. В частности, С.М. Соловьев полагал, что митрополит Дионисий унизил Антиохийского патриарха по собственной инициативе. Якобы именно этот
его поступок и подтолкнул правительство царя Федора к осознанию того, что Московский первосвятитель заслуживает сана патриарха^[3]. В то же время поступку митрополита Дионисия давали и иные оценки. Так, митрополит Макарий (Булгаков) считал, что Дионисий совершил свой поступок «не по собственной только воле, а по соизволению государя и его советников»^[4]. Представляется, что такая точка зрения гораздо ближе к действительности.

Мнение С.М. Соловьева о том, что в Москве до приезда патриарха Иоакима еще не задумывались об учреждении Русского патриаршества, и якобы только инцидент с митрополичьим благословением патриарха побудил московское правительство начать переговоры об этом, трудно принять. Прежде всего, сложно поверить в то, что Дионисий мог нанести обиду Иоакиму по собственной инициативе. Дионисий был последним митрополитом времени Ивана Грозного. Вряд ли за несколько лет правления царя Федора предстоятель Русской Церкви уже настолько забыл о судьбе митрополита Филиппа (Колычева) и других представителей русского духовенства, ставших жертвами опричного террора, что начал действовать целиком самостоятельно, без оглядки на царскую власть. Тем более в вопросах, непосредственно касавшихся взаимоотношений между Церковью и государством. Не стоит забывать, что непосредственно перед унижением в Успенском соборе патриарху Иоакиму в царских палатах были оказаны все максимально возможные почести. В такой ситуации поступок митрополита выглядел бы как демонстративное противопоставление своей позиции воле царя. Дионисий не мог не понимать, что столь вызывающий поступок митрополита не ускользнул бы от внимания монарха. Между тем Дионисий не понес за него никакого, даже самого малейшего, наказания со стороны царской власти.

Если же признать, что в Москве об учреждении патриаршества задумались еще до упомянутого инцидента, то следует признать, что Дионисий, безусловно, был в курсе этого замысла, который непосредственно касался его будущего статуса. О замене Дионисия кем-либо на посту предстоятеля Русской Церкви в то время вопрос еще не поднимался — конфликт между ним и Борисом Годуновым, приведший к низложению митрополита, произошел позднее. Следовательно, Дионисий как непосредственный кандидат на Московское патриаршество должен был согласовывать свои действия с правительством царя Федора. Так что вряд ли он мог позволить себе по своей инициативе совершить какие-либо неосторожные (а тем более оскорбительные) действия в отношении Антиохийского патриарха в условиях, когда вопрос о Русском патриаршестве еще не был решен положительно. Трудно представить, что предстоятель Русской Церкви мог сознательно действовать наперекор высшей государственной власти, рискуя вступить в конфликт с ней, а главное — осложняя будущие переговоры о своем собственном статусе.

Судя по всему, действия митрополита Дионисия были не только полностью согласованы с правительством, а спланированы заранее, став частью тщательно продуманного сценария. Смысл этого политического спектакля очевиден. Перед патриархом Иоакимом, прибывшим в Москву в качестве смиренного просителя, митрополит Дионисий предстал во всем царственном блеске «Третьего Рима»: в роскошных, пудового веса, облачениях, блиставших золотом и каменьями, окруженный многочисленным духовенством в сияющем великолепием и роскошью убранства Успенском соборе. То есть его облик целиком соответствовал реальному положению предстоятеля самой крупной и влиятельной поместной Православной Церкви мира. Но тем очевиднее выглядела каноническая несообразность: предстоятель Русской Церкви имел при этом всего лишь скромный сан митрополита. Десница Дионисия, благословившая Иоакима, как бы разворачивала реальность на 180 градусов: Антиохийскому патриарху тем самым показывали, кто здесь проситель «милостыни», а кто — предстоятель по-настоящему великой Церкви.

Таким образом, смысл поступка Дионисия был более чем прозрачен. Коль скоро Восточные патриархи признают Русского государя царем православного мира и обращаются к нему за покровительством, то в соответствии с 28-м правилом IV Вселенского Собора на кафедре Москвы, получившей, как в прошлом и Константинополь, «честь быти градом царя и синклита», должен находиться патриарх. Иоакиму, по сути, дали понять — если уж просите от Москвы помощи и в изобилии получаете просимое, то приведите, наконец, статус Московского первосвятителя в соответствие с царственным достоинством Москвы и подлинным местом Русской Церкви в православном мире, устранив очевидное несоответствие между историческими реалиями и устаревшим каноническим порядком. Нет никаких сомнений в том, что высшая церковная и государственная власть в Москве в вопросе учреждения Русского патриаршества действовали совместно и согласованно.

Дальнейшее обсуждение проблемы Русского патриаршества по приказу царя Федора Ивановича взял на себя Борис Годунов. Переговоры проходили тайно. Патриарх Иоаким, как и следовало ожидать, не был готов к серьезному обсуждению такой неожиданной для него темы, как учреждение патриаршей кафедры в Москве. Он заявил, что должен обсудить этот вопрос с Константинопольским патриархом Иеремией и другими патриархами.

На основании этих слов А.Я. Шпаков высказывал предположение о том, что патриарху Иоакиму, возможно, предлагали сначала совершить поставление первого Московского патриарха, а затем уже, задним числом, получить соборное подтверждение патриаршего статуса Русской Церкви. Догадка эта, однако, представляется не слишком убедительной: самостоятельно решать вопрос об учреждении в Москве патриаршего престола Антиохийский патриарх, безусловно, был неправомочен — Русская Церковь в прошлом находилась в юрисдикции Константинопольского патриарха, и без участия последнего решить участь Московской кафедры было невозможно.

В любом случае, Иоаким ограничился тем, что пообещал посоветоваться с другими Восточными патриархами по вопросу об учреждении патриаршества в Москве. На данном этапе правительство царя Федора удовлетворилось достигнутым. Иоаким, получив щедрую «милостыню», был отпущен домой. Антиохийский первосвятитель также повез с собой «милостыню» и другим Восточным патриархам, которым предстояло решать вопрос о патриаршем статусе Московской кафедры.

В Москве с нетерпением ожидали реакции православного Востока на предложение об учреждении Русского патриаршества, и прежде всего — решающего слова главы Константинопольской Церкви. Но в Стамбуле в то время было не до церковных проблем Москвы. Незадолго до приезда Иоакима Антиохийского в Россию был низложен Константинопольский патриарх Иеремия II. На его
место сначала был поставлен патриарх Пахомий II, а в начале 1585 г. его, в свою очередь, сменил Феолипт II, который также недолго пробыл на Константинопольском патриаршестве. В 1586 или 1587 г. Феолипт был смещен, после чего из ссылки на патриаршество возвратили Иеремию II. Естественно, что в таких условиях направленная в Константинопольскую патриархию просьба об учреждении Русского патриаршества оказалась обращенной в никуда (хотя и была подкреплена щедрой «милостыней», разумеется, по такому случаю тоже где-то затерявшейся).

После того как на Константинопольском патриаршем престоле вновь утвердился Иеремия II, обнаружилось, что дела Вселенской патриархии находятся в крайне плачевном состоянии. Храмы были разграблены, денежные средства разворованы, патриаршая резиденция отобрана турками за долги. Патриарший собор Божией Матери Паммакаристы (Всеблаженнейшей) в 1587 г. также был конфискован за долги (в 1590 г. по случаю завоевания Закавказья султан Мурад III обратил этот храм в мечеть Фетхие-джами).

Иеремии II после возвращения на патриаршество все нужно было устраивать заново: кафедральный храм, канцелярию, резиденцию и пр., но денег на все это не было. Однако опыт Иоакима Антиохийского подсказывал: можно обратиться в Москву, которая с почтением относится к Восточным патриархам и щедро помогает им материально. В итоге патриарх Иеремия также решил отправиться за «милостыней» в Россию.

В 1588 г. Иеремия II прибыл в Речь Посполитую, откуда направился в Московское государство. Патриарха Константинопольского сопровождали в этой поездке митрополит Монемвасийский Иерофей и архиепископ Элассонский Арсений, который до приезда в Москву некоторое время являлся ректором Львовской братской школы, где преподавал греческий язык и уже успел успешно овладеть русским^[5].

Прибывший в Смоленск Иеремия II свалился буквально «как снег на голову», так что поначалу российские власти даже усомнились в том, что он действительно является Константинопольским патриархом. Но вскоре, получив доказательства законности патриаршего статуса Иеремии, его приняли в Москве с надлежащим почетом. В итоге визит, предпринятый Константинопольским патриархом исключительно ради получения «милостыни», неожиданно для него самого обернулся созданием Московского патриархата.

Патриарх Иеремия, скорее всего, был не в курсе переговоров о Московском патриаршестве, начатых Иоакимом Антиохийским. По дороге в Москву Иеремия ни разу не затрагивал эту тему. Не упоминал он об этом и в грамоте, которую направил царю Федору Ивановичу из Смоленска. Таким образом, переговоры об учреждении Московского патриаршества с приездом Иеремии пришлось начинать с самого начала. Между тем, к этому времени большие перемены произошли не только в Стамбуле, но и в Москве, где в 1587 г. сведенного с митрополии Дионисия в качестве предстоятеля Русской Церкви сменил митрополит Иов.

Иеремия II приехал в Москву 13 июля 1588 г. 21 июля он был впервые принят царем Федором Ивановичем. Патриарха Константинопольского принимали с высшими почестями. Вопрос о Московском патриаршестве, скорее всего, во время этой встречи не поднимался — прием носил официальный характер, все проблемные темы было принято обсуждать в ходе специальных переговоров. Их в дальнейшем проводил с Иеремией Борис Годунов. К разочарованию московских властей, Константинопольский первосвятитель и в беседе с Годуновым ни единым словом не коснулся темы учреждения Русского патриаршества.

Последующий этап переговоров об учреждении Московского патриаршества наиболее трудно поддается реконструкции. Это связано, прежде всего, с тем, что они носили преимущественно неофициальный или даже секретный характер и почти не фиксировались в документах. Кроме того, в Москве впоследствии хотели представить происшедшее в наиболее благоприятном свете, устранив упоминания о разного рода трудностях в отношениях с Константинопольским патриархом.

Обсуждение вопроса о Московском патриаршестве с участием Иеремии II началось уже после того как патриарха поселили на подворье Рязанских архиереев в Москве, где его окружили как почетом, так и надзором. При этом к Константинопольскому патриарху было воспрещено допускать каких-либо иностранцев. Очевидно, что Борис Годунов, будучи опытным политиком, тщательно продумал всю линию поведения московских властей в отношении Иеремии II.

Конечно, можно было бы долго переписываться с Восточными патриархами и ждать, пока они соберутся и совместно обсудят вопрос о Московском патриаршестве. Произошло бы это, вероятно, нескоро, и можно не сомневаться, что патриархи сумели бы за длительный период обсуждения этой темы получить от царя максимальное количество «милостыни», прежде чем вопрос был бы решен положительно. Но в Москве решили использовать для ускорения дела уникальную ситуацию, которую создавал первый в истории визит на Русь патриарха Константинопольского. Годунов поставил задачу — не только добиться от Иеремии II согласился на учреждение Московского патриархата, но и совершить поставление первого Русского патриарха.

Для начала Иеремию решили просто оставить в покое на Рязанском подворье на довольно длительное время. Приехавший в Москву в июле 1588 г. патриарх в итоге не только вынужден был задержаться в российской столице почти на целый год, но оказался в положении, когда официальные контакты правительства царя Федора с ним надолго прекратились. С 21 июля 1588 г. по 13 января 1589 г., на протяжении почти полугода, Иеремия и его спутники были фактически «забыты» московскими властями, что, конечно же, было сделано преднамеренно. При этом патриарх Иеремия жил на царском содержании не просто в достатке, а в роскоши и изобилии, чего он не мог себе позволить в Стамбуле. Но к Иеремии по-прежнему никого не пускали. Так что все это было несколько похоже на домашний арест, протекавший, однако, в самых почетных и комфортных условиях.

Первоначально греки, действительно, с удовольствием отдыхали на подворье в Москве после долгого пути и треволнений, пережитых в Османской империи, наслаждались покоем и царским довольствием. Но постепенно греческие гости начали скучать и тяготиться комфортным бездельем. Судя по всему, именно тогда какие-то люди, приставленные к патриарху Иеремии Годуновым для услужения и не имевшие никакого официального статуса, стали заводить с ним ни к чему не обязывавшие речи, в которых Константинопольскому первосвятителю намекнули насчет желательности поставления Русского патриарха.

Поначалу Иеремия II наотрез отказался признать Русскую Церковь патриархатом, хотя и соглашался даровать ей статус, подобный автокефальной Охридской архиепископии. То есть в Русской Церкви должны были поминать за богослужением патриарха Константинопольского и получать от него освященное миро. Понятно, что подобное предложение в Москве всерьез воспринять не могли: и без того уже полтора века Русская Церковь была полностью автокефальной. Времена были давно уже не те, чтобы получать от греков подобные подачки.

Затем, как отмечал Иерофей Монемвасийский, русские предложили Иеремии остаться в России патриархом. Предложение это поступило Иеремии от тех самых «приставов», которые находились при нем, совмещая услужение Константинопольскому патриарху с наблюдением за ним. То есть просьба остаться в России была передана Иеремии не официально, а частным образом. То ли томление в «золотой клетке» Рязанского подворья стало сказываться на настроении патриарха, то ли, напротив, московская роскошь и почет так пришлись ему по нраву, но так или иначе Иеремия согласился остаться в России. Иерофей Монемвасийский впоследствии укорял патриарха Константинопольского за то, что тот дал увлечь себя предложением остаться в Московском государстве. Монемвасийский митрополит считал, что русские предложили Иеремии приманку, благодаря которой смогли завлечь его настолько, что он поторопился сделать обещания, отступать от которых впоследствии было уже невозможно, так как это выглядело бы оскорбительно по отношению к царю.

Скорее всего, предложение Иеремии остаться в России, действительно, было уловкой, придуманной Борисом Годуновым в качестве затравки для реализации хитроумной комбинации, увенчать которую должен был не переезд Вселенского патриарха из Стамбула в Москву, а учреждение нового православного патриархата — Московского. В то же время нельзя исключить и того, что в Москве на самом деле готовы были рассмотреть (как основной или же в качестве запасного) и вариант, при котором Вселенский патриарх остался бы в России. Здесь вновь уместно вспомнить симметричный проект иезуитов, о котором шла речь выше, подразумевавший переезд Иеремии II в Речь Посполитую.

Следует отметить, что, если бы патриарх Иеремия действительно остался в Москве, от этого могли бы существенно выиграть и православный мир в целом, и Русская Церковь, в частности. Москва при этом получила бы окончательное подтверждение своего преемства от Византии и буквальное основание для именования себя Третьим Римом. При этом Киевская митрополия, находившаяся в юрисдикции Константинопольского патриарха, с его переездом в Москву автоматически объединилась бы под его омофором с митрополией Московской. Тем самым была бы создана основа для полного воссоединения Западной и Восточной частей Русской Церкви. Кроме того, была бы поставлена преграда на пути к заключению унии между Православной Церковью в Речи Посполитой и Римом, которая в это самое время из области иезуитского проекта как раз начинала переходить в фазу практической реализации. Наконец, перенесение резиденции Вселенского патриарха в Москву стало бы событием, которое бы целиком и полностью подтвердило первенство Русской Церкви в православном мире, закрепив за ее патриархом первое место в диптихах предстоятелей поместных Православных Церквей.

Но у проекта переезда Вселенского патриарха в Москву были не только очевидные плюсы, но и минусы, которые, в конечном счете, перевесили и побудили правительство царя Федора Ивановича добиваться создания именно Русского патриархата, а не довольствоваться переносом Вселенской патриаршей кафедры из Стамбула в Москву. Во-первых, было очевидно, что на переезд Иеремии в Россию в Османской империи отреагировали бы отрицательно. Вряд ли подобный почин Иеремии нашел бы понимание как у греческой общины Стамбула, так и у султанского правительства — на место уехавшего Иеремии, скорее всего, просто избрали бы нового патриарха. Москва при таком повороте событий рисковала остаться с низложенным патриархом, который вряд ли смог бы поставить себе законного преемника. Во-вторых, Иеремия не знал ни русского языка, ни традиций и обычаев Московского государства, и в незнакомой ему стране его деятельность в качестве предстоятеля Церкви была бы затруднена. Строить с ним отношения государственной власти России также было бы довольно сложно. Патриарх-грек стал бы в Москве фигурой, влиять на которую Русскому царю было бы намного сложнее, чем на своего подданного. Наконец, следовало опасаться, что, будучи греком, патриарх Иеремия стал бы больше печься о делах своих страждущих под османским игом соотечественников, чем о Русской Церкви и своем новом Отечестве. Сбор «милостыни» для Восточных патриархатов в таких условиях тоже грозил вылиться в масштабную утечку средств Русской Церкви на Восток.

Взвесив все доводы «за» и «против» оставления в России Вселенского патриарха, московское правительство все же решило добиваться от Иеремии II поставления Русского патриарха. Для этого была использована еще одна уловка. Ссылаясь на то, что на Московской митрополии уже пребывает святитель Иов, патриарху Иеремии от имени царя Федора было предложено жить не в Москве, а во Владимире. При этом Иеремии было указано, что Владимир — это исторически первенствующая по отношению к Москве первосвятительская кафедра Русской Церкви.

Но хотя Иеремия к этому времени уже решился остаться в России, он прекрасно понимал, что предлагаемый ему теперь вариант пребывания во Владимире сильно отличается от той картины, которую он уже успел нарисовать в своем воображении, надеясь, что он будет жить в Москве, при царском дворе, окруженный почетом и роскошью. Вместо этого Вселенскому патриарху предлагали поселиться в заурядном провинциальном городке, которым Владимир стал к концу XVI в. Естественно, Иеремия II на предложение поселиться во Владимире ответил отказом, считая, что патриарх должен находиться рядом с государем, как это прежде было в столице Византии. Иеремия настаивал на том, что его резиденция должна находиться в Москве, но с этим не соглашалась русская сторона.

В конце концов, представители царя Федора Ивановича заявили Иеремии II, что, если он сам не хочет быть патриархом в России, то должен поставить для Москвы патриарха из русских. Совершенно запутавшийся в своих обещаниях Иеремия в итоге вынужден был согласиться и совершить поставление первого в истории патриарха Московского и всея Руси.

После отказа Вселенского патриарха остаться во Владимире царь Федор Иванович сообщил об этом членам Боярской думы: «И патриарх Иеремей вселенский на владимерском и всеа Русии патриаршестве быти не хочет. А толко мы произволим ему быти в своем государьстве в Российском царьствии на Москве на патриаршестве у Пречистые Богородицы, где ныне отец наш и богомолец Иев митрополит всеа Русси, и он нашу волю учинити хочет. И то дело несстаточное, как нам то учинити, что такова сопрестольника великих чудотворцов Петра, и Алексея, и Ионы и достохвального жития мужа свята и преподобна, отца нашего и богомольца преосвященного Иева митрополита всея великиа России от Пречистые Богородицы и от великих чюдотворцов изженути, а учинити греческого закона патриарха. А он здешнего обычая и руского языка не знает, и ни о которых делех духовных нам с ним говорити без толмача не умети. И ныне бы ещё посоветовати с патриархом о том, чтобы Иеремея патриарх вселенский благословил и поставил в патриархи на владимерское и московьское патриаршество из российского собору отца нашего… Иева митрополита всеа Русии потому же чину, как он поставляет на патриаршество патриархов александрейского и антиохейского, и ерусалимского. И поставленье бы патриаршеское у патриарха взяти, чтоб вперед от митрополитов, и от архиепископов, и епископов. А митрополиты б, и архиепископы, и епископы поставлялись от патриарха в Российском царстве, а для бы того чину митрополитов учинити и архиепископов и епископов прибавити, выписав городы, в которых городех пригоже»^[6].

Очевидно, что инициатива учреждения Русского патриаршества исходила от известного своим благочестием царя Федора Ивановича. Об этом впоследствии писал сам патриарх Иеремия. В то же время в практическую реализацию этого замысла значительный вклад внес Борис Годунов. В любом случае, воплощение идеи Московского патриархата целиком и полностью взяли на себя государственные власти, тогда как митрополит Иов и иерархи Русской Церкви не участвовали в переговорах с патриархом Иеремией и подключились к процессу, когда договоренность между ним и царским правительством уже была достигнута.

В завершающую фазу переговоры об учреждении Русского патриаршества вступили 13 января 1589 г., когда Годунов и Щелкалов, по приказу царя Федора, приехали на Рязанское подворье. Они попросили Иеремию II благословить на Московское патриаршество митрополита Иова. Константинопольский патриарх после обсуждения этого вопроса с Борисом Годуновым объявил, что благословит и поставит первым Русским патриархом того, на кого укажет царь Федор. Он также сказал, что в дальнейшем Московских патриархов Русская Церковь будет избирать и поставлять самостоятельно.

17 января 1589 г. царь Федор Иванович созвал церковный Собор, который заседал совместно с Боярской думой. Государь объявил участникам Собора, что Иеремия II не желает быть патриархом во Владимире, а исполнять патриаршее служение при царе в Москве он не может, не зная русского языка и местных обычаев. Поэтому, как сказал царь Федор, он и попросил у патриарха Иеремии благословения на поставление Московского патриарха и получил его согласие. О том, что к этому времени вопрос об учреждении Московского патриаршества был уже полностью решен, свидетельствует тот факт, что после сделанного царем объявления сразу же началось обсуждение таких деталей, как участие Иеремии II в поставлении первого Русского патриарха. Также обсуждался вопрос о возведении ряда епархий Русской Церкви на степень митрополий и архиепископий.

После этого царь Федор вновь послал Щелкалова к Иеремии с просьбой письменно изложить константинопольский чин патриаршей интронизации. Иеремия этот чин представил, но он показался московским властям слишком скромным. Решено было создать собственный чин поставления Московского патриарха, переработав константинопольский патриарший и московский митрополичий чины интронизации. Причем в новый чин ввели характерную особенность чина настолования митрополитов Всея Руси — повторную архиерейскую хиротонию.

Ряд обстоятельств, при которых Иеремию II фактически вынудили совершить поставление первого Московского патриарха, безусловно, могут вызвать некоторое смущение. И все же в устроении патриаршества на Руси нельзя не увидеть особого Промысла Божия и о Русской Церкви, и о всем мировом Православии в целом, для которого это событие стало исключительно значимым. А в свете католического проекта перемещения Вселенской патриархии в Речь Посполитую и ее совращения в унию переговоры, которые проводило в Москве с Иеремией правительство царя Федора, оно воспринимается в совершенно ином свете. Предложенный патриарху Иеремии вариант переезда в Россию выглядит не как спонтанно возникшая идея, а как дальнейшее развитие, уже на московской почве, первоначально разработанного католиками плана переезда Вселенского патриарха из Стамбула в Западную Русь. В данном контексте находит дополнительное объяснение нежелание правительства царя Федора согласиться на постоянное пребывание патриарха Иеремии в Москве. Не исключено, что это было связано с опасениями московских властей относительно возможной склонности Иеремии II к унии.

В Москве, судя по всему, изначально не видели никаких иных кандидатов на Русское патриаршество, кроме митрополита Иова. И хотя официально говорилось, что первым Русским патриархом будет тот, «кого Господь Бог и Пречистая Богородица, и великие чудотворцы московские изберут»^[7], вряд ли кто-либо сомневался, что первым патриархом Московским и всея Руси станет именно Иов. Такой выбор был вполне оправдан. Иов по своим выдающимся качествам, безусловно, наиболее подходил на роль патриарха, что было особенно важно при учреждении патриаршего престола в Москве. Кроме того, он уже был к тому времени предстоятелем Русской Церкви, и вполне естественно было бы возвысить его до патриаршего достоинства. Тем не менее, 19 января 1589 г. царь Федор Иванович встретился с митрополитом Иовом и другими архиереями Русской Церкви и предложил им согласовать с патриархом Иеремией вопрос о выборах первого Русского патриарха и его поставлении.

23 января 1589 г. состоялось избрание первого Русского патриарха, что стало скорее соблюдением формальности, чем реальными выборами. Утром в Успенский собор Кремля прибыли патриарх Иеремия и члены Освященного Собора Русской Церкви. В Похвальском приделе Успенского собора — традиционном месте избрания кандидатов в митрополиты Всея Руси было совершено избрание трех кандидатов на Московское патриаршество: архиепископа Новгородского Александра, архиепископа Крутицкого Варлаама и митрополита Всея Руси Иова. Интересно отметить, что в выборах не участвовали патриарх Иеремия и сами кандидаты, уже заранее знавшие о том, что их изберут. Затем участвовавшие в выборах архиереи во главе с патриархом Константинопольским прибыли во дворец, где Иеремия II доложил царю об избранных кандидатах. Федор Иванович выбрал из них на Московское патриаршество митрополита Иова. Только лишь после этого Иова призвали во дворец, и он впервые в жизни встретился с Иеремией II. Наречение Иова в патриархи было совершено в государевых палатах. Это должно было подчеркнуть, что источником патриаршего статуса предстоятеля Русской Церкви является царская власть.

Поставление Иова на патриаршество состоялось в Успенском соборе 26 января. Интронизацию первого Московского патриарха совершили Иеремия II и иерархи Русской Церкви. Посредине храма были поставлены троны для царя (в центре) и патриархов (по бокам). Первым прибыл и облачился Иов, затем — Иеремия, после этого в храм торжественно вошел царь. Иеремия благословил его, после чего Федор Иванович сел и пригласил патриарха Иеремию сесть справа от себя. Рядом на скамьях воссело духовенство. Затем ввели Иова, который, как при архиерейской хиротонии, прочел исповедание веры и принес присягу. Иеремия объявил Иова патриархом Московским и всея Руси и благословил его. После этого Иов благословил Иеремию. Затем они облобызались, и Иов обошел с целованием других архиереев, после чего Иеремия вновь его благословил, и Иов удалился в Похвальский придел. Началась Литургия, которую возглавил патриарх Иеремия. После Малого входа, по окончании пения «Трисвятого», Иов был введен через Царские врата в алтарь. Иеремия вместе со всеми присутствовавшими архиереями совершил над ним полное епископское рукоположение. Любопытно отметить, что Иов при возведении на патриаршество получил уже третью в своей жизни архиерейскую хиротонию (впервые его рукополагали во епископа при поставлении на Коломенскую кафедру, а вторично — при поставлении митрополитом).

Затем Литургию возглавляли уже оба патриарха вместе. По окончании Литургии Иова вывели из алтаря на середину храма и совершили чин настолования. Его трижды сажали на патриаршее место с пением «Ис полла эти, деспота». Затем Иов разоблачился, после чего патриарх Иеремия и царь Федор вручили первому Русскому патриарху в дар по панагии. Иеремия также подарил Иову богослужебное Евангелие XI в., а Федор Иванович — роскошный клобук, украшенный золотом, жемчугом и каменьями, и не менее драгоценную изукрашенную бархатную мантию. Для Иова также был изготовлен архиерейский Чиновник в дорогом окладе. После взаимных приветствий все трое — царь и два патриарха — воссели на своих тронах. Затем Федор Иванович, встав, произнес речь и вручил патриарху Иову посох святителя Петра. Иов отвечал царю речью.

После интронизации первого Русского патриарха в царских палатах был дан обед, во время которого Иов отлучался, чтобы совершить объезд Москвы «на осляти» с окроплением своего кафедрального града святой водой. На следующий день патриарх Иеремия был впервые зван к патриарху Иову в его палаты в Кремле, теперь уже не Митрополичьи, а Патриаршие. Здесь приключилась комичная история, асимметричная той, что прежде произошла с Антиохийским патриархом Иоакимом и митрополитом Дионисием: Иеремия не хотел благословить Иова первым, ожидая благословения от Русского патриарха. Иов настаивал на том, что Константинопольский патриарх должен благословить его первым. Наконец, Иеремию удалось уговорить, и он благословил Иова, а затем сам принял от него благословение. В тот же день обоих патриархов приняла у себя царица Ирина Годунова. Иеремию буквально осыпали богатыми подарками и царь, и патриарх Иов, и прочие.

Вскоре после интронизации патриарха Иова, 30 января 1589 г., состоялось поставление в митрополиты архиепископов Александра Новгородского и Варлаама Ростовского. Затем на степень митрополий также были возведены епархии: Казанская, где митрополитом стал Ермоген, и Крутицкая (Сарская и Подонская), которую возглавлял владыка Геласий.

С началом Великого поста Иеремия II стал проситься домой. Его отговаривали, ссылаясь на весеннюю распутицу, а главное — на необходимость документально оформить учреждение Московского патриаршества. В итоге была приготовлена так называемая «Уложенная грамота». Характерным моментом этой грамоты, составленной в царской канцелярии от лица патриарха Иеремии, является упоминание о Москве как Третьем Риме. На этом, равно как и на 28-м правиле Халкидонского Собора, было основано пожелание царя Федора Ивановича о внесении Московского патриарха в диптихи предстоятелей поместных Православных Церквей на третье место, после патриархов Константинопольского и Александрийского, но перед Антиохийским и Иерусалимским.

Лишь в мае 1589 г., после подписания «Уложенной грамоты», обласканный и щедро одаренный патриарх Иеремия покинул Москву. По дороге в Стамбул он вновь остановился в Речи Посполитой, где устраивал дела Киевской митрополии, и лишь весной 1590 г. вернулся домой. В мае 1590 г., исполняя просьбу царя Федора, Иеремия созвал Собор, на котором предстояло задним числом утвердить патриаршее достоинство Московского первосвятителя. На Соборе присутствовали три патриарха: Иеремия Константинопольский, Иоаким Антиохийский и Софроний Иерусалимский. Сильвестр Александрийский ко времени открытия Собора скончался. Замещавший его на правах местоблюстителя Мелетий Пигас, вскоре ставший новым Александрийским патриархом, в Соборе не участвовал. Собор утвердил патриарший сан за святителем Иовом и всеми последующими предстоятелями Русской Церкви. Однако Собор предоставил Московским патриархам только пятое место в диптихах. Летом 1591 г. в Москву доставили Соборную грамоту об учреждении Русского патриаршества и послание участников Собора, сообщавшее об усвоении Московскому патриарху пятого места в диптихах предстоятелей поместных Православных Церквей.

Царь Федор и патриарх Иов направили Иеремии Константинопольскому ответные послания. В них, в частности, сообщалось, что Собор Русской Церкви по представлению государя определил поминать Московского патриарха на третьем месте. Отдельная грамота была направлена царем новоизбранному патриарху Александрийскому Мелетию Пигасу, который первоначально критически отнесся к действиям Иеремии II в Москве. Царь Федор в своем послании к Мелетию Александрийскому просил признать его патриаршее достоинство за Москвой. Недовольство Мелетия Пигаса вызвал не сам факт учреждения Московского патриаршества, а то, что данное решение было принято Иеремией единолично. В этом Александрийский патриарх видел недопустимое превышение патриархом Константинопольским его канонических прав. Это подтверждала и Соборная грамота 1590 г., в которой Русской Церкви вменялось в обязанность богослужебное поминовение патриарха Константинопольского, что было мерой совершенно несовместимой с понятием об автокефалии поместной Церкви.

В 1593 г. в Стамбуле состоялся еще один Собор, в котором участвовали патриархи Иеремия Константинопольский, Софроний Иерусалимский и Мелетий Александрийский (в то время он временно управлял еще и Антиохийской патриаршей кафедрой, после того, как в 1592 г. скончался патриарх Иоаким V). Собор 1593 г. вновь подтвердил дарование Русской Церкви статуса патриархата, однако вторично принял решение предоставить Московскому патриарху лишь пятое место в диптихах предстоятелей поместных Церквей.

Следует подчеркнуть, что грамота Собора 1593 г., подтверждая за Московской кафедрой патриарший статус, ссылалась при этом на 28-е правило Халкидонского Собора. То есть Московское патриаршество однозначно рассматривалось участниками Собора как отражение царственного статуса Российской столицы. Кроме того, в грамоте подтверждалось, что в дальнейшем право избрания всех последующих Московских патриархов будет принадлежать исключительно Собору Русской Церкви. Не менее важно, что в отличие от грамоты Собора 1590 г. подготовленная патриархом Мелетием Пигасом грамота Собора 1593 г. уже не содержала требования об обязательном богослужебном поминовении патриарха Константинопольского в Русской Церкви.

* * *

Первым Русским патриархом стал человек исключительных духовных дарований, замечательный и яркий, несмотря на свое весьма скромное происхождение: Иов (в миру — Иван) был выходцем из посадских людей города Старицы. Год рождения будущего патриарха неизвестен — родился он, вероятно, в первой половине XVI в. Фамилии он, судя по всему, не имел, как и все простолюдины того времени. В молодости принял монашеский постриг в Старицким Успенском монастыре, где получил хорошее образование. В 1569 г. царь Иван Грозный утвердил Иова архимандритом Старицкой обители, а в 1571 г. перевел его в Москву, где Иов стал архимандритом Симонова монастыря. В 1575 г. он был назначен архимандритом Новоспасского монастыря. В 1581 г. митрополит Дионисий возглавил хиротонию Иова во епископа Коломенского. В 1586 г. Иов был перемещен на Ростовскую архиепископскую кафедру.

Быстрому возвышению Иова способствовало не только благожелательное отношение к нему царей Ивана Грозного и Федора Ивановича, но также и редкие духовные качества будущего патриарха. Иов был более чем щедро одарен самыми разными талантами. Он прекрасно читал и пел, имел приятную наружность — был высок, отличался правильными чертами лица. Его феноменальная память изумляла современников. Он знал наизусть Евангелие, Псалтирь и Апостол, помнил множество молитв, в том числе тексты Литургий Иоанна Златоуста и Василия Великого, которые совершал без Служебника, наизусть. Даже длинные молитвы вечерни Пятидесятницы он тоже читал по памяти. Иов отличался глубокой верой и неподдельным благочестием. Он никогда не бранился и не повышал голоса, отличался кротостью и смирением, которые не покинули его даже после того, как он стал предстоятелем Русской Церкви. Помимо Причастия за Литургией, Иов никогда не употреблял спиртного. Каждый день, если только он не был тяжело болен, Иов совершал Литургию. Все это характеризует первого Русского патриарха как подлинного подвижника и аскета.

После того как 13 октября 1586 г. был сведен с митрополии Дионисий, Иов стал его преемником. Его поставление было совершено 11 декабря 1586 г. Федор Иванович благоволил к митрополиту, чье благочестие импонировало царю-праведнику.

Именно такой замечательной личности, как Иов, было суждено открыть новый этап в русской церковной истории — Первый патриарший период, продлившийся до рубежа XVII—XVIII вв. Но конец патриаршества Иова пришелся на пору тяжелых испытаний Смутного времени, которые первый Московский патриарх, подобно своему библейскому тезке и небесному покровителю, перенес с огромным мужеством и смирением. Преодолению Смуты в немалой степени способствовало то, что с учреждением патриаршества значительно вырос авторитет предстоятеля Русской Церкви, усилилось его значение в обществе, которое в отсутствие легитимной царской власти именно в лице патриарха видело безусловного лидера русского народа.

С возведением Русской Церкви на степень патриархата в ней появляются четыре новых митрополии — в Великом Новгороде, Казани и Ростове, а также Сарская и Подонская (Крутицкая). Пять епархий возводятся на степень архиепископий: Вологодская, Суздальская, Смоленская, Рязанская и Тверская. К сохранившей статус епископии Коломенской епархии при Иове добавляются три новые епископские кафедры, что было для Руси явлением весьма редким (иногда на протяжении столетий в Русской Церкви не учреждалось ни одной новой епархии). В 1589 г. была основана Псковская епархия. В 1593 г. была учреждена Корельская и Орешская епископия (епархия получила название по городу-крепости Корела, она просуществовала лишь до 1611 г., когда Ижорская и Карельская земли были оккупированы шведами). В 1602 г. была создана Астраханская и Терская епархия. Корельская и Астраханская епархии были по характеру своей деятельности миссионерскими. При святителе Иове миссионерская деятельность активно протекала не только в Поволжье и на северо-западе Российского государства, но и в недавно присоединенной Сибири.

Подобно митрополиту Макарию, святитель Иов укреплял Русскую Церковь канонизациями новых святых и установлением новых церковных праздников. В 1596 г. Иов учредил в Русской Церкви праздник Собора трех Московских святителей Петра, Алексия и Ионы. В 1588 г. был общецерковно прославлен св. Василий Блаженный († 1557 г.) — над местом погребения знаменитого московского юродивого у стен собора Покрова на Рву по приказу почитавшего его царя Федора был построен небольшой придельный храм, по названию которого и сам Покровский собор в дальнейшем чаще стали называть собором Василия Блаженного. В 1591 г. было утверждено общецерковное почитание преподобного Иосифа Волоцкого († 1515 г.), с 1578 г. местночтимого в Волоцкой обители. В 1595 г. после обретения мощей был местно прославлен св. благоверный князь Роман Владимирович Углицкий († 1285 г.). В 1597 г. в Великом Новгороде были обретены мощи преподобного Антония Римлянина († 1147 г.), после чего патриарх Иов благословил его общецерковное почитание. В 1600 г. был канонизирован преподобный Корнилий Комельский († 1537 г.). По благословению патриарха Иова была написана служба св. благоверному князю Даниилу Московскому († 1303 г.), что фактически означало его местное прославление Иваном Грозным.

В 1595 г. был местно прославлен митрополит Филипп II (Колычев; † 1569 г.), мощи которого были перенесены из Тверского Отроча монастыря (места его кончины) на Соловки (место монашеского пострижения и игуменских трудов будущего митрополита). Канонизация священномученика Филиппа, ставшего жертвой опричного террора, была со стороны патриарха Иова весьма смелым шагом, который нашел понимание и поддержку у царя Федора Ивановича, видевшего в этом искупление греха, совершенного его отцом.

При патриархе Иове были сделаны первые шаги к прославлению преподобного Максима Грека († 1556 г.). Возможно, что толчок этому дала разрешительная грамота Максиму, которую привез в Москву патриарх Константинопольский Иеремия II. Иову также сообщили, что у гроба Максима Грека близ Свято-Духовской церкви Троице-Сергиева монастыря совершаются чудеса. В 1590 г. по благословению патриарха митрополит Крутицкий Геласий предпринял попытку обрести мощи Максима Грека, но она не увенчалась успехом — точное местоположение могилы афонского инока было потеряно. Личность Максима Грека и в дальнейшем продолжала привлекать к себе внимание патриарха Иова и царя Федора Ивановича, который признавался, что во время осады Нарвы Максим явился ему и сохранил от гибели. По приказу Русского государя впервые была написана икона преподобного Максима Грека. Царь Федор и патриарх Иов совместно совершили паломничество в Троице-Сергиев монастырь, где поклонились месту погребения Максима. И хотя в дальнейшем вопрос официальной канонизации святогорского подвижника не получил развития, в Троице-Сергиевой обители его стали почитать местно (преподобный Максим Грек был официально канонизирован только в 1988 г., в ходе торжеств по случаю 1000-летия Крещения Руси).

В 1592 г. по инициативе первого Казанского митрополита Ермогена (будущего патриарха) патриарх Иов благословил канонизацию Казанских мучеников — христиан, убитых за отказ отречься от Православия: Иоанна, Петра и Стефана. Также Иов благословил совершать ежегодное поминовение русских воинов, павших при взятии Казани. В 1592 г. по благословению святителя Иова в Успенский монастырь в Свияжске из Москвы были перенесены мощи бывшего архимандрита обители — архиепископа Казанского Германа, убитого опричниками в Москве в 1567 г. и ранее погребенного на Казанском подворье при церкви Николы Мокрого в московском Зарядье. По благословению патриарха Иова в 1595 г. в Спасском монастыре в Казани также были обретены мощи первого Казанского архиепископа Гурия († 1563 г.) и его сподвижника — епископа Тверского Варсонофия († 1576 г.).

Канонизацией святителей Гурия и Германа Казанских и Варсонофия Тверского патриарх Иов стремился подкрепить усилия по христианизации Поволжья, чему он также уделял значительное внимание. Деятельность патриарха в этом направлении находила поддержку у царя Федора. В 1593 г. государь послал в Казань грамоту на имя митрополита Ермогена — в ответ на послание Казанского архиерея, извещавшего государя об упадке миссионерской деятельности в Поволжье. Царь в своем послании указал ряд мер, которые следовало предпринять в целях укрепления Православия в Казанском крае. В частности, Федор Иванович приказал селить новокрещеных татар в отдельной слободе, дабы их соплеменники-мусульмане не принуждали их к отречению от Христианства. По приказу царя в Казани предписывалось прекратить строительство новых мечетей, православным воспрещалось вступать в браки с иноверцами и поступать к ним в услужение.

Наиболее важным миссионерским начинанием в Казанском крае времени патриаршества Иова и митрополичьего служения Ермогена, безусловно, следует признать создание в Казани новой типографии — считается, что это была третья по счету типография в Российском государстве после Москвы и Александровой слободы. Правда, казанская типография действовала очень недолго, вероятно, лишь на протяжении 1590-х годов. Она успела напечатать только два издания службы Казанской иконе Божией Матери, составленной митрополитом Ермогеном. Патриарх Иов вообще активно содействовал распространению почитания Казанской иконы Божией Матери не только в Поволжье, но и по всей России. Сам он, вероятно, очень чтил этот образ, судя по тому, что в составе его личной келейной казны упоминаются два списка Казанской иконы.

Еще одним важным направлением миссионерской деятельности в период патриаршества Иова была Сибирь. Первый Русский патриарх направлял в новоприсоединенные земли к востоку от Урала священнослужителей-миссионеров, посылал книги, церковную утварь и все, что было необходимо для налаживания полноценной церковной жизни. Иов также содействовал возведению в Сибири храмов. В основанном в 1587 г. Тобольске в период патриаршего служения Иова были построены Вознесенская, Троицкая и Спасская церкви. Город постепенно превращался в важнейший церковный центр Сибирской земли.

Патриарх Иов стремился упорядочить организацию русского духовенства и укрепить дисциплину среди клира. В 1594 г. он провел Собор, принявший решение назначить в Москве восемь «поповских старост», каждому из которых подчинялись так называемые «сороки», т.е. церковные округа, объединявшие примерно по 40 приходов и священников. «Сорока», в свою очередь, делились на «десятки». В обязанности старост входил надзор за совершением богослужений в храмах вверенных им «сороков» и поведением духовенства. «Поповским старостам», согласно соборному определению, выделялись в помощь четверо «десятских» из числа диаконов. «Поповские старосты» и «десятские» должны были ежедневно собираться в специально предназначенной для этого избе близ храма Василия Блаженного для обсуждения текущих дел. Надзирать за «поповскими старостами» и «десятскими» должны были четыре протопопа, которых назначал патриарх.

Но решить проблему контроля за московским клиром не удалось. В 1604 г. патриарху Иову докладывали, что «поповские старосты» и «десятские» на собрания не приходят. Оказывать какое-либо влияние на духовенство они не в состоянии и поэтому не могут поддерживать порядок в церковной жизни. Патриарху пришлось вновь повторить прежнее распоряжение относительно старост, но вскоре началась Смута, и реализовать его на практике снова не получилось.

В патриаршество Иова в Русской Церкви состоялся довольно необычный церковный Собор, на котором рассматривался вопрос о церковном вине. В Москве не были уверены в «чистоте» вина, которое привозили из неправославных стран, а собственного вина в Российском государстве не было. Поэтому для совершения Евхаристии Собор разрешил делать вино из вишни. Конечно, это было отступлением от традиции Восточной Церкви, всегда использовавшей для служения Литургии исключительно виноградное вино. Но на Руси приходилось идти на подобные меры из-за отсутствия возможности выращивать виноград и дефицита полноценного вина. Этим же была обусловлена возникшая на Руси традиция делать крепленые церковные вина, добавляя спирт и сахар в сухое вино, — в противном случае его было трудно хранить, так как оно в условиях российского климата быстро закисало.

Патриарх Иов принимал заметное участие в политической жизни Российского государства. При царе Федоре стало традицией регулярное участие иерархов Русской Церкви во главе с патриархом в совместных с Боярской думой заседаниях, на которых рассматривались важнейшие государственные дела. Совместные заседания Боярской думы и Освященного Собора в царствование Федора Ивановича обычно проходили по пятницам. Государь собирал у себя патриарха с архиереями и чинами Думы. После того как один из думных дьяков излагал какой-либо требующий обсуждения вопрос, царь прежде всего выслушивал мнение патриарха, и лишь затем приступали к обсуждению бояре. Именно на таком совместном собрании в 1593 г. было принято решение о начале военных действий против Швеции.

Единодушие патриарха и царя также ярко проявилось во время нападения крымских татар на Москву в 1591 г. Патриарх Иов тогда благословил совершить вокруг Москвы крестный ход с Донской иконой Божией Матери. После этого древний образ письма Феофана Грека, с которым, по преданию, была связана победа на Куликовом поле, был помещен в походном храме во имя преподобного Сергия Радонежского, находившемся в стане русского войска. Позднее на этом месте патриархом Иовом в память об избавлении Москвы от нашествия татар был основан Донской монастырь. До наших дней сохранился построенный в 1591–1593 гг. так называемый «Малый собор» обители, возведенный на месте походной церкви.

Патриарх Иов внес вклад в развитие русско-грузинских государственно-политических и церковных связей. В 1587 г. царь Кахетии Александр присягнул царю Федору Ивановичу, обязавшемуся покровительствовать Грузии. В 1588 г. царь Александр попросил Москву оказать помощь Грузинской Церкви, прислав в Кахетию образованных священнослужителей. В ответ Иов направил в Кахетию группу духовенства во главе с бывшим казначеем Троице-Сергиева монастыря Закхеем (Суровцевым) с грамотами на имя царя Александра и католикоса Восточной Грузии (Мцхетского) Николая. В 1591 г. в Москву прибыло ответное посольство из Грузии, участников которого принял патриарх Иов. В 1592 г. от царя и патриарха из Москвы в Кахетию вновь отправилось посольство. Москва не могла предоставить далекой Грузии военную помощь, но материальная поддержка и дорогие подарки от царя и патриарха регулярно поступали в Кахетию. Интенсивные московско-грузинские связи продолжались до 1604 г. и прекратились только в связи с началом Смуты в Русском государстве.

Патриарх Иов также поддерживал связи и с православными верующими Западной Руси, которым католические власти Речи Посполитой в то время пытались навязать Брестскую унию. Летом 1604 г. один из лидеров православного населения Западной Руси князь Константин Константинович Острожский направил патриарху Иову послание и подарок в виде хрустального креста с изображением Московских святителей.

Будучи выдающимся книжником и эрудитом, святитель Иов способствовал развитию русской книжности. Крупным книжным центром, который работал под непосредственным руководством патриарха в конце XVI — начале XVII в., был Чудов монастырь в Московском Кремле. Патриарх Иов и сам был незаурядным духовным писателем. В частности, его перу принадлежит «Повесть о честном житии царя и великого князя Федора Ивановича». В патриаршество Иова в Москве возродилось пришедшее в упадок в конце правления Ивана Грозного книгопечатание. Сохранилось 21 наименование богослужебных книг, изданных в период с 1589 по 1605 г., в выходных данных которых значится имя патриарха Иова. Считают, что Иов лично редактировал книги, издававшиеся в его патриаршество.

Таким образом, с поставлением Иова на новоучрежденный Московский патриарший престол завершился растянувшийся почти на полтора века период обретения Русской Церковью самостоятельности и был окончательно исчерпан вопрос о законности ее автокефалии, которая отныне, наряду со статусом патриархата, была канонически признана всей полнотой Вселенской Православной Церкви.

Материал предоставлен издательством ПСТГУ

---

^[1] «Временник» Ивана Тимофеева. М.—Л., 1951. С. 188.

^[2] См.: Шпаков А.Я. Государство и Церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве. Царствование Феодора Ивановича. Учреждение Патриаршества в России. Одесса, 1912. С. 269.

^[3] Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 4. М., 1989. С. 293.

^[4] Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 6 (Т. 10). М., 1996. С. 29.

^[5] Разговорное западнорусское наречие в то время, судя по сохранившимся книжным памятникам, не сильно отличалось от того, на котором говорили в великорусских областях.

^[6] Посольская книга по связям России с Грецией (1588–1594 гг.). М., 1988. С. 37–38.

^[7] Шпаков А.Я. Государство и Церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве. Царствование Феодора Ивановича. Учреждение Патриаршества в России. Одесса, 1912. С. 144. Приложение 2.

---