Шёпот в темноте

ГОЛУБЕВА РИНА ДЕНИСОВНА

МБОУ Гимназия №1
Педагог: Кузьмина Наталья Александровна

Шёпот в темноте

Заочный этап

Дуэль — детская забава, дурость. 

Когда один из двух живых людей должен сгинуть, 

только дурак отдаст себя на волю случая.

Оноре де Бальзак

Ночь легла на город мягкими чёрными волнами. Россыпи мерцающих, небесных точек-мушек холодным светом освещали улицы, тонули в февральском снегу, раскрашивали в единый цвет крыши дворцов, домов и усадеб. Петербург буквально тонул в звёздной неге, охотно подставляясь под их безмолвные, серебряные лики. Казалось, что они неотступно следили за каждым, загоняя последних ночных путников по домам, глядели в окна, гася свечи одним только холодным, колючим взглядом. Ночь проникла везде, куда сумела добраться, установила свои правила и господствовала во всю, кружась в танце со снежинками и улыбаясь звёздам. 

Внезапно Ночь остановилась, замерла и ветром метнулась к княжеской усадьбе, сердито припала к оконному стеклу, за которым плясал, догорая,  огонёк одинокой свечи. Ночь насупилась и припала ближе к окну, проникла за его раму, скользкими клубами укрылась за тяжёлой, малиновой портьерой, вглядываясь вглубь комнаты. 

Помещение было пустым и странно одиноким: пара итальянских картин, большие настенные часы, ковёр на полу, два кресла, чьи цвета прятались в темноте и маленький, резного дерева, столик, без ваз и украшений. Лишь продолговатый предмет одиноко лежал на его поверхности. Портьера, за которой пряталась Ночь, вдруг вкрадчиво зашуршала и отодвинулась, впуская звёздный свет. Блеснула искра металла, и Ночь трепетно и опасливо поняла, что на столе приютился револьвер. Внезапно, одно из кресел закряхтело, и серебристый свет вырвал из объятий тьмы силуэт человека в сюртуке. Светлые волосы его были взлохмачены, серые глаза смотрели тяжело и устало, а красивое и задумчивое лицо было обращено к оружию.

Он не знал, сколько времени прошло: пятнадцать минут, час, вечность. Да ему это и не было важно. Жизнь вокруг него замерла, остановилась в стрелках часов секунданта. Больше не существовало ничего: только эта комната, этот револьвер, он сам и человек, жизнь которого он должен завтра отнять или погибнуть от пущенной им пули. Он в сотый раз прокручивал в своём сознании конфликт, исход которого должна была решить дуэль. Вот они с женой приезжают на бал к Строгановым, лакей принимает их шубы. Заходит вовнутрь, приветствуют хозяев дома. А вон и тот человек. Он тихо разговаривает с одной из дам, рослый, с копной кудрявых каштановых волос, в мундире офицера Преображенского полка. Отвлёкшись от беседы, человек подходит, здоровается и бросает, как бы невзначай, едкую шуточку. Слово за слово, обида за обиду. И перчатки уже летят к ногам, и звучат гневные речи, что: «Вас, сударь, только свинец исправит!» Оба наклоняются и невозмутимо, с холодной любезностью принимают вызов, выговаривая сквозь зубы: «Значит, завтра в полседьмого на окраине?» Утвердительно кивают и расходятся по разные стороны залы. А скоро ведь сойдутся вновь, для кого-то – в последний раз.

Рина Голубева

Он взглянул на часы: половина четвёртого. Неужели он просидел так долго. Почему он не ушёл раньше? Боится дуэли? Нет, не пристало князю бояться отстаивать свою честь. С ледяной решимостью он сжал рукоять револьвера, но сомнения вновь овладели им. Он бывал в боях и убивал людей. Но одно дело – стрелять с редутов, долго целясь, и, укрываясь, при необходимости, за укреплениями, а другое – выпускать пулю, стоя в двенадцати шагах от противника. И будь ты хоть дважды меткий стрелок, малейшее дуновение ветра, дрожь в руке или плохо прочищенное дуло оборвут твою жизнь. Умрёшь с достоинством? А кому нужно такое достоинство, честь хладного трупа с пустыми глазами и белою кожей. Спасёт ли она отца и мать, которые будут рыдать у твоего гроба? Какой прок от чести, ежели гордиться ей – некому, ежели хвалебную оду воспоют ей в похоронных гимнах?

Часы пробили пять, и их мелодичный бой вывел его из тревожной дрёмы. Взгляд случайно упал на гравировку на рукояти: золотыми буквами выведено «Рази метко, как ты поразил моё сердце». Чуть ниже – подпись «Милечка». Он нахмурился. Когда он вручила ему это оружие, в день его именин, он скривился, прочитав надпись, а после отчитал жену за то, что не сдержанна и сентиментальностью своей позорит его перед гостями. А она стояла, потупив глаза, и тихонько просила прощения, обещала, что впредь не допустит подобного. Он ушёл тогда, лишь сердито буркнув что-то в ответ. Его жена, спутница, опора… Он внезапно вспомнил день своей свадьбы: весеннее утро, сладкий запах благовоний в соборе. Вспомнил, с каким трепетом его благословили мать с отцом и вновь ощутил гнетущую злобу бессилия. Брак по расчёту, по отцовскому велению. И стоя перед Божьим образом, с обидой и холодом смотрел на молодую невесту, стараясь не замечать её поющего взора. Она любила его до беспамятства сильно, тем искренним чувством, терпела все его пустые упрёки и капризы. Внезапный холодок пробежал тысячами игл у него по спине. Он вдруг ясно, будто наяву, увидел Милечку, стоящую у его гроба, бледную, заплаканную, густые золотые волосы ниспадают на плечи. Вот она наклонилась поцеловать его в последний раз, и солёная слеза упала на бездыханную грудь. «Везде за тобой последую. И в рай и в ад!» Прекрасные некогда слова теперь звучат неописуемо страшно. И находят следующим утром Милечку без пульса, холодную, с запиской в руках: «Умерла с ним. Души наши и сердца вместе к Господу отправились! А тело пусто, в любви сгорело, и не нужен ему отныне этот бренный мир» Медик заключает: «Сердце не выдержало, во сне скончалась. Не перенесла разлуки, бедная»

Часы бьют полшестого. Он вскакивает с места и бежит в спальню, на ходу заталкивая револьвер за пояс. Перед дверями останавливается в нерешительности на секунду и входит внутрь. Большая кровать сразу бросается в глаза, а на ней – спящая девушка. Он продвигается ближе, боясь издать хоть малейший звук и потревожить её предрассветный сон. Присаживается на край, переплетает свою руку с её рукой. И так легко становится внутри, уносятся печали. Но вместо радости – страх. Чувство невыносимого горя внезапно овладело им. Разом вспомнились все ласковые слова, что он приберёг для Милечки «на потом». И он наклоняется к её лицу, целует долго, нежно, шепчет признания, клятвы, говорит о любви. Молит её остаться в живых, если решит судьба проучить его как следует.

Часы бьют шесть. Пора. Пришло время. Он внимательно сморит на спящую жену, словно пытается до мельчайших подробностей вобрать её образ в память. Целует ещё раз, на прощание, и выходит из комнаты. В гостиной уже ждёт секундант, полностью готовый. Он просит у него револьвер, лакей, тем временем, накидывает ему на плечи шубу. Он отдаёт оружие, и они все вместе выходят в морозное петербуржское утро. Сани уже заложены и ждут у порога. Он оглядывается на дом, и чувство леденящего ужаса сковывает его. Он вдруг вспоминает, что сегодня должны приехать в гости родители, которых он не видел год, что завтра быть первому дню Масленицы, весёлой праздничной кутерьме. Он беспомощно оглядывается вокруг, а сердце набатом твердит: «Не стоит, не стоит. Лишь шутка была! По глупости жизнь оборвёшь! Её погубишь! Родителей в горе ввергнешь! Не стоит, не стоит! Не споют дифирамбов хвалебных твоему бездыханному телу, а лишь горькие, горячие слёзы жизни умоют твою выстраданную честь!» И только он хочет поддаться этому голосу, вскочить на крыльцо и отправить лакея с извинениями, стремясь сохранить обе жизни, прекратить весь это комедийный фарс, как голос секунданта бесстрастно и сурово произносит за его спиной: «Пора, барин. Времени более нет. Пора…».