Александр Богатырев – номинант Патриаршей литературной премии 2014 года
Он стоял на паперти и кого-то высматривал. Я заметил его еще во время службы. Он дважды прошел по храму, слегка припадая на правую ногу, оглядываясь на прихожан. Левое плечо его было приподнято. Волосы забраны в жидкую косичку.
Я хотел пройти мимо, но он сделал шаг навстречу:
– Я тебя жду, – сказал он тихо, не глядя на меня. Может быть, и глядя. Широко расставленные глаза смотрели в разные стороны.
И именно о глазах заговорил он, заговорщицки понизив голос:
– Я тебя выбрал. У тебя глаза добрые.
Он тихо засмеялся и оглянулся, словно боясь потревожить выходивших из храма.
С минуту он молчал: то ли ждал моей благодарности за то, что он меня выбрал, то ли входил в роль перед тем, как начать конючить и рассказывать о том, что не на что ехать домой и что его обокрали местные бомжи.
– Для чего вы меня выбрали? – спросил я, не выдержав долгой паузы.
– Пойдем покупаемся. Лето прошло, а я ни разу на море не был.
Предложение было неожиданным. Я сослался на то, что не беру с собой в храм плавок, и предложил позавтракать в ближайшем кафе. Он засмеялся:
– Да ты не бойся. Я у тебя ничего просить не стану. Сам могу тебя угостить. Хочешь, могу ножницы тебе дать?
– Зачем?
– Будешь ногти стричь.
– Да у меня есть ножницы.
Я машинально посмотрел на ногти. Все в порядке. Позавчера подстриг.
– А у меня нет ничего другого, чтобы тебе подарить. А знаешь, что такое глаза?
– Догадываюсь.
– Нет, ты думаешь, что это орган зрения, а это такие дырочки в голове, через которые душа выглядывает. Посмотри, какие души на нас смотрят.
Я послушно стал вглядываться в глаза прохожих.
– Ну и что видишь?
Я неопределенно хмыкнул. А он стал рассказывать, о чем ему говорят «дырочки в голове».
– У этой бабушки тревога. За внуков страдает. Наверно, хулиганы и наркоманы. У этого длинного в шортах, видишь, как сверкают. Ему нужна новая доза. У девушки с наколками на ногах желание найти парня темпераментного и богатого. Эта бабуся зятя своего пилит и не дает жизни своей дочери. А эти подружки-полустарушки мечтают найти себе любовников. Как говорили отцы, «по поднятию век узнается блудница».
Он громко вздохнул.
– Ну, хватит об этом. Главное – никто не тоскует по небесной любви. А ты тоскуешь по небесной любви?
Я улыбнулся:
– Как вы мудро и красиво излагаете.
– Я мудрость скрываю. Тебе вот немного открыл. Только давай «на ты». Не люблю выкать. Мы с Самим Господом «на ты». Тебя как звать?
– Александр.
– А я Серега.
– А почему Серега, а не Сергий?
– Куда мне до Сергия… Сергий был преподобный Радонежский… А я так, Серега.
Мы добрели до небольшого открытого кафе. Я предложил позавтракать, но он замотал головой.
– Сначала искупаемся, а то я так и не увижу моря.
– А что мешает?
– Работа. Меня хозяин только иногда в воскресенье в храм отпускает. До обеда могу помолиться. Я ведь и сторож у него, и садовник, и все, что нужно делать, делаю. А когда у тебя огромный дом да еще и для гостей поменьше, и сад, и гараж… У меня там на втором этаже келья. Очень хорошая. А работа – круглый день. И ночью кое-что приходится делать. Я не обижаюсь. Хозяин хороший. Он мне паспорт сделал. Только прописывать не хочет. А меня и без прописки никто не тронет. У него всё начальство – друзья. Хороший человек…
Мы спустились по широкой лестнице к морю. Чтобы попасть на пляж, прошли вдоль рядов магазинов, ресторанов и лавочек с сувенирами, мастерицами плетения африканских косичек на головах русских барышень и нанесения татуировок на все части тела бедолагам обоего пола. В небольшом павильоне сидели, опустив ноги в стеклянные аквариумы, пожилые женщины. Было видно, как крошечные рыбки кружат стайками, то ли целуя, то ли покусывая конечности любительниц экзотической процедуры. В тире мальчишка стрелял по пустым пивным банкам. С лавкой пляжных товаров соседствовал магазин меховых шуб. Желающих утеплиться мы не заметили. Продавщицы стояли в дверях и курили, тоскливо глядя поверх голов людей, не хотевших в тридцатиградусную жару соблазняться манто и накидками из соболей и песцов. Повсюду сновали торговцы мороженым, чурчхелой, вареной кукурузой, сладкой ватой и прочими кулинарными соблазнами. Сергей странно поводил головой, и было непонятно, то ли он все это рассматривал, то ли отводил глаза.
Когда мы обошли ряды и оказались на галечном пляже, он остановился, запрокинул голову и долго стоял не шевелясь.
– Нужно на небо смотреть всегда, как можно больше. Хоть одним глазом, хоть в полглаза. А ты мало смотришь на небо.
Оправдываться я не стал. Действительно, мало.
Сергей довольно долго снимал штаны, опершись спиной о столб аэрария, потом молча вручил их мне вместе с рубашкой и пошел, прихрамывая, к воде. Народу было очень много: одни на лежаках, другие – сидя и лежа на гальке. Сергей пробирался между лежавшими, через некоторых перешагивал. В воду он не нырнул, а упал и на удивление довольно быстро поплыл, широко взмахивая руками. Проплыв метров двадцать, повернулся на спину и громко, на весь пляж, засмеялся. Смеялся он долго, лежа на спине и глядя в небо. Несколько раз закашлялся (видно, вода попадала в рот). Потом снова смеялся. Купальщики оплывали его за несколько метров, с опаской оглядываясь. Море кишело телами, а вокруг Сергея образовалась зона свободной воды.
Когда он вернулся, я спросил, над чем он так долго смеялся.
Сергей улыбнулся, склонил голову и пристально стал смотреть на меня правым глазом. Потом несколько раз повел головой, очевидно, пытаясь обозреть все население пляжа, и сказал:
– Я, когда даже не хочу, слушаю, о чем говорят вокруг. Сейчас стали говорить разные слова, а я в них вижу суть отношения к жизни. Иду купаться и слышу: «Надо хорошо расслабиться». Прошел два метра, мужчина говорит женщине: «Да расслабься ты». Потом в той компании, что вон там играют в карты, один игрок говорит: «А не слабо мы вчера расслабились». А я тут вспомнил притчу о расслабленном. Вот уж кто расслабился! Он ведь 37 лет страдал. Мечтал все эти годы, чтобы ангел его избавил от расслабленности. А теперь мечтают расслабиться…
– Да, но ведь эти люди вкладывают другой смысл. Они не хотят быть парализованными, а просто отдохнуть. Чтобы нервы от напряженной работы расслабились…
– Ничего ты не понял. Для этого есть слово, которое ты сказал: «отдохнуть». Вот и надо отдыхать, а не расслабляться. А сейчас, может, уже и не до отдыха… Надо напрягать духовные силы, чтобы излечиться от расслабленности, а не мечтать о ней. Надо быть как советский пионер: «всегда готов!» А так вражина может нас голыми руками взять.
– Уж больно ты строг. Люди приехали на юг после долгой принудительной изоляции. Среди них есть и верующие, и те, кто думает о спасении души. Не надо придираться к словам.
– Помнишь, я спросил тебя, тоскуешь ли ты по небесной любви? Я лежал на воде и смотрел в небо. Думал, много ли здесь людей, тоскующих по небесной любви. И понял, что очень мало, если вообще есть. Я не осуждаю людей. Мне их жалко. Я был готов расплакаться, так мне всех жалко. Но очень часто, когда хочется плакать, начинаю смеяться. И ничего не могу с собой поделать. Я уже почти заплакал, и вдруг рядом проплывают два мужика, и один другому говорит: «Надо сегодня хорошенько расслабиться». Как тут не смеяться?! Вот я и рассмеялся…
Когда мы шли обратно, он рассказал о своем детстве, проведенном в сибирском детском доме: постоянные издевательства, голод, побои. Ему не в чем было выйти на улицу в морозные дни: не было ни пальто, ни шапки, ни свитера. Но больше всего он страдал оттого, что никто никогда не называл его «сынком». Родители, узнав, что ребенок родился больным, отказались от него еще в роддоме. Когда он произнес слово «сынок», лицо его исказилось и он засмеялся. Но было понятно, что это не смех, а плач…
Возвращаться мимо ларьков и бойких торговцев не хотелось. Мы вышли на дорожку, проложенную в сквере среди кипарисов, олеандров, магнолий и пышных кустов пампасов с красивыми серебристыми метелками. Я решил вернуться в открытое кафе: сам проголодался, да и спутник, похоже, нагулял аппетит после купания. Неожиданно пошел дождь. На небе было единственное облако – казалось, не дождевое, но задождило изрядно. Я, по глаголу моего спутника, всю дорогу поглядывал на небо. Он же все время шел с задранной головой.
– Пойдем поскорее, – предложил я и ускорил шаг.
– Куда?
– Вон там кафе. Спрячемся от дождя и заодно позавтракаем. Можно ведь и здесь поесть.
Сергей остановился и удивленно чуть ли не вскрикнул:
– От дождя прятаться? Да ты что?! Это ведь небесная вода. Радуйся! Она грехи твои смоет. Только попроси у Господа, чтобы смылись грехи.
Я хотел объяснить, что боюсь простудиться после недавней болезни, что придется долго ехать в мокрой одежде и наверняка простужусь (уж больно сильны в местных автобусах кондиционеры). Но вдруг почувствовал сильное раздражение. Да с какой стати я должен извиняться перед этим чудаком!
Я кивнул ему:
– Пошли. Там поговорим о небесной воде, – и пошел быстрее.
– Так ты боишься. Не хочешь смывать свои грехи. Будешь продолжать грешить. А ты знаешь, что нельзя. Знаешь…
Он семенил за мной, тяжело дыша. Я пошел медленней. Потом поравнялся с ним. Он вздохнул и вдруг рассмеялся:
– Я думал, ты праведник, а ты просто неплохой человек. И всё.
– Ты прав. Я не праведник. И человек я плохой.
Я хотел еще что-то сказать, но в это время дождь ливанул с такой силой, что даже мой обличитель постарался прибавить шагу. Я не выдержал и побежал к вожделенному навесу над столиками кафе. Обернулся и крикнул ему:
– Скорей, Серега! Все грехи смылись. Завтрак ждет.
Я посмотрел на небо. И когда оно успело сплошь затянуться тучами! Глухой раскат грома недовольно проворчал где-то вдалеке.
Я вбежал под навес и оглянулся. По дорожке текла вниз целая река дождевой воды. По ней в наше убежище бежала толпа людей в плавках, купальниках, летних платьях, прилипших намертво к загорелым телам.
Сергея среди них не было.
Александр Богатырев
Православие.ru
