Стихотворения

Мы — последние этого века,

Мы великой надеждой больны.

Мы — подснежники. Мы — из-под снега,

Сумасшедшего снега войны.

Доверяя словам и молитвам

И не требуя блага взамен,

Мы по битвам прошли, как по бритвам,

Так, что ноги в рубцах до колен.

И в конце прохрипим не проклятья —

О любви разговор поведем.

Мы — последние века. Мы братья

По ладони, пробитой гвоздем.

Время быстро идет по маршруту,

Бьют часы, отбивая года.

И встречаемся мы на минуту,

И прощаемся мы навсегда.

Так обнимемся. Путь наш недолог

На виду у судьбы и страны.

Мы — подснежники. Мы — из-под елок,

Мы — последняя нежность войны.

Морозным вздохом белого пиона

Душа уйдет в томительный эфир…

Молитвою отца Серапиона

Я был допущен в этот горький мир.

Был храм забит — меня крестили в бане,

От бдительного ока хороня.

Теленок пегий теплыми губами

В предбаннике поцеловал меня.

И стал я жить, беспечен и доверчив,

Любил, кутил и плакал на износ.

Но треснул мир, и обнажилась вечность.

Я вздрогнул и сказал: «Спаси, Христос!»

Спаси, Христос! Кругом одна измена,

Пустых словес густые вороха.

Свеченье молока и запах сена

Смешались с третьим криком петуха.

Ликует зверь… Спаситель безутешен,

Но верю, что не отвернется Он,

Все знающий: кто праведен, кто грешен.

Он воронье отгонит от скворешен…

Тяжел твой крест, отец Серапион.

* * *

Защити, Приснодева Мария!

Укажи мне дорогу, звезда!

Я распятое имя «Россия»

Не любил еще так никогда.

На равнине пригорки горбами,

Перелески, ручьи, соловьи.

Хочешь, я отогрею губами

Изъязвленные ноги твои?

На дорогах сплошные заторы,

Скарабей, воробей, муравей.

Словно Шейлок, пришли кредиторы

За трепещущей плотью твоей.

Оставляют последние силы,

Ничего не видать впереди,

Но распятое имя «Россия»,

Как набат, отдается в груди.

* * *

Укрепись, православная вера,

И душевную смуту рассей.

Ведь должна быть какая-то мера

Человеческих дел и страстей.

Ведь должна же подняться преграда

В исстрадавшейся милой стране

И, копьем поражающий гада,

Появиться Стратиг на коне.

Что творится: так зло и нелепо —

Безнаказанность, холод и глад.

Неужели высокое небо

Поскупится на огненный град?

И огромное это пространство,

Тешась ложью, не зная стыда,

Будет биться в тисках окаянства

До последнего в мире суда?

Нет. Я жду очищающей вести.

И стремлюсь, и молюсь одному.

И палящее пламя Возмездья

Как небесную манну приму.

* * *

В дни юности, как мне казалось, сдуру,

В безбожной комсомольскости своей

Нашел я деревянную скульптуру

В какой-то из разрушенных церквей.

Она покраской старою белела,

От сырости немного оцвела

И на оплечьях, видимо, имела

Когда-то два оторванных крыла.

И вот теперь пред жизненным пределом,

Перебирая прошлое свое,

Считаю небольшим, но Божьим делом,

Что я отмыл и высушил ее.

В немецких кирхах и в соборах Англий

Я замирал, сознанием томим,

Что дома ждет меня домашний ангел,

А может быть, крылатый серафим.

* * *

В гудках портовых сухогрузов,

Где чайки белые парят,

В одесском Доме профсоюзов

Русскоязычные горят.

Горят в побоях и проклятьях,

И понимая наконец,

Что память о Солунских братьях

Тупых не трогает сердец.

По этажам пустого зданья

Лишь пепла черная бразда,

Где от Христова состраданья

Отмежевались навсегда.

Терпенье, люди русские, терпенье:

Рассеется духовный полумрак,

Врачуются сердечные раненья…

Но это не рубцуется никак.

Никак не зарастает свежей плотью…

Летаю я на запад и восток,

А надо бы почаще ездить в Тотьму,

Чтоб положить к ногам его цветок.

Он жил вне быта, только русским словом.

Скитания, бездомье, нищета.

Он сладко пел. Но холодом медовым

Суровый век замкнул его уста.

Сумейте, люди добрые, сумейте

Запомнить реку, памятник над ней.

В кашне, в пальто, на каменной скамейке

Зовет поэт звезду родных полей.

И потому, как видно, навсегда,

Но в памяти, чего ты с ней ни делай,

Она восходит, Колина звезда,—

Звезда полей во мгле заледенелой.

* * *

Я стою, как дерево в лесу,

Сединой купаясь в синеве,

И славянской вязью времена

На моей записаны листве.

Ничего я лучше не нашел,

Никуда я больше не уйду,

И когда наступит судный срок,

На родную землю упаду.

Уступлю пространство молодым —

Пусть они увидят Божий свет

И прочтут по кольцам годовым

Дни моих падений и побед.

Да стоят по родине кремли,

Утишая яростную новь,—

Белые, как русские тела,

Красные, как пролитая кровь.

* * *

Не повернуть направо и налево,

Былых забав не воротить назад,

Гляжу вперед, как улетает в небо

Моих страстей печальный стратостат.

Во мне обыденные фас и профиль,

А все грехи закрыты на замок.

Остались только жидкий черный кофе

Да сигаретки голубой дымок.

Теперь беру за ручку только палку,

Чтобы вживую перейти бульвар,

И в гастроном явлюсь, как на рыбалку,

Как по грибы, отправлюсь на базар.

Но все же я люблю и жизнь такую

И скорого ухода не ищу,

Но, признаюсь, по прошлому тоскую

И по веселой нежности грущу.

ЗАЧЕМ?

Зачем я видел белый свет,

Где цвел кипрей и пели птицы,

Где солнце, как велосипед,

Вращает золотые спицы?

Зачем я слушал шорох звезд,

И вновь соединяюсь с мраком,

И мир на мне поставит крест

Кладбищенский за буераком —

С неодолимой глубиной,

Под медной лунною печатью,

С неопалимой купиной,

С неутолимою печалью?

* * *

В небесах загорались Стожары,

Млечный Путь обозначен во мгле.

Неужели мы просто стажеры

На летящем земном корабле?

Неужели неисповедима

Нас в пространство пославшая мысль?

И судьба наша несправедлива,

И мы зря сквозь года пронеслись.

И боролись, и сладко любили

Птицей сердца, стучавшею в грудь.

Неужели закат протрубили

И настала пора отдохнуть?

Под мистерией звездного свода

Завершается яростный век.

Для чего, о Господь и Природа,

Был вам нужен и я, человек?

* * *

Беру костыль — опять меня мотает —

И самому себе твержу: держись! —

Презренного металла не хватает

На скромную оставшуюся жизнь.

И точно, не оставлю я наследства

Благодаря аптекам и врачам.

Мне много лет. И я впадаю в детство.

И мама не утешит по ночам.

Но продолжает Божий мир вращаться,

Наркоз стихов кончается уже —

И лишь душа не хочет возвращаться,

Таится, словно утка в камыше.

Мир полон и больных, и без гроша.

Но унывать — нестоящее дело.

И потому прошу тебя, душа,

Не покидай страдающее тело.