Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева
«Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу
Василисы Денисовой, которая стала победительницей VI сезона Конкурса среди учеников 10-11 классов
ВАСИЛИСА ДЕНИСОВА
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение
Педагог: Кулькова Наталья Николаевна
Цесаревич
Очный этап
«Сострадание есть высшая форма человеческого существования».
Ф. М. Достоевский
Размышления о силе великодушия и любви
Алёша лежал на кровати и то и дело переворачивая под разгоряченной щекой подушку с теплой стороны на холодную. Сон все никак не хочет приходить. Алёша уже в который раз замер, прислушиваясь к пьяным крикам солдат, доносящимся с первого этажа.
- Да расстрелять его, и дело с концом!
Алёша съежился от этого крика и хохота. Он закрыл подушкой оба уха и крепко зажмурил глаза, надеясь тут же заснуть. Но в голову больно билось слово, которое скандировали солдаты внизу:
- Ни-ко-ла-шка! Ни-ко-ла-шка!
Алёша сел на кровати, придвинул к себе здоровую ногу, обнял коленку и крепко сжал зубы, стараясь не расплакаться. Ему было горько и больно, что его папу, его любимого папу вот так обзывают! Он никак не мог понять, почему они хотят убить его – большого, доброго, мудрого папу, который так любит маму и сестёр, который не желает никому зла, который любит весь народ, всю Россию!
Алеша не понимал, зачем их держат здесь, в Тобольске, когда мама так просила отправить их в теплую Ливадию!
Дверь в комнату скрипнула и Алёша испуганно поднял голову. Но это были не солдаты, это была Анастасия, в длинной ночной рубашке и наспех накинутом на плечи шерстяном платке. Она юркнула к нему под одеяло и крепко обняла.
- Почему не спишь? – мягко укорила она его, совсем как мама.
- Не хочу! – грубо ответил Алёша, но потом вдруг всхлипнул и честно сказал:
- Папу жалко.
Анастасия ничего не ответила. Она молча сидела рядом и Алёше невыносимо трудно было видеть её серьёзной.
- Настя! – робко заговорил он. – Почему эти солдаты такие злые? Вот помнишь тех казаков, которые были с нами на Пасху? Они были хорошие, они радовались, здоровались с папой и пели нам песню, помнишь? «Не для меня придёт весна…» Помнишь? Красиво пели, ты помнишь?
Алёше отчаянно хотелось, чтобы она помнила, чтобы она не думала, что на свете есть только злые люди.
- Конечно, помню, - улыбнувшись, ответила Анастасия. – Хочешь, спою?
Алёша кивнул и вытер ладонью щёки.
Утром на завтрак им подали чай, хлеб и красные яички от сестёр Вознесенского монастыря. Стояла Светлая Седмица, и в холодных стенах зала витал ликующий дух Пасхи.
Старший сержант Гаврила Афанасьевич Алексеев с опухшим от пьяного вечера накануне лицом стоял и с завистью смотрел на тихие лица бывшей царской семьи. Он сжимал в руках ружьё и наслаждался уже тем, что не царь имеет над ним власть, а он имеет власть над царём, и даже не над царём, а над обычным Николаем Александровичем Романовым. Голова раскалывалась, и Алексеев зло думал о том, что заключённым сейчас очень хорошо, в отличие от него.
«Заключённые!» - ещё раз, смакуя это слово, подумал Алексеев.
Он вспоминал события прошедшей ночи и ему хотелось ещё раз, здесь, крикнуть слово «расстрелять».
Алеша сидел на стуле и смотрел на солдата, стоявшего у их стола.
«Бедный! – подумал Алёша. – Он, наверное, заболел. И целую ночь не спал, потому что ему тоже мешали солдаты».
Алёше было жалко его, он с сочувствием и состраданием рассматривал его, а потом наклонился к отцу и прошептал ему:
- Папа! Спроси, пожалуйста, у солдатика, как он себя чувствует!
Николай Александрович взглянул на конвоира, а потом хитро прищурился и ответил:
- А ты сам у него спроси! Его зовут старший сержант Алексеев.
Алеша поколебался немного и уже хотел было открыть рот, как тут же Алексеев грубо крикнул:
- Не разговаривать за столом!
Алексееву хотелось хоть немного испортить им настроение. Довольный своим приказом, он немного расслабился, и вдруг наткнулся на кроткий и серьёзный взгляд Алёши.
Алексеев смутился.
Алёша, набравшись смелости, встал и подошёл к Гавриле:
- Как вы себя чувствуете, старший сержант Алексеев? – светло и великодушно проговорил он.
- Что?... – переспросил Алексеев и растерянно начал что-то отвечать, но тут же запнулся.
Он вспомнил, как кричал ночью, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы страшные слова услышала семья наверху. Он вспомнил, как рявкнул сейчас на них, вспомнил, как ненавидел их, и сам удивился тому, что сейчас в сердце была только досада на самого себя. Он видел искреннюю заинтересованность и сочувствие в глазах Алёши, и ему захотелось заплакать от стыда и раскаяния.
Увидев смятение солдата, Алёша подошёл к Анастасии и, не веря своим словам, хриплым гоолосом спросил:
- Настя… Значит, он тоже ночью кричал? …Да?... Тоже?
Сестра грустно посмотрела на Алёшу, кивнула и тут же пожалела об этом. Зачем, зачем она кивнула?! Она могла соврать, сказать, что это другой солдат, пошутить или выдумать, что угодно. Она боялась за брата, боялась, что вот сейчас, в эту самую минуту он заплачет и перестанет верить в том, что есть ещё на свете хорошие люди.
Она смотрела на него, с тревогой замечая начинавшие лихорадочно блестеть глаза и горящие щёки.
- Погоди! – окликнула она его, ещё не придумав, что хочет сказат.
Но Алёша вдруг подошёл к столу, выбрал самое красивое яичко, рванулся к Алексееву и отчаянно, с радостью воскликнул:
- Христос Воскресе!
И все, кто услышали его, вздрогнули.
А Алексеев смотрел на лежащее в ладошке Алёши яичко и глупо улыбался. Он ещё не знал, что его простили все, даже бывший царь, не знал, что больше никогда не назовёт его «бывшим», не знал, что через месяц откажется стрелять в детей. Он ещё ничего не знал.
Он думал только о том, что на свете есть очень хорошие люди.
