21.04.2017

Бог сохраняет всё

Автор обзора: Священник Константин Кравцов

Смирнова Т. С.

М.: Сретенский монастырь, 2016. — 208 с.

ИС Р16-614-0539

ISBN 978-5-7533-1248-8

Скромное, без затей, название книги Татьяны Смирновой имеет подзаголовок, не вынесенный на первую страницу обложки: «О Промысле Божием, милующем нас, непонимающих Его любви», то есть о действии Бога, о Его любви и о нас, нашей сердечной слепоте, а также о том, как эта любовь делается очевидной и несомненной — о той жемчужине, узнав о которой, искатель жемчуга продает все, что имеет, ради ее приобретенья (см. Мф. 13:45-46). Последнее раскрывается на протяжении всей книги — уникального свидетельства об этой любви, явленной через отца Иоанна (Крестьянкина) и излучающей свой свет и после ухода старца, в частности — через эти «Записки».

«Оглядываясь назад, теперь я не сомневаюсь, что этот Божий руководитель был в моей жизни и до того, как я начала это понимать. Но Господь с младенцами бережно острожен и деликатен во весь период, пока они только играют в жизнь. Кстати, “играть в жизнь” — это выражение отца Иоанна, которое я часто слышала от него», — читаем во вступлении. И далее автор говорит о себе: «Я заигралась надолго. Главным руководителем моим было мое “я”. “Я хочу”, “мне интересно”, “мне нравится”. Никакого насилия над собой мое “я” категорически не признавало. Да что насилие, оно даже здравое суждение частенько отвергало. Все подчинялось этому тирану, всемогущему и безрассудному “я”».

Типичная ситуация, в этих признаниях каждый узнает себя, а особенно — «творческая натура», «человек искусства», чей талант объективно, по факту, делает его не таким как прочие люди. Так, с рассказа о себе, начинается разговор о Промысле. Прежде, чем начать говорить об отце Иоанне, Татьяна Сергеевна пишет о своих первых и последующих шагах к вере и Церкви, начиная с 1965 года, о вызванных этим трудностях во взаимоотношениях с родными и о собственных переживаниях. Все это сразу создает доверительное отношение между читателем и автором. Дистанция между ними исчезает, возникает живой интерес и сопереживание юной художнице, которой шаг за шагом предстоит отказаться от всех своих творческих амбиций, а вслед за ними — и всех вообще житейских радостей и пойти совершенно особенным узким путем. Путем не только письмоводителя, но и соработника едва ли не самого известного и самого любимого в православном народе старца. При этом найден (или подсказан свыше?) безошибочно верный тон повествования, захватывающего с самого начала и прочитываемого до конца на одном дыхании. Я бы даже дерзнул сравнить его с приключенческим романом с учетом изначального смысла слова «приключение», которое мы встречаем и в Новом Завете: Возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного (1 Пет. 4:12). И мне кажется, именно такой и должна быть сегодняшняя церковная литература мемуарного жанра; «Записки» видятся для нее образцом во всех отношениях, включая стиль, слог, обнаруживающий не только безупречный вкус, но и несомненный дар слова: самый взыскательный литературный критик не найдет к чему здесь придраться с чисто художественной точки зрения.

Вот несколько примеров искусного — часто не без юмора и самоиронии — обращения со словом: «В душе, готовой поверить в батюшку, удовлетворенно зажило сомнение». Или: «Нас было двое, ожидающих встречи с батюшкой: маленькая старушка дореволюционного образца и я — вполне современный человек. Отец Иоанн, выпорхнув со второго этажа, весело поприветствовал нас обеих, повлек за собой в приемную, заявив, что секретов у нас не будет». А вот о первой встрече старца и его будущего письмоводителя: «Мерцание лампад у икон; изредка таинственно тихое явление монашеской фигуры; стройное, где-то вдали звучащее пение. После службы, слушая звон и наблюдая за всем происходящим, я увидела, как из храма буквально выкатилась толпа и направилась через площадь. Неожиданно шествие приостановилось, и от него легкой, скользящей походкой по направлению ко мне пошел монах. Подойдя вплотную и глянув на меня добрыми глазами, он произнес: “А я ведь тоже Христова невеста!”. Я не помню своих чувств в тот момент, но то, что ответила, врезалось в сознание: “Ну, вы-то Христова невеста, а мне-то какое дело!”». Вот — из той же поездки, чуть ранее — описание архиерея: «Архиерей в розовом, кисельного цвета облачении, усеянном блестками, напоминал большой бисквитный торт, и это стало последней каплей моего истощившегося терпения».

Никакой вызывающей тошнотворное ощущение фальши елейности, никаких нагоняющих зевоту прописей и нравоучений в этой книге нет и в помине, и это сочетание свидетельствующей о себе без пафоса и экзальтации, без авторитарного тона духовности в сочетании с безупречной художественностью и аристократической простотой изложения производит впечатление подлинного чуда. Да и может ли быть иначе? Чем как не чудом — полным сомнений, смятения и скорбей — была вся жизнь Татьяны после той встречи с «Христовой невестой»?

«Никто в жизни ни до, ни после мне не радовался так, как радовался батюшка в тот мой приезд» — вспоминает Татьяна вторую встречу со старцем, через год после первой. Две судьбы соединяются в одну и художнице, а после реставратору открывается совсем иная высшая стезя, о которой она не могла предполагать, — открывается совсем иной мир, Царство Божие во всей свой постигаемой лишь очищенным сердцем красоте. К ней-то она теперь приобщает и нас, читателей.

Святой наших дней и его воспитанница, письмоводитель и больше чем письмоводитель. Вот одно из поразительных воспоминаний, относящихся к тому времени когда автор, ставшая по благословению и молитвам отца Иоанна, не художницей, а реставратором, уже будучи в Псково-Печерском монастыре некоторое время работала иконописцем вместе с архимандритом Зеноном:

«Готовя меня к этой работе, отец Иоанн совершил надо мной чин посвящения в иконописцы. По мистическому откровению, данному отцу Иоанну, в башне, примыкающей к Никольской церкви, начали созидать придел в честь игумена монастыря преподобномученика Корнилия. <…> Но работать там мне пришлось недолго, обстоятельства отозвали меня, передав в полное распоряжение отца Иоанна. Неведомо кто, где и как решил мою участь. Не без боли в душе пришлось оставить блеснувшую было надежду стать иконописцем. А в сознание надолго внедрились помыслы: “Зачем надо было совершать чин посвящения? Опять в отношении меня какие-то новые неведомые планы. Сначала во мне уничтожили художника, потом реставратора, теперь — не родившегося еще иконописца. А дальше-то что? Не были ли все эти этапы ошибкой на моем жизненном пути? Опять забудь все приобретенное, опять иди в какую-то неведомую «обетованную землю»”. Но как всегда спокойный ответ батюшки: “Детка, у Бога ошибок не бывает. И кто из нас дерзнет с Ним спорить? Раньше ты занималась реставрацией икон, теперь будешь помогать мне реставрировать души”».

Душа — та же икона (образ Божий), реставрировать которую может лишь Господь при согласии на такую реставрацию самого человека. Церковь в этом смысле — реставрационная мастерская, где Промысл Божий восстанавливает души в их первозданной красоте посредством руководимых Им духовных наставников, в данном случае — отца Иоанна, одного из искуснейших реставраторов нашего времени. А Татьяна Сергеева — его помощница, соработница не только старца, но и действующего через него Господа. И — свидетельница происходящего. И как тут не вспомнить евангельское будете ловцами человеков (Мк. 1:17)? И что выше этого призвания?

Дар художника, реставратора, иконописца при этом не отнимается, а возводится на новую немыслимую высоту. И разве не икона святого наших дней написанная Татьяной Смирновой книга?

Вспоминаются строки Бродского об Анне Ахматовой:

Бог сохраняет всё, особенно — слова
Прощенья и любви как собственный свой голос.

Эта книга, в которой мы видим не только отца Иоанна, но и многих других (в частности несколько страниц посвящено Ярославскому и Ростовскому митрополиту Иоанну (Вендланду)) и есть эти слова прощенья и любви которые мы слышим из уст духовного наставника автора. «Записки письмоводителя старца» — лучший из попавшихся мне современных учебников жизни во Христе на примере ее главного героя. Можно сказать, что это — «о Промысле Божием, милующем нас, не понимающих Его любви», но можно и дополнить. Книга затрагивает столько тем, что одно упоминание о них уведет нас далеко за предписанные рецензии границы. Да, о Промысле и разнообразии его проявлений. А еще — о смирении, этом по Исааку Сирину, одеянии Божества, свойстве не человеческом, а божественном, о даре смирения и его красоте. Красоте Православия-как-любви. Красоте с большой буквы — Той, что уже спасла на Голгофе и продолжает спасать отвергший и отвергающий ее мир. Предельно насыщенное, живое, искреннее и что-то меняющее в каждом, кто ее прочтет, свидетельство. И которое, нет сомнения, написано не без молитвенного участия отца Иоанна — по Промыслу Божию, о чьей неизменной любви к нам и свидетельствует Татьяна Смирнова…

О герое книги

АРХИМАНДРИТ ИОАНН (в миру Иван Михайлович Крестьянкин; 11 апреля 1910 — 5 февраля 2006) — один из наиболее почитаемых старцев Русской Православной Церкви в конце XX — начале XXI веков.

Был восьмым и последним ребенком в семье орловских мещан. С детства прислуживал в храме, был послушником у известного Орловского архиепископа, будущего священномученика Серафима (Остроумова). Уже в возрасте шести лет был пономарем, затем исполнял обязанности иподиакона. В двенадцать лет впервые высказал желание быть монахом. В 1929 году окончил среднюю школу, а затем получил профессиональное образование на бухгалтерских курсах. В 1932 году переехал в Москву. В 1944 году стал псаломщиком в московском храме Рождества Христова в Измайлове. С января 1945 года — диакон, в октябре 1945 года экстерном сдал экзамены за курс духовной семинарии, и 25 октября 1945 года Патриарх Алексий I рукоположил его во иерея. Много проповедовал, пользовался любовью прихожан, но находился на плохом счету у органов советской власти, в том числе из-за нежелания сотрудничать с ними. Учился на заочном секторе Московской духовной академии, однако незадолго до защиты кандидатской работы, в апреле 1950 года был арестован и осужден по статье 58-10 («антисоветская агитация») на семь лет лишения свободы. 15 февраля 1955 года досрочно освобожден. После освобождения служил в Псковской епархии, состоял в причте псковского Троицкого собора. Активность недавно вышедшего из заключения священника вызвала недовольство властей, ему вновь угрожало уголовное преследование. Тогда, в 1957 году, он был вынужден покинуть Псков и продолжить служение в Рязанской епархии. 10 июня 1966 года принял монашество. Постриг совершил Глинский старец схиигумен (впоследствии — схиархимандрит) преподобный Серафим (Романцов), служивший после разгрома Глинской пустыни в городе Сухуми. С 1967 года до своей кончины жил в Псково-Печерском монастыре . С 1970 года — игумен, с 1973 года — архимандрит. Уже спустя год после того, как о. Иоанн поселился в обители, к нему стали приезжать верующие за советом и благословением. До самого последнего времени он отвечал на письма множества людей со всех концов мира. Часть из них были опубликованы — вышло несколько изданий «Писем архимандрита Иоанна (Крестьянкина)», широкую известность публикации его проповедей и другие книги, в том числе «Опыт построения исповеди».

В последние годы жизни тяжело болел, практически не вставал с постели. Похоронен в пещерах Псково-Печерского монастыря.