Чаша страданий
- Автор обзора: Наталья Иртенина
Василий (Кривошеин), архиепископ. Спасенный Богом: Воспоминания. Письма родным.
М.: ПСТГУ, 2019. 304 с. Илл.
В творческом наследии архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (Кривошеина), крупного богослова-патролога, автора известных трудов об отцах Церкви, совершенно особое место занимает небольшая книжка воспоминаний о годах русской революционной смуты, о событиях февраля 1917-го и осени 1919 года, свидетелем и участником коих он был.
Эта книга издавалась и за границей, и в России. Взгляд студента Кривошеина на события Февральской революции использовал А.И. Солженицын в своей эпопее «Красное колесо». Переиздание же воспоминаний в наши дни приурочено к столетней годовщине пика Гражданской войны, а именно года, когда боевые действия шли с наибольшим размахом и белые, по внешней видимости, имели шанс повернуть колесо истории. Книга наполнена весьма любопытными подробностями, человеческими типажами, наблюдениями за поступками людей как на красной стороне, так и на белой, мимолетными разговорами, передающими самую суть братоубийственного междоусобия. Она дает дополнительную возможность для осмысления этого катастрофического времени и хода событий. Ведь многое и многими до сих пор не понято, не принято в сознание. Многие думают, что Гражданская война – это где-то далеко, нас не касается, не надо ворошить кровавое прошлое, надо думать о будущем. Ошибочная позиция. Не выучив уроки, нечего думать о новом, потому что впереди будут ждать старые грабли.
Воспоминания писались более полувека спустя, человеком уже пожилым, маститым ученым-богословом, архиереем. Казалось бы, зачем бередить память, столько лет спустя переносить на бумагу этот взгляд стороннего наблюдателя нескольких дней революции, а затем незначительного и недолгого участника Гражданской войны? Что за потребность у человека глубоко верующего, монаха с огромным духовным опытом, более 20 лет жившего на Святом Афоне, повествовать о временах, когда по России носились легионы бесов и под тяжестью безбожия страна погружалась в ад? Когда и сам автор воспоминаний, тогда юный студент, воспринимал происходящие события сквозь призму своего малоцерковного воспитания и в хаосе смуты еще не мог разглядеть духовных истоков происходящего, увидеть действие Промысла, «посещение Божие»?
Ответ кроется в авторском названии книги – «Спасенный Богом». Зачастую эти воспоминания похожи на приключенческий роман с постоянными смертельными опасностями, в которые попадает главный герой. В течение всего повествования мы видим, как из неверующего и даже революционно настроенного юного интеллигента драматические события, много раз угрожавшие ему гибелью, выковывают христианина – формируют в его душе здоровое, жизнеспособное семя веры, миросозерцание будущего монаха. Этот переломный для него этап жизни уложился всего в два месяца осени 1919 года. Те же два месяца, которые стали переломными и для Белого движения: триумф наступления сменился долгим откатом, высший подъем белых побед перешел в отступление и конечное поражение. И кажется, что совпадение это – обретение веры и поражение в борьбе против «бича Божьего», попущенной свыше красной власти – не случайно, а закономерно. Ведь сила Божия в немощи совершается. Чем более человек разочаровывается в собственных силах, тем ближе он подходит к пониманию, что «без Меня не можете творить ничего» (Ин. 15:5). Увы, не каждый способен перешагнуть последнюю черту, отделяющую неверие от веры, побороть собственную гордыню. Но война – агрессивная среда, которая разрушает подобные преграды.
Потрясения революции и междоусобной войны, крушение нравственных устоев обнажают дно человеческих душ с царящим там адом. Исходящие из этого ада слова и деяния становятся обыденной вещью, для многих – нормой жизни. Вот автор подмечает, что богохульная матерщина стала речевой нормой для красноармейцев. «У простых людей, мужиков и баб, она вызывала ужас и отвращение». Ругались и прежде, но ни рабочие, никто другой кощунственной брани не позволяли себе. Это нововведение революции. Вот автор пишет, за что арестовывали и расстреливали на территории, захваченной красными. 70-летнего старика за то, что он при белых надел нагрудный знак-медаль царского времени. Старуху-мещанку за то, что поднесла белым цветы. Мужиков – за выражение симпатий к белым. Все люди не могут думать одинаково, у каждого свои предпочтения. Гражданская война делает разномыслие преступлением, за которое карает смертью, – и к этому тоже привыкают как к обычному делу. Вот автор замечает, и не однажды, как мобилизованные по нескольку раз перебегают с красной стороны на белую и обратно. Люди потеряны, умственно и нравственно дезориентированы, в их умах и душах царит хаос непонимания происходящего.
Этот хаос побеждается либо пропагандой, обычно примитивной, делающей человека рабом агрессивной идеологии, либо… внутренней христианской культурой, помогающей сделать верный выбор, расставить ценностные приоритеты. Кто-то из мужиков в книге говорит: «Это война из-за земли». Красные отдают землю крестьянам, белые отбирают. Это один из ключевых моментов, определивших победу в войне одних и поражение других. Но в окончательном проигрыше оказались не белые, а все те же мужики, с которыми советская власть массово расправлялась и в Гражданскую, в ходе восстаний, и в годы коллективизации. «Меня поражает их вера, их глубокая религиозность», – записывает автор свои тогдашние впечатления о крестьянах. Однако в крестьянской массе, увы, это была не столько вера, сколько обрядовость. И масса мужиков выбрала в качестве ориентира пропаганду, а не заповеди Евангелия. Поэтому расплата была неизбежна.
Интересны и поучительны наблюдения автора за происходившим в феврале 1917-го в Петрограде. Как выразился его отец, бывший царский министр земледелия А.В. Кривошеин, «я вижу революцию, но не вижу контрреволюции». В самом деле, мемуары являют поразительную картину малодушия, безволия тех, кто должен был обеспечивать порядок в столице государства, ведущего тяжелую войну с внешним врагом. Казаки делали вид, что разгоняют революционные скопища, убивали полицейских, которые исполняли свои обязанности, войска лишь пугали бунтующую толпу. Меж тем в первые дни революции эти толпы были робки и трусливы, навести порядок – при желании и наличии воли у правительственных сил – было бы нетрудно. Но, очевидно, народу нашему попущением Божьим было суждено стать орудием наказания самого себя… и потому революция состоялась. Как писал годы спустя советский фельетонист М. Кольцов, «в перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека – самого /царя/ Николая… Поддержки нет… Никакой опоры... Николай уступил, он отрекся после решительной и стойкой борьбы в полном одиночестве... Спасал, отстаивал царя один царь... Не он погубил, его погубили...» Каковы причины этого «кадрового голода», погубившего Российскую империю? Все те же: неверное определение личных приоритетов, выбор политической пропаганды взамен четких нравственных и духовных ориентиров Евангелия.
В финале воспоминаний есть глубоко символическая сцена. При отступлении белых санитары ведут беспомощного добровольца Кривошеина к поезду – он скачет на одной ноге, вторая обморожена и забинтована, как и обе руки, вид его жалок. Вдруг он видит: пожилой полковник и два его сына-кадета отдают ему честь. Он и повоевать-то как следует не успел – зато успел за несколько недель хватануть полной горстью лишений и зимних мучений в дырявых сапогах и легкой шинелишке. Но его чествуют как героя… Вероятно, в этом и был настоящий героизм добровольцев, шедших проливать за будущее России свою кровь – а не чужую, как делали их противники, объявившие своей политикой красный террор и резню населения во имя светлого будущего. В конечном итоге героизм всегда состоит в жертвенном страдании «за други своя», а не в победе над врагом.
Может быть, за это вольное страдание, выковавшее в нем веру, Господь и даровал Василию Кривошеину долгую жизнь, счастливую судьбу и безмятежную кончину на родине, когда до падения безбожной власти оставалось уже несколько лет.
