ЕДИНСТВЕННОСТЬ ИСТИНЫ
- Автор обзора: Сергей Арутюнов
Вниманию читателей предлагается рецензия на книгу молодого российского учёного Алексея Клецова «Физика Бытия: Происхождение Вселенной в десяти стихах. Естественнонаучное толкование первых четырех дней миротворения». Автор предпринимает попытку не просто очередного толкования священного текста с опорой на научные знания, но создает своего рода «энциклопедию идей творения» от платоновских до самых современных.
Великий Бредбери с явной завистью писал о своих гипотетических марсианах – они не разделяли науку и религию, поняв, что и то и другое суть разные пути постижения истины.
Гармонизация научной и религиозной картин мира – одна из центральных задач полузабытого теперь жанра научно-популярной литературы, лучшие образцы которого дал, как ни странно, атеистический Советский Союз. Однако «научпоп», как слегка уничижительно называли его сами авторы научно-популярных изданий, оказался более живучим, чем могло бы показаться на первый взгляд. Во многом такой взгляд на вещи подтверждает выход книги[i] молодого российского учёного Алексея Клецова, отработавшего несколько лет в ведущих научных институтах США и вернувшегося на Родину в поисках фундаментального смысла жизни.
С первых же строк «Физики бытия» видно, что наследует она именно советской научно-популярной традиции, пусть и не без специфически «американских» форм подачи материала, досконально предваряющих будущие тезисы и множество раз разжёвывающих их с разных сторон. Но если рассматривать задачи Просвещения, сформулированные ещё в XVIII столетии, достаточно широко, станет ясна важнейшая роль адаптированного для массового читателя объективного рассказа о науке, совмещённого с рефлексией о принципах познания.
Автор предпринимает не первую, но, тем не менее, вполне героическую попытку создать не просто очередное толкование священного текста с помощью «научной подсветки», но «энциклопедию идей творения» от платоновских до самых современных. Цель пособия – подтверждение сформулированного задолго до возникновения науки как таковой с её формульно-логическим инструментарием и сверхточными приборами.
Здесь Клецов выступает не столько популяризатором евангельского наследия, сколько «агентом противоположного лагеря» по отношению к науке, а в некоторых глазах даже изменником позитивисткой идеологии, начавшей складываться в западном обществе незадолго до XX века. Для читателя, помнящего, быть может, советский опыт массового насаждения позитивизма, онтологически понятно, как можно в предельно сжатые сроки застыдить просвещённых и дипломированных людей «религией» так, что любому из них будет стыдно признаться в личной религиозности, рискуя прослыть ретроградом. В книге давление позитивистов на общество удачно охарактеризовано яркой цитатой из о. Александра Шмемана о том, как неоязычники буквально запугивают верующих в «развитых странах». После неё уместно спросить, не является ли «принуждение к атеизму» мало что отрицанием свободы воли, но целенаправленным духовным террором, развязанным против наиболее беззащитной части общества? «Венец» западноевропейских «исканий» отображается в обладающем определелённой глубиной слогане «Успокойтесь: Бога нет»: так знаменует себя итог насильственной секуляризации, смешения, смещения и, в конечном счёте, слома нравственных норм.
Поэтому если и браться за глобальный обзор космогонических представлений, выделяя из них ветхозаветную составляющую, то лишь затем, чтобы хоть чуть-чуть ослабить «материалистическую агрессию».
Другое дело, что предельно упрощённый язык способен создать у неподготовленного читателя «иллюзию знания», чреватую отказом от него, но таково уж наше время, и, возможно, американский подход здесь правомочнее европейского и российского – наиболее важное (как заповеди) следует, в надежде на будущее усвоение, бесконечно повторять.
За точность формулировок Ветхого Завета автор ручается; они исследуются Клецовым исключительно филологически, с задействованием многочисленных словарей и самым подробнейшим образом. Здесь употребляется художественный метод незабвенного Лоренса Стерна – непрестанного возвращения к первоисточнику с помощью массированных от него отвлечений.
Десятками аргументов на разные лады подтверждается, по сути, одна мысль: ветзозаветная версия начала мира с точки зрения современной науки фотографически точна, только «день», «свет» и «твердь» первых стихов Книги – вовсе не те бытовые день, свет и твердь, какими мы их знаем, но конкретные и объективные физические понятия. Если такое сопоставление выглядит «натяжкой совы на барабан», что тогда не натяжка в многотрудном изъяснении абстракций?
Древнееврейские слова רקיע («ракия» – твердь), שמימ («шамайим» – небо), אר («ор» – свет), וככביםכמארת («меорот и какавим» – светила и звёзды), קאבה (кава – связывание), מים («маим» – воды) и יבשה («йаббаша» – суша), ארץ («эрец» – земля) – не обозначения буквальные, и если так, то всё становится на свои места, утверждает Клецов, доказывая свои построения пространными выкладками из современной физики и цитат из святых отцов. Книга Бытия постадийно воссоздаёт этапы становления доступной нам реальности, и те стихи Книги, к которым все привыкли, есть не что иное, как документальная съёмка тех великих «дней» – если угодно, достоверный репортаж со стройплощадки. Будто в кино – тёмное ничто, озарение его светом, соединение сгустков раскалённого вещества в звёзды, планеты…
Ослепительный миг творения – практически объективная реальность, и объявить этот задевающий всех и относящийся напрямую ко всем нам факт абсолютной случайностью может лишь человек поверхностный. Вероятность сотворения всего из ничего с математической точки зрения равна даже не нулю, но какой-то глубоко отрицательной величине, например, «эн» в минус шестьдесят четвёртой степени. Упорно оспаривающим права столь ничтожной вероятности, видимо, стоит предложить повторить такое самим или прикинуть простейший список условий, при которых событие могло бы осуществиться. «Возьмём обычную ядерную каплю критической массы диаметром в один метр и бесконечной плотности» – конечно же, возьмём, и именно обычную, а не какую-то там фантастическую…
На страницах «Физики Бытия» достаточно имён сколь известных, столь и известных гораздо менее, тем более человеку, далёкому от естественной науки. Сингулярность Борде-Гута-Виленкина, опровергающие Бытие Божье построения Лоуренса Краусса и Стивена Хокинга и рядом же – Гераклит Тёмный, Евдокс Книдский, Аристотель и Птолемей, первые европейские физики и астрономы… Эклектика? Ничуть не бывало! И Эдвин Хаббл, и Альберт Эйнштейн, и Александр Фридман, и Жорж Леметр говорят, по сути, об одном – о первоначале и первопричине нашего бытия, о том, с чего мог начаться путь человечества среди бесчисленных и, кажется, бескрайних звёзд. Здесь и Хойл, и Гамов, и Дирак, и Хиггс, при всех несогласиях друг с другом, оказываются, пусть и парадоксальным образом, заодно. Однако важнейшей составляющей книги А.Клецова является даже не обзор космогонических представлений, но его незримый фон, заключающийся в простой мысли о беспомощности даже тех из них, что кажутся незыблемыми. Отчего?
Авторитет науки зиждится на ограниченном количестве нередко разрозненных меж собой формул, подтверждённых конечным множеством измерений. Наиболее постоянные параметры окружающей среды носят статус физических констант. Но многотомные выкладки, подтверждающие неизменность сведений о воображаемых лептонах, бозонах, андронах и кварках – ничуть не худшие и не лучшие гипотезы, чем древнеарийская «акаша» или древнегреческий «эфир». Так кто же постигает природу лучше – разум или чувство? Замечательно полное скептического англо-саксонского юмора высказывание ведущего специалиста NASA Роберта Джастроу, также приведённое в «Физике…»: «Учёный… собирается покорить самый высокий пик: и когда, подтянувшись, заглядывает на вершину, то видит компанию богословов, которая сидит там уже на протяжении веков».
Естественнонаучные догадки о структуре Вселенной так же недоказуемы и приблизительны, но зато, в согласии с экспоненциально взлетающим вверх развитием технологий, гораздо чаще, чем мифы и легенды, видоизменяются и преображаются. Только что, казалось бы, была «расширяющаяся Вселенная», как вдруг уже «пульсирующая»… Но тогда и анаксимандров «апейрон» модульно, по «абсолютной величине прозрения», уравнивается с квантовым полем, суперсимметрией, позитронами и теорией суперструн. Просто истины тысячелетней давности современная наука взялась доказывать на ином языке, априорно менее доступном обывателю…
Главный принцип един и для библейского, и для естественнонаучного взгляда на вещи – мир возник мгновенно из некоей творческой пустоты, одухотворённой волей Создателя и «логосами» – вольными, не побуждаемыми никем, извне творящими реальность мыслями о том, как всё должно быть устроено.
По сути, повод к неотменимому оптимизму даёт уже одна мысль о том, что истина:
- была, есть и будет всегда;
- единственна по отношению и к себе, и к тем, кого она затрагивает, – всех нас и каждого из нас в отдельности.
И если это «хорошо», то так же хорошо и исследование, пытающееся это доказать.
Алексей Клецов. Физика Бытия: Происхождение Вселенной в десяти стихах. Естественнонаучное толкование первых четырех дней миротворения. – Саратов: Изд-во Саратовской митрополии, 2015. – 495 с.
