«Ещё молимся…»
- Автор обзора: Сергей Арутюнов
Антон Хрулев. России не нужны проповеди…
Пенза: Научно-издательский центр «Социосфера», 2024. – 239 c. 11 ил.
Не дай вам Бог попасть в разряд носящихся с нашей несчастной культурой – засмеют, объявят, как водится от Екатерины Второй и Радищева, опасным сумасшедшим, станут и избегать, и шушукаться за спиной, а то и затравят, и так, что ни о какой культуре и думать не захочется. Жизнь станет немила… а вот поди ж ты – в каждом колене русских людей, не выведенных судьбой в крупные или даже средние руководители (и вообще руководители чего бы то ни было), заводятся неведомо как сопротивленцы победительной пошлости, и их стойкость с прошествием лет становится для целых регионов рифмой к чести и славе, персонифицированным достоянием.
Я счастлив знать Антона Хрулева с его чуть исподлобья, несмотря на высокий рост, взглядом из-под очков. Умница, правдоискатель, редкий патриот Пензенского края, журналист, поэт, волонтёр, солдат – чем ещё могут быть обозначены тридцать пять лет простого русского труженика? Пожалуй, слогом. Он, уж поверьте, даётся в руки не так охотно, как может показаться со стороны – любой слог заслуживается чистотой намерений.
Антон ещё совсем юн, хотя за плечами у него многие и многие потери. Недавние – сослуживцы по СВО. Вот и в этом году он вряд ли поступит в Литинститут, и об этом нам уже пришлось говорить – не такова действующая армия, ведущая бои, истекающая кровью, чтобы легко и свободно отпустила своего старателя в отпуск на сессию… и значит, высшее образование пока ещё ждёт момента, когда ветеран СВО освободится от круглосуточных армейских забот.
В своей первой книге, которую Антон вдруг взял и собрал, показано, как нужно любить культуру. Так уж прямо и любить? И за что, скажите на милость, любить все эти старые усадьбы, пороги которых переступали какие-то наши полузабытые классики, памятники, бюсты, аллеи и тропы, где ещё слышится иногда дыхание блаженного девятнадцатого столетия? А дело в том, что у Антона, как и у многих из нас, иного Отечества, чем старые вензеля на осыпающихся фасадах, не было и нет. И нас не то, чтобы так научили в школе – почерк нашего классического школьного образования слишком формален. Любовь не прививается извне, а начинает звучать внутри зрелого человека, если ему вообще хоть что-нибудь на земле оказывается дорогим. Помимо дельной зарплаты, устойчивого социального положения, государственных и общественных наград, упоминаемости в прессе куда более краеугольным оказывается выстроенный внутри каждой души дом Веры, Надежды и Любви. Вот о чём, пожалуй, эта книга – о том самом доме.
***
…России, конечно, нужны проповеди, только подлинные, а не писанные девочками-копирайтерами своим добрым дядюшкам из областных администраций. Любовь, которую вездесущие племянницы такими общими словесами подделывают, не звучит и, разумеется, никаким эхом не отдаётся в людских сознаниях, поскольку придумана такая фальшивка временщиками – сегодня здесь, а завтра там, и постоянно на повышение. А земля… а земля к ним равнодушна, терпит их, пружинит под ними, но не более. Она вообще недолюбливает недропользователей всех мастей. Антону в голову не приходило сделаться кем-то таким. Его любовь к родной земле мучительна и трудна. Он видит источник бед – официозное надругательство над природой, памятью, славой. Как удаётся ему вдаться во все обстоятельства великого русского горя, растворённого в каждом из нас, уразуметь их, принять, будто бы испить чашу горького вина, и хотя бы попытаться уврачевать их наложением рук?
О России Антон мыслит статьями – о Толстом, Белинском, Задорнове, Крылове, Державине, народной культуре, но и самые наполненные сожалеющим криком строки у Хрулева готовы мгновенно отступить в тень перед феноменологией шедевра. Если правду молвить, ничего, кроме поклонения, культура и не подразумевает, и потому дурнее всего выглядит именно в момент отречения от поклонения, когда вдруг вместо храма и молящегося предстаёт пиром во время чумы и плясками на костях – вот настоящее хамство, в котором пытаются вырастить уже не первое поколение.
«Не ходим ли мы по кругу, господа? Каждый человек, который не разучился думать, анализировать, способен видеть происходящее в нашей стране, в наших городах, на наших улицах безумие. Всё те же пороки: алчность и жестокость способны довести людей до состояния безумия, как ту самую Грету. Ведь совсем неважно, XVI или XXI век на дворе…» («Безумная Грета»)
Хамство – это и беспечный и беспредельно цинический официоз, которому поистине «везде у нас дорога», но хамство – это и такое же бескрайне подлое подполье, ненавидящее сам дух страны за то, что он отвергает любые извращения в угоду скороспелой и подлой западной моде. Между двумя чудовищами из Одиссеи Хрулеву удаётся проложить единственно возможный фарватер – воли и совести. Но сколько угодно можно рассуждать о пензенской поэзии, первом в России цирке или голландской живописи, и рассуждать веско, не просто «со значением», а с пониманием предмета, но реальность остаётся прежней: подвижник «на гражданке» живёт в общежитии и работает в такси. Ему ни разу не предлагали работы именно там, где его силы могли бы быть применены с полной выкладкой и отдачей. Стоит Антону вернуться со Специальной военной операции, как прежняя нищета охватит его вместе с женой и сыном заново, стиснет и закружит по городским и областным трассам.
Так что ж, Россия отвергает правдоискателя? Нет: чиновный класс, ненавидящий горестные истины:
«Складывается впечатление, что у одних, там, наверху, какая-то своя культура, и им виднее, что потребно народу. Потому и приглашают для молодёжи «артистов», которые создают «хиты», наложив на восемь строф текста два-три аккорда, и гордо разместив их в соцсетях или каких-нибудь чартах радиостанций. Их объявляют звёздами, и молодые люди под эти ритмы, вой и чавканье дёргаются, как на дьявольском ритуальном обряде, не понимая, что происходит вокруг. Порой на городских площадках выступают невесть откуда явленные рифмоплёты с бездарными виршами, а деятели культуры их прославляют, создавая репутации».
Антон-Антон, зачем же ты сказал эти необдуманные слова?
Обдуманные. И было, для чего их сказать:
«Если не предпринимать конструктивных мер по сохранению культуры постоянно и оперативно, то она гибнет. Я имею ввиду настоящую культуру, а не её имитацию, которая штампуется разными блогерами-рэперами, зазвездившимися в запрещённых ныне социальных сетях и злачных местах. Если чиновники не перестанут устраивать на литературных фестивалях ярмарки с торговлей исподнего, а рядом с памятниками великим деятелям культуры жарить шашлыки, воцарится мрак имитации «великой» культуры в отчётах и на фотографиях в соцсетях» - взывает Антон, а слышат ли его? Скажем так – Москва слышит, публикует, а сделать ничего не может. Неужели – уезжать из родных мест, искать прибежища в мегаполисе, спасаясь и спасая ближних не только от безденежья, но и ощущения поражения, бессилия и надлома?
Скажете – «молодо-зелено, какие ваши годы, еще успеется». Слышали… и вот что готовы ответствовать – легко рассуждать пристроенным на тёплые места от самого рождения. В системе фактически феодальной имущим, живущим на неведомом как скопленные миллионы, ничего не стоит махнуть рукой. А вот у сирот – иное. За них никто горой не стоит, кроме той самой нашей любимой «Родины» – невероятной, непомерной и больше воображаемой в сознании, которое юркие и подлые либералы так и норовят обозвать «рабским». Они-то не рабы ничего, кроме собственного благополучия, только разве ж признаются? А вот сироты одни только и любят Родину действительно как мать, и бестрепетно идут её защищать именно они. Так уж выходит.
«25 марта 2022 года к 8:00 ч. утра я прибыл в Пензенский военкомат, чтобы вступить в ряды добровольцев и принять участие в спецоперации, которая проходит на территории Донецкой и Луганской народных республик и Украины».
Война, беженцы, гуманитарка, добровольцы, герои, павшие в боях, военврачи – на скольких ещё униженных и оскорблённых растянется душа Антона? Счёт идёт на сотни, а скоро пойдёт и на тысячи.
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться? – спрашивал великий Блок. У Хрулева и вопроса такого не возникает.
Каждое утро свою молитву у стен Новодевичьего монастыря я заканчиваю словами «и воинство русское, воинов Антония, Димитрия, Димитрия, Алексия, Арсения, Константина, Фёдора, Петра…», и точно так же каждое утро поминает меня в походной церковке-блиндаже Антон.
Вместе…
Сергей Арутюнов
