Истолкование святости
- Автор обзора: Сергей Арутюнов
- Книга: Александр Невский: воин, государь, святой
- Автор книги: Володихин Дмитрий
М.: Издательство Московской Патриархии, 2021. - 232с.
В пору очередного разброда и шатания национального духа (в Библии о болезненности говорится – «расслабленность») отрадно видеть попытки собирания его вокруг фигур, спасших Отечество и тем заслуживших вековую благодарность народа. Стремясь примкнуть к «прогрессивным» кругам, интеллектуалы часто берут на себя функции пересмотра и преуменьшения их масштаба, и вслед за тем находится достаточно легковерных («напечатано – значит, правда») для превознесения исторической редукции как символа нашего мнимого ничтожества.
Но когда уничижительный вопрос «да кто он, собственно, такой?» звучит уже не на оптово-продовольственном рынке середины 1990-х гг., не в скандальном телеэфире региональной телекомпании, пригласившей в студию очередного шута-недоумка, а в светлых университетских аудиториях, и обосновывается со всей поверхностностью профана, приходится отвечать по пунктам.
Дмитрию Володихину пришлось рассмотреть практически все новейшие претензии к святому праведному Александру Невскому, имя которого даже в советскую пору стояло выше любых посягательств, и опровергнуть их силой размышления над уцелевшими источниками, истолковать их так, чтобы и тени сомнения в праве князя быть средоточием русской мечты у легковерных более не возникало. А не прочтут, не внемлют – их беда. Я бы советовал – вчитаться.
Текст книги представляет собой довольно сложный компромисс между популярным историческим стилем, назначенным для всех и каждого, и высокой беседой профессионалов между собой, когда некоторые универсалии во имя экономии времени даются общеупотребительными намеками. Таким образом книга направлена из широкого цехового сообщества к людям любого звания и состояния. Разбирается судьба личности, от которой не уцелело личных вещей и изображений, но исключительно предание, и человека, сделавшегося в национальном предании одним из первых и властителей, и безусловных героев страны.
Мнение не только сугубого профессионала об Александре Ярославиче, но и русского человека не может не приниматься в расчёт, поскольку речь при всяком рассмотрении героя у размышляющего о нём неизбежно заходит о том, что герой пробуждает в уме, совести, сердце и притекающей к нему крови. Слава пересмотру не подлежит. Не подлежит ему и почитание, докатившееся до нас из восьми-вековой глубины.
Князь Ярослав передал сыну по списку всё, что имел: ожесточение против штурмующих Русь полчищ Севера и Запада, какими бы они ни были. Сосредоточение Руси на северных землях – факт, не могущий быть оспоренным. Противостоять южным полчищам сил не хватало ещё долгие века. Кроме прочего, с Востока подошло столько захватчиков, что Русь, занимавшая тогда территорию Московской и Нижегородской области, не имела ровно никаких шансов уцелеть, и «затаилась до срока». Когда после татаро-монгольских рейдов в Киеве оставалась пара сотен дворов, когда крупнейшие русские города были обращены в головешки, «договариваться с ураганом» (Ордой), как пишет автор, было и посильным, и нужным. И вынужденным.
От Невского, как от Македонского, оставившего массовому сознанию Гавгамелы и Граник, мы также помним устье Невы и Ледовое побоище, а дальше в сокровенную глубину оно уже и не может, и не хочет проникнуть. Подумаешь, индийский поход, и подумаешь, империя, разваливавшаяся еще с полвека. В суть греческой и русской судьбы после таких деяний никто особенно проникать не намерен, хотя у многих наций хватает ума и совести славить своих героев, а не трепать их имена в ловких статейках, угодных совершенно иным народам.
Кто мы без осмысления самих себя в том самом ключе почитания лучистых имён? Окончательный сброд. И Дмитрий Володихин если и жаждет чего-то добиться изъяснением жития святого праведного князя, то слома барьеров, за которыми любит отсиживаться невежество. «Да обычный коллаборационист ваш Невский, с монголами хаживал, своих же братьев с ними усмирял, ярлыки на княжение выпрашивал» - шипят и злобствуют, и любо-дорого глянуть, как пытаются заодно с собой истоптать в грязи историю целого народа, возможно, относящегося к ним только по касательной.
А как было бы хорошо, мечтается иным, иначе. Вот бы, в самом деле, Владимир Красно Солнышко принял бы, например, католичество, и тогда возник бы нерушимый блок… то есть, Русь бы стала оконечностью великой Римской империи, она же Священная Германская. И баварское потекло бы рекой на наши столы. А? Никаких противоречий: говорили бы на латыни, повсюду был бы один язык… стоп, а какой? В том-то и дело. Русь по-монгольски не заговорила, заимствовав несколько десятков слов из Великой Степи, но говорила бы разве она по-русски, если бы уступила свои леса, поля и топи псам-рыцарям? Полякам, допустим, речь оставили, но как поступили с русинами Европы? Их вешали и жгли точно так же, как псковских и новгородских православных «схизматиков», уже в Новое время, и ничего, никакого покаяния, навязываемого нам извне.
Князю тринадцатого столетия, потрясённого взвившимся над Вселенной монгольским арканом, надо было звериным чутьём и Господним духом понять, против чего следует становиться, а с чем смириться, что временно (Орда оказалась таковой), а что вечно, а если бы выбор оказался неверным, народа могло не стать уже спустя несколько десятилетий. Слабых от века стирали в порошок, не оставляя им ни имени, ни истории. Александр Ярославич принял страну разорённой («корабль на мели», пишет Володихин), сожжённой, нещадно уязвляемой со всех сторон.
От коллаборационистов и любителей Запада мы «достоверно» знаем, что не нужно было и затевать Невскую битву – пограбили бы и ушли, ничего, мол, страшного. Однако Володихин, анализирующий источники, выясняет, что собирались шведы не пограбить, а крепость в устье Невы ставить, и изрядных масштабов. Ногою шведской стать при море, так сказать, и выбить их оттуда спустя пару лет для новгородцев стало бы затеей весьма затратной. Знаем и о том, что на Чудском озере как-то катастрофически мало найдено копий и кольчуг, тем более шлемов с хищными птицами и прочими грозными украшениями. Хочется, как в кино. Только вот богатые доспехи (а равно и бедные) с поля битвы уносили сразу же, потому что сделать богатый или бедный доспех было так дорого, что бросать его в поле было расточительством. Стрелы подбирали, потому что каждый наконечник джида изготавливался по нескольку дней. А дальше было – больше, только если нам в каком-то среднем классе средней школы о том не сказали, значит, и не было ничего. Литва действительно полвека входила в состав Советского Союза, и особенно распространяться о том, как тяжело было справиться с разбойничающими близ Новгорода и Пскова бандами литвы (народность, совокупность народностей, особенности летописного написания – с маленькой буквы, без обид), было «неловко». А дальше пробил час устраиваться как-то с Ордой, Сараем и Каракорумом, и демонстрировать навыки дипломатии, результатом которой была отмена призыва русских людей в армию одного монгола, который поссорился с другим. А то бы погнали русских людей, например, в Европу, завоёвывать пространства от Чехии до Испании… Впрочем, ослепшая и оглохшая Европа нас так и путает с монголами до сих пор: и мы, и они с Востока, и что за разница тогда.
А разница вот в чём: латиняне, пытавшиеся доказать Александру, что его отец в Орде принял католичество (могли же дикости придумывать, и до сих пор горазды), ушли от него сперва ободрёнными, но исключительно потому, что надо было ехать в Орду, но когда вернулся, то тихо и чётко сказал – «не примем от вас веры». Таким образом и уцелели, и из крохотного зерна проросли на целый континент.
И то, что усмиряли русских русские за Орду в одном конкретном историческом эпизоде, инкриминируемом святому князю, есть следствие того, что усмиряемый попросту бежал в Швецию, а на людей своих мог бы навлечь карательную монгольскую экспедицию в пару туменов и обратить землю в прах лет на двадцать, и отдать её и шведам, и немцам, и литве разом. И Новгород, выслушав простые слова князя, понял, о чём и о какой цене зашла речь, и на время смирился, и уцелел.
Это теперь мы готовы всё утратить. Некоторым до сих пор хочется, как в кино, и чтобы культурные немцы взяли окровавленный Ленинград и ничего с ним не сделали, хотя очередной немецкий пёс-рыцарь ясно давал своими застольными в волчьей ставке своей речами понять, что в Ленинграде не должен выжить ни один человек, и Москва должна покоиться вместе с гражданами на дне рукотворного моря, но в итоге приказал открыть шлюзы в берлинское метро и застрелился.
Как в кино, не бывает. Дмитрий Володихин пишет, что правда и поэзия не сходятся, но здесь он слегка грешит против истины – настоящая поэзия и правда суть одно. А вот пошлость и правда действительно никак не могут сойтись. У правды свои пути, которые в том историческом времени он отследил со всем вниманием и любовью к истине, и понял: ни одно из несущихся по ветрам заскорузлыми осенними листьями обвинений святому князю Александру на камень плит его не ляжет, а если и примостится, то в первую же зиму сгниет, а камни останутся. Сорока двух лет человек принял схиму и отошёл ко Господу совершенно измождённым, но просиявшим. Воля Господня, которой он подлежал, состояла в том, чтобы русский народ уцелел, но мы понимаем её только теперь, и понимаем так, что и мрамор, и гранит, и диабаз можно закидать грязью, но минуют колена земные, и придут люди омывать их пречистой водой и слезами, потому что камни не просто камни, а раки с мощами не просто мощи, а одушевлённая и конкретизированная наша память, и ничего с ней поделать нельзя. Ни вырвать насовсем из нас, ни даже несколько приуменьшить.
