Лествица Гоголя
- Автор обзора: Наталья Иртенина
Воропаев В. А. Нет другой двери… О Гоголе и не только.
М.: «Белый город», 2019. 448 с.
Николай Васильевич Гоголь, наверное, самый недооцененный русский писатель-классик. Его канонический, «школьный», образ, сложившийся в литературоведении и доныне таковым остающийся, однобок, поверхностен. Меж тем ни в ком из наших литераторов не было столь тесного и сложного переплетения могучего художественного дара и не менее мощного духовного устремления ко Христу. Расплести этот гордиев узел двух начал, каждое из которых тянуло его в свою сторону, Гоголь безуспешно пытался последние десять лет жизни. И лишь смерть стала мечом, разрешившим этот мучительный для писателя узловой конфликт в его душе.
Книга известного «гоголеведа» профессора В.А. Воропаева собрана из очерков, охватывающих всю биографию Николая Васильевича. Однако эта биография не внешняя. Это история духовного путешествия Гоголя по лестнице, ведущей в Небо. Образ лестницы — христианской лествицы — ключевой в его жизни и миропонимании. И если в начале этой лестницы для Гоголя главным и первым было художественное творчество, а все остальное только вторым, его искусство лишь направлялось и питалось внешними формами христианства — участием в церковной жизни, милосердием, литературной проповедью, писательским обличением человеческих пороков, то с приобретением духовного опыта Гоголь алчет иных способов служения Богу и Церкви, ищет прежде всего очищения и обновления собственной души. А к концу жизни, вероятно, приходит к пониманию, что художественный дар, литературное слово не в силах повернуть общество к Евангелию, обратить мир, во зле лежащий, ко Христу. И значит, искусство тщетно — и многолетний труд его, роман, в котором мертвые души преображаются и воскресают для новой жизни, недописанная книга, где должен был явиться христианский идеал, сгорает в огне печки.
Сборник начинается с очерка «Гоголь и Евангелие» и заканчивается статьей «Гоголь как мыслитель». Таковы рамки книги: Гоголь-христианин, религиозный философ, публицист, историософ, государственный мыслитель, охваченный любовью к России, которая, по его собственному признанию, с годами только росла в нем и крепла. Но центральное место в книге занимает взгляд на Гоголя как на писателя, проникнутого глубоким сознанием ответственности пред Богом за свое литераторство. Как сказал о нем священномученик Иоанн Восторгов, «это писатель и человек, который правду свою и правду жизни… проверял только правдою Христовой… такие творцы по своему значению в истории слова подобны святым отцам в Православии».
От внешнего, сатирического изобличения грехов в раннем творчестве к преодолению их в самом себе для перехода к творчеству новому, имеющему силу освещать читательские души: вот творческий и христианский путь Гоголя. Путь незавершенный, оборвавшийся, потому что был направлен к недостижимому. Одно из ключевых в этом смысле произведений раннего периода — «Ревизор». Мелкий куражный лживый бес Хлестаков вертит обыкновеннейшими в роде людском грешниками, искушая их, соблазняя, укореняя во гресех, конец коим положит неминуемый Страшный суд, ревизорская проверка, назначенная по Высочайшему повелению. И вершина гоголевских размышлений этого периода об извечных пороках человечества — «Мертвые души». Задуманная романная трилогия должна была оживить хотя бы некоторые из мертвых, угольных душ, запечатленных в первом томе, в первую голову самого Чичикова.
Но замысел был шире, грандиознее — преображение самой России, которое Гоголь понимал как ее воцерковление, не внешнее, формальное облечение во Христа, а истинное, покаянное, очистительное, воскрешающее, дающее импульс и для социально-политического благоустройства. В своем творчестве Гоголь хотел познать Россию, но чтобы познать Россию, надо узнать природу русского человека. Эта природа неотделима от человеческой сути в целом. Познать человека вообще — вот смысл гоголевского труда над вторым томом «Мертвых душ».
Это смысл привел писателя к необходимости познать и исцелить собственную душу. Так Гоголь стал христианским аскетом, церковным мыслителем, знатоком и почитателем книг отцов Церкви, паломником ко Гробу Господню и в Оптину пустынь, наконец, духовным писателем. Ранние свои сочинения он подверг жёсткому пересмотру. Они производили совсем иной эффект на читателя и театрального зрителя, нежели рассчитывал автор. Высмеивание греха не исцеляет общество в целом и людей в частности, но лишь вызывает у них неправедный смех. Для Гоголя-христианина, который должен будет дать ответ Богу за каждое свое слово, это было болезненно.
Широко известна его религиозная публицистика, в свое время нашумевшая и обруганная расхристанным миром, — «Выбранные места из переписки с друзьями». Но мало кто знает, что перу Гоголя принадлежат «Размышления о Божественной Литургии» (благосклонно принятые оптинскими старцами), «Правила жития в мире», стихотворная молитва «К Тебе, о Матерь Пресвятая», наверное, как ни одно другое его произведение распространенная в народной среде славянских стран. Этим произведениям посвящены в сборнике отдельные очерки. И в «Выбранных местах…», и в «Размышлениях о Литургии» Гоголь обращается к публике малопросвещенной, малоцерковной и вовсе неверующей. К юношеству, стоящему на пороге жизни и еще не вполне испорченному, и к тем, кто уже закоренел в безбожном равнодушии. Гоголь не хочет заменить собой и своим словом Евангелие и богословие отцов Церкви, он лишь желает послужить первой, самой нижней ступенькой лестницы, возводящей человека к наследованию Царства Небесного. Но Гоголь ошибся в своих упованиях на разумность и восприимчивость читателя. Его учительство, переоцененное им самим, не проняло слишком многих. «Выбранные места…» оказали духовное влияние лишь на отдельные личности: к примеру, оптинского иеромонаха Климента (Зедергольма) в бытность его лютеранином подвигли к православию. Реакция же «прогрессивной общественности» в лице В.Г. Белинского на эту книгу слишком известна. «Тому, кто пожелает истинно честно служить России, нужно… сделаться истинным христианином», — убеждал Гоголь, прозревая истоки скоро, в XX веке, грядущей российской духовно-политической катастрофы. Многие из тех, кто рвался служить России во времена Гоголя и позднее, не желали знать этой простой максимы. Итог их деятельности плачевен: Россия была сокрушена безбожием.
Самого же Гоголя его служение России средствами искусства повело по дороге, которой он «пришел ко Христу, увидевши, что в Нем ключ к душе человека…», как сам писал. Он даже захотел принять монашество, и это желание не оставляло, мучило его последние годы жизни. Состояние его духа было таково, что он не был готов оставить мир и понести монашеские подвиги. Это понимал его духовник протоиерей Матфей Константиновский. Взаимоотношения Гоголя и его духовного отца, а также личность последнего автор книги рассматривает подробно. И это понятно. На о.Матфея тогдашнее общество и позднейшие исследователи возложили вину за смерть писателя, за его предсмертное «помешательство» и сожжение второго тома «Мертвых душ». В.А. Воропаев надолго останавливается на фигуре ржевского протоиерея, дает его жизнеописание со свидетельствами современников о духовной неординарности этого человека, его подвижничестве: он был наделен от Бога даром прозорливости и чудотворения. И как же далек оказывается реальный образ священника от нарисованного досужей публикой мрачного и невежественного фанатика, грозящего Гоголю карами Божьими, если тот не бросит литературное творчество. Об их последнем разговоре незадолго до смерти Гоголя много было кривотолков. Из размышлений автора книги и подбора свидетельств-цитат можно заключить: Гоголь вновь говорил о своем желании монашества. Но отказаться от литературы не был готов. Он думал о монашестве в миру. О.Матфей прозревал, что на этом пути писатель мог подвергнуться прелести, поражению от врага, духа злобы. Духовник, очевидно, отговаривал Гоголя от резких шагов в этом направлении, убеждал в пользе постепенного продвижения по лествице. Гоголь возражал, спорил.
В последних письмах друг к другу они успели примириться. О смерти писателя В А. Воропаев пишет как о мученической кончине праведника, как о вершине христианского восхождения Гоголя, как о состоянии духовного просветления. Гоголь умер в радости близкой встречи с Христом лицом к лицу. Немногие в тогдашнем обществе поняли такую кончину бывшего юмориста и сатирика, ставшего ревностным христианином. К счастью, смысл «пророческого служения» Гоголя (в ветхозаветном понимании: пророк обличает грехи народа и указывает путь возвращения к Богу) был внятен воцерковленным современникам Николая Васильевича, единомысленным с ним: иногда его сравнивали с библейским пророком Иеремией. Осознание Гоголя как христианского писателя, чья душа горела ревностью о Боге и молила о милости Всевышнего ко всей России, должно быть усвоено и нашей современностью. Как вневременной завет звучат и теперь его слова: «Один только исход общества из нынешнего положения — Евангелие».
