Митрополит Исидор, отступник
- Автор обзора: Дмитрий Володихин
Акишин С.Ю. Митрополит Исидор Киевский (1385/1390—1463). Екатеринбург: Екатеринбургская духовная семинария, 2018. 324 с. Тираж 300 экз.
Хороший биограф должен хоть немного «влюбиться» в персонажа, которого он «портретирует». Во всяком случае, именно через «вживание» в личность человека, посетившего сей мир многие века назад, легче всего научиться пониманию его глубинных надежд, страхов и моделей жизненной стратегии. А это, в идеале, предполагает весьма трудную работу интеллекта и души: биограф какое-то время живет чувствами исторической личности, учиться мыслить, как мыслил его герой, проникается его стереотипами.
Но всё это хорошо до поры до времени. В какой-то момент необходимо «расцепиться» с сознанием персонажа и отстраненно оценить полученный опыт в контексте достоверно известных слов его и поступков. В противном случае биография будет написана слишком уж комплиментарно, а то и вовсе, что называется, через «розовые очки».
Сопереживание исторической личности – всего лишь инструмент биографа, оно не имеет самостоятельной ценности.
В книге С.Ю. Акишина этот принцип – «вовремя расцепиться», как представляется, оказался нарушенным. Отсюда происходит странное, двойственное впечатление, которое производит эта книга.
С одной стороны, нельзя не признать ее полезности как для специалистов по истории Церкви и Руси, так и для любителей историко-просветительского чтения. Ценность издания – именно просветительская. Притом громадное значение фигуры Исидора, не только главы Русской церкви на протяжении нескольких лет в 1430-х годах, но и персоны, оказавшей самое отрицательное влияние на отношения между церковным Константинополем и Москвой, придает работе С.Ю. Акишина особенный интерес. Нельзя не признать, что автор собрал колоссальный объем сведений о жизни, мировидении, литературных и богословских трудах митрополита Исидора. Замечательное по своей полноте собрание фактов и текстов (в книге приводятся переводы семи произведений Исидора) еще послужит историкам хорошим подспорьем в изучении сюжетов, связанных с его жизнью и деятельностью.
С этой точки зрения С.Ю. Акишина можно лишь благодарить. Как просветитель он сделал поистине большое дело.
Но далеко не столь хорошо обстоят дела с содержательной частью книги. По всей видимости, автор поддался очарованию столь сильного, изощренного и энергичного интеллектуала, каким был Исидор и в какой-то степени занялся оправданием его деятельности, самой неблаговидной в отношении Православной Церкви. Имеется в виду та лихорадочная активность, с которой Исидор продвигал дело унии между католической и православными церквями за счет унижения Православного Востока, за счет выкручивания рук и неправдивых обещаний масштабной военной помощи против турок-османов. Исидор выступает в данной случае как антигерой по отношению к Православию.
Автор сам признает, что уже на Базельском соборе, летом 1434 г., Исидор в одной из своих речей сознательно идет на «некоторый компромисс», поскольку он «несколько принижает Византийскую Церковь, словно говоря, что есть некая полнота Церкви, от которой византийцы могли отделиться» (С. 64).
Что же касается Ферраро-Флорентийского собора и последующих попыток утвердить унию сначала на Руси, а затем в Константинополе, то там Исидор, следовало бы назвать вещи своими именами, вел себя как отступник.
Но С.Ю. Акишину милее более мягкие, более расплывчатые формулировки. Отступник от веры – это ведь слишком страшно, слишком грубо… Стремление автора острые вопросы «скруглить», показывая Исидора в лучшем свете, имеют тенденцию приводить не к новому пониманию роли этой личности в истории, а к запутыванию простых, ясных вещей.
Так, например, С.Ю. Акишин отмечает: «Во время Ферраро-Флорентийского Собора полноценно и красноречиво проявилась терпимость Исидора по отношению к латинянам… Сложно сказать, что для Исидора играло первостепенное значение в заключении унии: радел ли он об утраченном единстве христианского мира, или его жгучее желание соединиться с латинянами любой ценой для получения военной помощи Византийской империи против турецкого нашествия было продиктовано его исключительным патриотизмом и нежеланием гибели Родины. Если принимать во внимание, что Исидор находился в особой связи с монархией и мог последовательно проводить проуниатскую политику византийского императора Иоанна VIII Палеолога, не взирая на какие-либо ограничения, связанные с вероучительными вопросами» (С. 130).
Несколько раньше автор выражал уверенность в том, что сознание митрополита Исидора «…отказывалось принимать отчуждение Востока и Запада за нормальное состояние христианского мира», поэтому Исидор «прилагал все силы для преодоления этого исторически сложившегося разделения» (С. 70). Но когда доходит до дела, политические аспекты и едва ли не финансовые (Рим дал Исидору не только кардинальскую шапку, но и незаурядные доходы, позволившие ему вести жизнь состоятельного человека) оказываются на первом плане, а благородная печаль от отчуждения христианского Запада от христианского Востока становится под сомнение. Автор сам же, пусть и в предельно вежливой форме, сообщает читателям: возможно, не она играла роль первой скрипки в оркестре причин, толкавших Исидора к самозабвенному «продавливанию» унии. А «терпим» Исидор к латинянам оказался до такой степени, что сдал им всё, чего только они ни потребовали, призывая к тому же и своих единоверцев, даже участвуя в организации нажима на участников православной делегации на Ферраро-Флорентийском соборе. Автор, в частности, отмечает, по обыкновению «скругляя» острое: «Примерно с весны 1439 г. И вплоть до подписания унии он (Исидор. – Д.В.) вместе с… Виссарионом Никейским, предпринял ряд практических действий, направленных на склонение православного духовенства к унии, благодаря чему объединение было достигнуто, правда, в ущерб чистоте православной веры» (С. 249). Звучат как: «Жаль, но что поделаешь».
Можно ли подобное поведение называть всего лишь «терпимостью»? Скажем так: на совести автора.
Стоит повнимательнее взглянуть на «патриотизм» Исидора и его, как выразился С.Ю. Акишин, «особую связь с монархией». Последняя выражается в том, что Исидора ряд исследователей причисляет (по косвенным признакам, без прямого и ясного подтверждения, но все же довольно веско) к одной из боковых ветвей династического древа Палеологов, либо к числу незаконнорожденных потомков одного из знатнейших Палеологов. Таким образом, возможно, цель династии – сохранить власть над остатками «Греческого царства» – одновременно и его цель, его дело. Между тем, автор ясно пишет об императоре Иоанне VIII, главе дома Палеологов: «Ему, как правителю Византийской империи, соединение или уния была нужна любой ценой. И здесь для него было не так важно сохранение чистоты православной веры, но его волновала судьба Империи» (С. 96).
Вот она и суть вопроса: сохранение чистоты веры – не так важно.
Что такое «патриотизм» Исидора с этой точки зрения? Желание сберечь остатки когда-то великой державы от нашествия турок-османов и оставить их под скипетром Палеологов. Желание, конечно же, благое, однако, думается, не любую цену уместно было платить за его исполнение.
Автор выражает полнейшую уверенность: «У погибавшей Империи не было сил, чтобы самостоятельно бороться со столь могущественным врагом, поражающим своей силой, как турки-османы, и в этих условиях единственным выходом из сложившейся ситуации было решение искать военной помощи западных государств. Поскольку эти государства в подавляющем своем большинстве были под омофором Римского епископа, то византийцам представлялось, что единство с Западной Церковью может иметь большие перспективы» (С. 58).
Но так ли это? Не слишком ли далеко идет автор за своим персонажем, не слишком ли во многом некритично соглашается с ним?
Во-первых, нельзя сказать, чтобы курс религиозной политики, взятый Палеологами, являлся совершенно безальтернативным. Даже некоторые государи, принадлежащие к этой династии, отступали от него (Андроник II) или хотя бы придерживали его развитие в рамках разумного. Если же обратиться к опыту предыдущей династии, Ласкарей, свергнутых Палеологами, то они, находясь в отчаянном положении, вели принципиально иную политику, но сумели решить задачи сбережения государства, которые стояли перед ними даже более остро, нежели перед их преемниками. В начале XIII столетия Константинопольская империя рухнула под ударами латинян и рассыпалась на несколько частей; столица ее оказалась под властью западноевропейских рыцарей. Ласкари имели в своем распоряжении намного более скудный ресурс (и территориально, и по населению), чем – впоследствии – Палеологи. Но они предпочли сделать ставку на национально-религиозное возрождение, а не на конфессиональное капитулянтство. В итоге Ласкарям удалось создать могущественную державу, успешно противостоявшую и туркам, и латинянам. Ласкари также обеспечили возвращение статуса имперской столицы порабощенному Константинополю.
Палеологи добивались того же, но они не умели развить экономическую и демографическую мощь собственного народа и лишь поэтому возложили упования на помощь «коллективного Запада» с Римом как духовным лидером во главе. Подобная перемена в политике не только не была «единственным выходом», но и в целом основывалась на ложной предпосылке, что Рим, а с ним и западные короли, захотят спасти Константинополь. Более того, даже и пожелав оказать столице Империи помощь, западноевропейские монархи с папством вряд ли имели такую возможность. Время крестовых походов прошло. Европу раздирали противоречия, распри, междоусобные войны. Авторитет папского престола упал. Так что уместно словами Гоголя произнести над могилой палеологовских надежд и упований самого Исидора жестокую эпитафию: «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»
Папа Евгений IV обещал за унию, среди прочего, прислать императору на полгода 20 галер, снаряженных на его счет, а также позаботиться о приглашении европейских государей с сухопутными войсками на помощь Константинополю. Автор книги, кстати, приводит эти сведения. Но… уния состоялась, 20 галер не пришли, ни один европейский государь не явился под стены имперской столицы, чтобы спасти ее от турок. Помощь папского престола, практическое оказание которой было возложено лично на Исидора, ограничилась наймом нескольких сотен бойцов.
Следовательно, весь план Палеологов и их союзника Исидора изначально основывался не только на, мягко говоря, конфессиональной «гибкости», но и на недостатке стратегического мышления, т.е. на скверном расчете.
И последнее. Упорство нескольких монархов палеологовской династии, а вместе с ними Исидора Киевского и Виссариона никейского в следовании про-униатской политике в значительной степени разрушило единство поздневизантийского социума, т.е. подорвало силы, необходимые для сопротивления туркам. Возможно, именно разрыв между верхушкой общества и его корневой массой оказался главным фактором гибели Империи. Ведь у государств, помимо земного бытия, есть еще и небесное предназначение. Империя в расцвете своей судьбы отличалась от прочих государств Европы высокой культурой, развитым до изысканности ремеслом, военной мощью и совершенством правовой системы, однако всё это были производные от того драгоценного вина, которое хранилось в сосуде ее державных стен, – вероисповедной истины, т.е. ортодоксального христианства. И вот несколько просвещенных патриотов, гуманистов и утонченных интеллектуалов решили выплеснуть вино ради сохранения сосуда…
Да умно ли было сохранять его ради внутренней пустоты? Умно ли было отвернуться от небесного, возлюбив земное?
