Мудрость и даже радость
- Автор обзора: Алексей Шепелёв
ВОЗРАСТ ЗРЕЛОСТИ
Протоиерей Андрей Ткачев
М.: Воскресение, ЭКСМО, 2018. — 192 с.
ИС Р18-804-01-42
ISBN
978-5-04-089715-5
Новая книга известного писателя, проповедника и телеведущего протоиерея Андрея Ткачева «Возраст зрелости» продолжает цикл его миссионерской публицистики о различных социальных и бытовых вопросах. Как можно догадаться уже из названия, посвящена она такой неизбежной для каждого человека проблеме, как старость. Старость, старение — «не в радость», по Ткачеву, «преддверие смерти» (вспомним суровое кьеркегоровское «болезнь к смерти»), то есть проблема не только социальная, но и мировоззренческая, философская. И, конечно же, отношение к старости в Православии сильно отличается от обыденного.
Сама тема новой книги, казалось бы, в настоящий момент особенно злободневная, не является привычной и магистральной для нынешних СМИ. Конечно же, в книге «Возраст зрелости» рассмотрение проблемы ведется автором отнюдь не на уровне дискуссий о повышении пенсионного возраста, размера пенсий, «геронтоцида» и так далее — то есть без каких-либо заигрываний с той самой светской аудиторией. Старость, пишет протоиерей Андрей, в нашем обществе почти так же табуирована, как смерть. Но если смерть, с точки зрения материализма, объективно победить нельзя, то старость вполне возможно — и многие сейчас как раз пытаются это сделать. Даже те, кто знать не знает, что такое трансгуманизм, подвержены стереотипам сознания, выработанным современной культурой, — рекламой, фантастическими фильмами и книгами. Особая примета нашего времени — немыслимо развитая индустрия красоты и здоровья: в любом, теперь даже самом захудалом, городишке на каждом шагу салоны для непрерывного «ухода за собой». Казалось бы, что плохого? «Люди упорно и постоянно спорят с Евангелием, — отвечает священник, — Господь говорит, что мы не можем сделать белым или черным ни один волос, а косметическая наука говорит — можем». При этом средства достижения «вечной молодости» могут быть разными — пусть не купание в крови младенцев, как в древности, так полное отравление окружающей среды и перекос в человеческом сознании, когда «грех за компанию с абсурдом пожинают жатву ничуть не меньшую».
В одной из первых главок автор приводит случай из своей молодости, когда он, только вернувшись из армии, обратился за советом к сидящим во дворике местным старожилам. Конец 1980-х, на пороге эпохи «лихих» 90-х: малиновых пиджаков, заказных убийств и прочего «беспредела». «Чего я только не понаслушался!» — в сердцах восклицает нынешний священник и писатель. «Аксакалы, авторитеты — такие названия можно приложить к ним только с горькой издевкой. Последуй я тогда их советам, — продолжает в иронизировать автор книги, — как пить дать оказался бы теперь в местах не столь отдаленных».
«Люди, дожившие до старости, — ставит не предусмотренный политкорректностью диагноз Андрей Ткачев, — не имеют порой жизненного опыта». От них, особенно от людей близких, ждешь четко сформулированного, выстраданного ответа, как жить, как поступить в конкретной жизненной ситуации. А получаешь часто — пшик, пустоту. Диагноз поистине горестный. И это еще тогда, во время молодости автора, была некая этическая и эстетическая «подушка безопасности» made in USSR, особой советской цивилизации — по Ткачеву, в отношении морали во многом все же христианской. А что же говорить о том, что происходит сейчас, в условиях антропологического кризиса, диагностированного публицистом в одной из предыдущих книг (также выпущенном издательством «Воскресение» сборником «Наше время. Зачем мы рождаемся», 2017), кризиса цивилизации в целом, но особенно наглядно проявившегося в российском обществе.
И кризис этот — не абстракция, не выдумка «высоколобых бездельников» (как могут нынче припечатать писателя или даже священнослужителя), а привычная реальность, и привычная уже настолько, что многие ее не замечают. Но есть, однако, и те, кто замечает — при масштабах проблемы это нетрудно. Многие постулаты отца Андрея можно проиллюстрировать примерами из рассказов знакомых или даже из своего опыта, причем примерами совсем разного уровня. Суть их в том, что один из аспектов этого кризиса, как кажется, проявляется сейчас не только в молодых людях, в подростках (что более естественно и куда менее тревожно), но зачастую и в поведении людей возраста довольно преклонного. Тут и отношение некоторых родителей, всю жизнь проживших под непонятно откуда почерпнутым девизом «родители всегда правы», а теперь на любую конкретную просьбу откликающихся лишь пустыми сентенциями типа «дело ваше, а нам уже ничего не надо», при этом в других вещах, вроде неумеренного телепросмотра и категоричности суждений, свои позиции активно отстаивающих. Тут и поселившиеся этажом ниже «тихие бабушка с дедушкой», которые день и ночь орут, на всю катушку гоняют музон и телевизор, а при любом самом вежливом к ним обращении огрызаются на грани парламентских выражений, любой аргумент, как козырным тузом из рукава, побивая фразой: «Мне 70 лет!» А когда в «дискуссию» с ними вступила другая соседка, которой 80 с лишним лет, никакого уважения к ее летам они не выказали. Или, с другой стороны, — эпизод в маршрутке, когда на вошедшего старенького дедка, еле держащегося на ногах, гаркнул водитель (привыкший немедленно требовать плату за проезд и упорядочивать положение тел в салоне), а молодой человек (какой-то южной национальности — у нас такое и в голову никому не придет!), заплатив и усадив старика, усовестил зарвавшегося шофера.
В книге протоиерея Андрея подобных «картинок», может быть, не так много, больше характерных для публицистики обобщений, но сделаны они очень точно, а часто и весьма поэтичным языком: «Сама прожитая жизнь обтачивает человеческую душу. Старику быть наглым и дерзким, глупым и похотливым так же противоестественно, как камню на морском берегу противоестественно быть острым, а не обточенным волнами». И дальше, развивая мысль вроде бы тривиальную, автор заключает острым и неожиданным, в стиле прямоты русской пословицы, утверждением: «Страсти должны умирать в человеке по мере накопления прожитых лет. В этом смысл старости. Должны умирать похоть, сребролюбие, болтливость, зависть, злопамятство. Должны крепнуть вера и предчувствие иной жизни», потому что старость — «это проверка того, как прожита молодость. Это вообще экзамен на вшивость человека».
Кризис в том, что вокруг нас, совсем рядом десятки лет люди живут автоматически, думая «кучу разных мусорных мыслей», произнося массу ненужных слов, совершая поступки и действия «как все», и никакая мудрость ко многим из них так и не приходит. Наши старики бегают, суетятся, продолжают работать, а оборотная сторона этой суеты — в популярных фразеологизмах «достойная пенсия», «достойная старость», на первый взгляд вполне невинных: «…накормили, вокруг тепло, лег поспать, посмотрел по телевизору, как поет Дженнифер Лопес — а чего еще надо? Надо-то чего?» Такой образ жизни, замечает отец Андрей, далек от библейского. «Вполне хорошая жизнь одноклеточного существа».
Или еще более поэтичная метафора автора, передающая ужасное состояние семьи и общества, в котором «распалась связь времен»: «Взгляды “отцов” и “детей” встречаются так же, как встречаются взгляды аквариумной рыбы и человека, то есть без диалога».
«Из всех заповедей, — раскрывает он смысл извечного конфликта, — пятая наиболее нравится родителям. Им кажется, что эти слова обслуживают их родительские интересы и стоят на страже их прав и эгоизма. В действительности это не так. Хотя бы потому, что правильное исполнение этой заповеди предполагает наглядный пример… Я, как отец, должен на глазах своего сына проявить сыновнее почтение к своему отцу, то есть дедушке моего сына».
Утверждения нелицеприятные, но такие, со здравым смыслом которых, наверно, трудно поспорить даже читателю, далекому от христианства. В концепции автора именно заповедь почитания родителей является краеугольным камнем семьи в традиционном обществе. Без полной, полноценной семьи, основанной на классических ценностях, каких-то подвижек в общественном развитии не будет. В этом смысле такое противопоставление вполне понятно и даже оправдано, разве что при этом остается вопрос: захочет ли, вернее, сможет ли вообще нынешний человек прочитать о себе подобные откровения? То же самое относится и к изложению, как и в упомянутой предыдущей книге, в начальных главах библейских фактов, что наши праотцы (такие, как Мафусаил, Авраам или Моисей) жили по 900, 200 или 120 лет. Скорее всего, это вопрос не принципиальной авторской позиции в ситуации «нравственного одичания», а всего лишь писательской техники — стоит ли с первых страниц огорошивать малоподготовленного читателя, чтобы он не отшвырнул, как пушкинская царица зеркальце, полезную для себя книжку.
В книгу «Возраст зрелости» вошли не только собственно публицистические главки, но и воспоминания автора о личных встречах, «непридуманные рассказы» (например, проникновенный «Рассказ о пожилом священнике»), художественные отступления — как яркая и страшная фантазия «Рассказ одной древней души о Ное и потопе». Не забывает он и такое свое излюбленное просветительское занятие, как обращение к примерам из русской литературной классики (главка «Мармеладов-отец и Верховенский-старший»). Все это создает динамичное, многогранное и довольно целостное произведение на грани нон-фикшн и художественной литературы, действительно могущее быть полезным обширной аудитории людей ищущих.
Какова же, с точки зрения автора, альтернатива? Конечно, христианский ренессанс, «постепенное сведение к минимуму таких явлений, как формальное христианство и духовное невежество». Протоиерей Андрей Ткачев в финале своей книги призывает «изменить систему ценностей и повернуться лицом к простым и незаметным человеческим качествам». К простым вещам и евангельским ценностям — вниманию к ближним, к смирению и молитве, к приходящим с годами размышлению и созерцанию. Тогда и старость будет благословенна как настоящая осень жизни, по-настоящему в радость.
№ 9 (85)
