Новая христианская апологетика
- Автор обзора: Вера Шарапова
Иллюзии атеистов. Христианская революция и ее новомодные критики. Дэвид Бентли Харт.
М.: Никея, 2021. — 336 с.
ОБ АВТОРЕ
ДЭВИД БЕНТЛИ ХАРТ (р. 1965) американский православный богослов, философ и культуролог, эссеист, писатель, доктор философии. Перешел в Православие из англиканства. Представитель теоэстетического направления в современном богословии. Обучался в Университете Мэриленд, Кембридже и Университете Вирджинии (в последнем получил степень доктора философии). Преподавал в различных университетах. Автор книг «Красота бесконечности. Эстетика христианской истины», «Бог. Новые ответы у границ разума» и другие.
В культурно-образовательном пространстве «Фавор» представили новую книгу американского православного философа и богослова «Иллюзии атеистов», которая полемизирует с представителями «нового атеизма» — Ричардом Докинзом, Сэмом Харрисом, Дэниелом Деннетом и Кристофером Хитченсом. В презентации приняли участие директор фонда «Теоэстетика», старший научный сотрудник Института философии РАН, кандидат философских наук Алексей Гагинский, журналист, писатель, ведущий теле- и радиопрограмм Константин Мацан, психолог диакон Иоанн Мыздриков, переводчик, редактор, журналист, общественный деятель Наталья Холмогорова.
АЛЕКСЕЙ ГАГИНСКИЙ:
— Многие говорят о том, что Дэвид Харт слишком эмоционально и даже агрессивно полемизирует с «новыми атеистами». Мне кажется, «немирность» Харта немного преувеличена. Если вы откроете его первую работу — «Красота бесконечного» — в предисловии он отмечает, что, возможно, полемизировал с постмодернистами слишком резко, и сейчас он выражался бы более мягко. Но в действительности, стиль его яркий, порой напоминающий журналистский. Харт действует методом торреодора: берет красную тряпку, подходит к быкам и начинает ею махать. Если бы Харт выражался более мягко, он, скорее всего, не был услышан. Во-вторых, когда философ касается высказываний Доккинза, Хитченса, Деннета, Харриса — он перенимает их язык: сами они отнюдь не скупятся на резкие высказывания.
При этом представьте саму фигуру Харта. Это — бородатый мужчина, который в последнее время примерно два года жил в лесу. Интроверт. Когда он пишет, его увлекает риторический стиль. Харт сам в какой-то книге писал о том, что многие люди говорят не из-за того, что им есть, что сказать, а потому, что у них «сильные легкие». Мне кажется, это в какой-то степени можно отнести и к самому Харту. Он иногда увлекается.
А в данной книжке, когда беседует с атеистами, он все-таки не позволяет себе растекаться по древу. Его «немирность» скорее литературная — это некая маска. С другой стороны, он может обругать какую-то идею, написать, что это «чушь». Но здесь понятен контекст: ему есть, что сказать, он говорит так резко не потому, что ему остается только развести руками.
КОНСТАНТИН МАЦАН:
— Книга мне очень понравилась. Надоел рафинированный язык полемики, в том числе, там, где хочется сказать прямо: «Это же чушь, основанная ни на чем!». Но важен, опять же, контекст. Это конец нулевых, реакция на книги «новых атеистов». Почему Харт и его книга важны? «Новый атеизм» — по большому счету, это религиозное движение. Я бы назвал его откровенным фундаментализмом. А это Америка. Америка, где в XX веке появляется протестантский фундаментализм как ответ на секулярность, как попытка создать свой неприступный со стороны мир. Все говорили о том, что для религии место только в таких «гетто», что чем дальше, тем мир будет более секулярным, и скоро религии не будет вообще.
Но вот XX век заканчивается, начинается XXI-й, и оказывается, что мир не становится рафинированно секулярным, религиозность выходит на первый план. И выходит как раз в форме фундаментализма. А для Америки это очень острая тема: попытки ввести запрет на преподавание светской биологии в школах, попытка ввести креацианизм. К протестантскому фундаментализму добавляется еще и фундаментализм исламский. Страшная точка, когда стало понятно, что секулярный мир закончился — это страшные события 11 сентября 2001 года. Появляется понятие постсекулярности — мира, где религия в маргинально фундаменталистских формах заявляет о себе.
Как реакция на секулярность появляется религиозный фундаментализм, так и как реакция на возвращение религиозности возникает фундаментализм светский. Если мы посмотрим на книги, которые критикует Харт, то они написаны в жанре фундаментализма. В них не учитывается история полемики с религиозностью. Там нет ссылок на «выдающихся атеистов», скажем так, каких-то рационалистов. Это похоже на книги протестантских фундаменталистов, которые «создают» себе врагов из светской науки. Потом с этим выдуманным врагом сами борются, утверждая свою агрессивно защитительную позицию. Такую же психологию можно увидеть и в книгах новых атеистов. Это попытка защититься: религия как таковая плоха. Это «черно-белое» мышление, которое позволяет «проверять» себя: «Да, мы на белой стороне». Харт прямолинейно говорит им о том, что они живут в своем выдуманном мире.
И есть важный момент: мне кажется, эта книга не особо направлена на новых атеистов. Она направлена на нас. Это попытка рефлексии перед лицом нового атеизма: а есть ли что нам сказать? Есть.
Мне вспомнились слова отца Георгия Ореханова, который, к сожалению, очень рано ушел из жизни. Когда шла дискуссия о включении богословия в академическое светское пространство, о том, нужно ли это самому богословию, он сказал очень важную вещь, с которой не все согласились. Он сказал о том, что задача богословия — противостоять фундаментализму как антирелигиозному, так и религиозному.
Мне кажется, эта книжка — важный кирпичик в здании осмысленной веры, которая не боится говорить о себе и о своих оппонентах.
ДИАКОН ИОАНН МЫЗДРИКОВ:
— Хотел бы поразмышлять на тему чуши, чепухи, которую Харт признает за своими собеседниками. С одной стороны, кажется, что это немного «некомильфо». Но те, кто читал, например, Докинза «Бог как иллюзия» должны понять Харта. Недавно увидел в магазине эту книгу, решил взять еще раз пролистать. Попадаюсь на главу под названием «Аргументы из личного опыта». Докинз предполагает, что в этой главе будет развенчивать аргументацию верующих, обращенную к личному опыту. А мы все знаем, что словами говорить о бытии Божием трудно, нужно свидетельствовать о встрече с Ним. Как собеседников ни раздражает эта аргументация, другой нет. О чем пишет Докинз? Он описывает пример своего друга, который однажды в лесу слышал ужасный дьявольский крик. Нечеловеческий! Человек был уверен, что слышал какую-то «нечистую» духовную силу. Докинз пишет, что рассказал об этом случае своему другу-зоологу. Который ответил: «Конечно! Есть же такая птица, которая так и называется, “птица-дьявол”. Она так и кричит! И ваш друг, который принял крик птицы за голос нечистой силы, просто сумасшедший». Но понятно, что когда мы говорим о религиозном опыте, имеем ввиду совсем другое. Религиозный опыт нефизиологичен. И это как раз тот случай, когда атеисты создали «соломенную куклу» — верующие считают так. Но мы так не считаем. На это реагировать всерьез очень трудно. Харт и не тратит время на то, чтобы разъяснять очевидное.
Почему книга еще актуальна? Она не только богословская, но и историческая. Это не просто дискуссия о бытии Божием. Харт рассматривает наиболее распространенные мифы о христианстве и говорит об истории. Показывает, что если на нее посмотреть непредвзято, то исторические аргументы атеистов против христианства разбиваются сами собой.
Но Харт говорит не только об этом. Он предлагает некий угол зрения, который актуален во все времена: единственная настоящая революция в мире — это революция христианства. Революция смыслов, которые христианство привнесло. Мы часто слышим от собеседников-скептиков вопрос: почему, если христианство объявило, что все люди равны, после его появления все равно несколько веков сохранялось рабство? Харт пишет: было бы ужасным анахронизмом предъявлять сегодняшние социальные требования к древним людям. Люди 2000 лет назад не могли бы жить по нашим сегодняшним социально-политическим нормам. Неудивительно, что в Древнем Риме после появления христианства не отменилось рабство. Удивительно другое — что несмотря на все реалии Древнего мира в нем нашлись люди, которые против этого рабства восстали. Святитель Григорий Нисский напрямую обличает рабство как институт, несмотря на то, что все вокруг считают, что это норма. Вот это — революция. Это заслуживает внимания.
АЛЕКСЕЙ ГАГИНСКИЙ:
— Позволю себе дополнить. Атеизм не так уж и далеко от нас. Аргументы повторяются и мы живем в обществе, основанном на секулярных идеях. Поэтому и важна книжка Харта, который не то, что отвергает атеизм, а ведет с ним глубокую полемику. Не отбрасывает его, как что-то изжитое, а наоборот, продумывает ситуацию, если атеизм победит. Он заканчивает книгу размышлением об этом.
О «новых атеистах», о секулярности Харт говорит в первой главе и в последней. Середина больше посвящена тому, какие мифы создала эпоха Просвещения для того, чтобы очернить христианство. Один из примеров — крестовые походы. Еще один — представление о «темные веках». Сначала люди были разумными, потом пришла Церковь и всех «загнобила», мы погрузились в «темные века». Харт показывает, что это не так: наибольшее зло было не в эпоху «религиозных войн», а, наоборот, тогда, когда она закончилась, люди отошли от Евангелия, и поэтому воля власти стала доминировать, что и приводит к насилию.
Вспомним, хотя бы, сколько крови пролили большевики ради построения «светлого будущего». Харт утверждает, что если мы отказываемся от христианских ценностей, то не факт, что мир станет лучше. Допустим, мы отказались от всех этих «мифов», а что придет взамен? Где убедительные этические нормы? Харт показывает, что сейчас в нашем обществе сохраняется так много христианских идеалов, что это большая иллюзия — что мы сможем отказаться от христианства, и наше общество не разрушится, тем более, изменится в лучшую сторону.
Атеизм — настоящая, подлинная экзистенциальная проблема. Есть много людей, которые не могут встретиться с Богом. Я далек от того, чтобы снимать это со счетов, как что-то малозначительное. Поскольку я сам был атеистом, я понимаю логику и внутреннюю тревогу атеизма.
Мне кажется, что эта книга Харта очень удачна. Метод Харта — в том, чтобы делать «широкие обобщения». Он не углубляется в аргументацию, в его книгах мало ссылок на научную литературу. Ему больше нравится мыслить. Понятно, что он прочитал научные исследования и на них опирается. Мне, например, не хватает ссылок, цитат… Хотя, это означало бы вдвое расширить книгу за счет примечаний. И я понимаю, что Харт хочет немного другого, у него другие методы.
У него можно увидеть очень тонкие наблюдения. Например, он говорит, что этос современности — это нигилизм. Как говорит Ницше, «нет ответа на вопрос: зачем?». Зачем мы живем? У современности нет ответа на это. Просто потому, что живется, что страшно умирать. Потому, что биологически нужно оставить потомство, как-то «отработать», и уже потом…
Ценность секулярного мира — определенным образом интерпретированная свобода. Но свобода какая-то бесцельная, просто свобода и свобода. Харт не отрицает свободу и даже подчеркивает, что это — та самая ценность, которую привнесло в мир христианство, но которая сильно извратилась.
Да, есть вещи, с которыми можно и поспорить. Харт тем и хорош, что провоцирует. У него хватает эрудиции делать обобщения о целых эпохах. Он улавливает какие-то моменты, которые мало, кто может уловить.
КОНСТАНТИН МАЦАН:
— Харт показывает любопытную вещь. Он пишет о том, что есть атеисты типа Ницше с глубоко продуманным, трагическим мировоззрением. Это очень «уважаемая» позиция. Но Ницше отдавал себе отчет, что если его «проект» осуществится и христианство уйдет с мировой арены, то мало не покажется никому. А у современных атеистов нет того уровня глубины мысли, продуманности, выстраданности позиции. Ницше понимал, чего стоит «отменить» все христианство. А современные атеисты не понимают, что это значит.
Продуманных, концептуальных атеистов сегодня мало. Больше людей просто религиозно равнодушны. В этом смысле книга Харта учит мыслить, в том числе, и самих атеистов. Может быть, лучше, чтобы атеист в своем атеизме продвинулся, вскрыл всю его трагичность, вместо того, чтобы оставаться таким же поверхностным.
ДИАКОН ИОАНН МЫЗДРИКОВ:
— Я тоже хотел сказать о том, что атеизм может быть экзистенциальной позицией. Но мне не кажется, что позиция Докинза — это глубоко экзистенциальная позиция. Это попытка спрятаться. Фундаментализм — это попытка не ответить на вопросы, а снять их. Построить хрустальный замок, в котором удобно жить.
Но здесь вопросы и для нас. В том ли мы христианстве, которое рисует Харт? Например, когда он описывает, что за революцию христианство принесло, он перечисляет: свободу от предопределенности, фатума, от ужаса перед космическими силами, от сакрализации политики. Много, чего описывает. И вопрос: а в этом ли мы христиане? Я человек не из академического сообщества, и понимаю, что многие люди находятся вне этой революции. Приходят в храм из страха перед демонами и так далее. Книга обнажает не только иллюзии атеизма о христианстве, но и ставит вопрос, не в иллюзиях ли мы сами живем?
НАТАЛЬЯ ХОЛМОГОРОВА:
— Сейчас я хочу выступить не как редактор перевода обсуждаемой книги, а как обычный читатель. Сразу предупрежу: я известная Баба-Яга, всегда против, все мне не нравится — и сейчас тоже буду критиковать. Но, мне кажется, и самому Дэвиду Харту было бы скучно выслушивать одни только похвалы в свой адрес. Он ведь из тех людей, для которых чем дискуссия острее, тем лучше.
Книга, которую мы сегодня обсуждаем, безусловно, представляет заметное явление в христианской апологетике. Ее автор — интеллектуал высокого класса; она написана, и стилистически, и по содержанию, на высоком уровне. Это увлекательное чтение, доставляющее большое интеллектуальное удовольствие.
Однако, и редактируя перевод, и потом перечитывая книгу, я не могла отделаться от ощущения, что за этим фейерверком остроумия и глубокомыслия стоит какая-то фундаментальная пустота. И это не личный промах Харта — скорее, нечто более глубокое, связанное с самим жанром его книги.
То же чувство возникает, когда наблюдаешь за христианско-атеистическими дискуссиями в интернете. Я за такими дискуссиями следила много лет, было время, и сама активно в них участвовала — и ощущение от них всегда одно. Участники с обеих сторон сыплют аргументами, опровергают своих противников; удар, еще удар, спорщики остроумны, язвительны и как дважды два доказывают свою правоту… и все это никуда не ведет и даже цели переубедить оппонента никто из спорщиков себе не ставит.
Уже из названия книги Харта, из первых ее абзацев сразу понятно, чего в ней точно не будет. Он не обращается к оппонентам. Не пытается им что-то объяснить или в чем-то убедить. Можно возразить, что Докинз со товарищи относятся к оппонентам так же и еще гораздо хуже, что Харт просто отбивает их нападки и платит им той же монетой.
Но предположим, эта книга все-таки достигнет цели. Случится то, чего обычно не случается: какой-нибудь симпатизант «нового атеизма», прочитав Харта, поймет, что был неправ, разочаруется в своих прежних авторитетах и примет ту точку зрения, которую предлагает Харт в своей книге.
Что именно он примет — что ему предлагается принять?
— Надо же! — скажет он. — Пока я читал Докинза и его товарищей, то думал, что христианство — это такое вредное суеверие. А теперь вижу, что это суеверие очень полезное!
И в самом деле. Он должен будет признать, что христианство научило Западный мир уважать достоинство человека и ценить каждую человеческую личность, способствовало развитию рационального мышления, положило конец многим жестоким и зверским обычаям, ввело новые социальные институты, направленные на улучшение качества жизни — больницы, приюты для сирот, организованную благотворительность; заложило основы представлений о правах человека, о равенстве людей обоих полов, всех наций и социальных слоев… и так далее, и тому подобное. Что ж, историческая значимость и благотворность христианства — причина сменить враждебное отношение к нему на вежливо-уважительное. Но непонятно, почему это причина стать христианином.
Предвидя такую реакцию, Харт настаивает на том, что отказ от христианства неминуемо повлечет за собой и отказ от его социальных импликаций — уважения к человеку, ценности бескорыстной помощи ближним, милосердия и прощения. Что без христианства как основания этики наша цивилизация рухнет, и та, что придет ей на смену, может оказаться гораздо хуже.
Пусть так. Но что следует из этого аргумента на практике? Как он должен «сработать»?
Вот человек не верит в Бога. Ему говорят: «Имей в виду, своим неверием ты шатаешь общественные скрепы!» Допустим, он соглашается. Он должен как-то заставить себя поверить — или притвориться верующим — из чувства долга перед обществом?
Все это оставляет ощущение решительного непопадания в цель. Умно, глубоко, остроумно — но все не о том.
Ведь принципиальное разногласие между христианами и неверующими — не в том, полезно христианство для общественной жизни или вредно. Многие атеисты уверены, что «надо быть православным», а в Бога верить при этом совсем не обязательно — нам ли здесь этого не знать? Спор идет о том, есть ли Бог, и если есть, кто Он и каков Он. Это спор не об утилитарности, а об истинности.
И принципиально важный элемент христианских представлений о Боге, может быть, их главный нерв — то, что Бог не «вещь». Не полезный девайс. Не предмет, который мы можем использовать в своих целях — пусть и в самых благородных целях. Что сводить Бога к «религии» как чисто человеческому, психологическому и социальному явлению — значит превращать Его в идола.
Он не меньше, а больше нас, нашей цивилизации, нашего мира, всего, что мы можем себе вообразить. И Он не феномен в мире феноменов, а Личность. Другой.
Когда Бог обращается к человеку — Он не говорит: «Человек, признай, что Я все-таки принес и продолжаю приносить кое-какую пользу твоей цивилизации!» Он протягивает руку и говорит: «Сыне, даждь Мне твое сердце» (Притч. 23:26).
Он хочет от нас такого всецелого доверия, такой полной самоотдачи, которую невозможно достичь ни работой разума, ни усилиями воли, ни согласием с какими-то рациональными аргументами. Этого вообще невозможно достичь человеческими силами. Это то, о чем сказано: Человекам это невозможно, но Богу всё возможно (Мф. 19:26).
И истинная задача христианского проповедника при встрече с неверующим, на мой взгляд — не бросаться с ним спорить, его опровергать, отбивать его аргументы и выдвигать свои, демонстрировать свою эрудицию и остроумие, словом, поддерживать этот бесконечный и бессмысленный бег по кругу. Его задача — стать прозрачным стеклом, сквозь которое собеседник сможет увидеть Бога. А дальше — замолчать и отойти в сторону. Дальше Бог все сделает Сам.
Журнал «Православное книжное обозрение»
