Пути и смыслы русского патриаршества
- Автор обзора: Наталья Иртенина
Русское патриаршество: к столетию возрождения.
Сборник выступлений круглого стола 15 мая 2018 г. М., 2019. 128 с.
Круглый стол, организованный Лекторием храма св. Троицы на Воробьевых горах, был посвящен истории учреждения в XVI в. и возрождения в XX в. русского патриаршества. Он собрал известных историков, философов, представителей духовенства. Большинство участников — ведущие специалисты Московского государственного университета, поскольку храмовый Лекторий работает в тесном сотрудничестве с МГУ.
В выступлениях докладчиков вырисовывались две главные темы, а именно две отправные точки патриаршества в России. Во-первых, окончательное становление автокефалии Русской Церкви через создание Московского Патриархата. Во-вторых, восстановление в 1917 г. Поместным собором патриаршей кафедры как залога будущей независимости нашей Церкви и как смысловой основы той историософской роли, которую суждено сыграть России и русскому православию в судьбах мира, – роли, обозначенной в концепции Третьего Рима.
Сообщение профессора Д.М. Володихина касалось малоизвестной стороны учреждения патриаршества в Москве в 1589 г. Перебирая в поисках инициатора идеи исторические личности, имевшие касательство к этому делу государственной важности, историк последовательно отвергает фигуры благочестивого царя, молитвенника Федора Ивановича, государева родственника, энергичного исполнителя Бориса Годунова, а также первого патриарха Московского Иова. Автор приходит к выводу, что впервые мысль о необходимости придания Русской Церкви статуса патриархата возникла у митрополита-книжника Дионисия, прозванного Грамматиком, возглавлявшего московскую кафедру до 1586 г. При этом, как утверждает историк, митрополит Дионисий руководствовался сугубо прагматическими, политическими соображениями, которые подсказывала сама реальность: необходимо было статусное возвышение Русской Церкви на фоне упадка четырех восточных патриархатов, находившихся под властью мусульман. Отношения между поместными Церквями требовали как минимум выравнивания. При этом историк рисует драматическую картину встречи антиохийского патриарха, приехавшего к русскому царю за милостыней, и московского владыки. Негоже, чтобы история русского патриаршеств начиналась с гордыни, намекает Д.М. Володихин, и потому Промысл Господень «поправил» Дионисия: патриарший сан достался в итоге не ему, свергнутому с кафедры, а смиренному Иову, будущему святому.
В выступлении историка А.Е. Тарасова развернута цепь событий и процессов, наполняющих сложную картину полуторавековой русской автокефалии до учреждения патриаршества. Для всех сторон межцерковных отношений в тогдашнем православном мире, включая и Москву, была ясна нерешенность этого вопроса. Постепенно автокефалия Русской Церкви была признана восточными патриархами де-факто, но не де-юре. Невыясненной остается тема разрыва литургического общения: был ли он? В любом случае московские государи, первоиерархи, ученые книжники не прекращали поиск вероучительных, политических, историософских обоснований русской церковной автокефалии: от разыгрывания униатской, ферраро-флорентийской, а позднее турецкой исламской карты в непризнании над собой власти константинопольских патриархов до формулирования идеологической концепции Москвы — Третьего Рима, фиксирующей крушение Второго Рима, т. е. Константинополя.
В докладе философа и религиоведа И.С. Вевюрко затронута тема Патриарха Гермогена в годы Смуты, его твердой позиции защитника православия. Автор пишет о том, как понимал святитель события Смутного времени, какой историософский и богословский смысл видел в феномене российского самозванчества, в политических изменах аристократической верхушки и всеобщем шатании умов. Общерусская Смута для святителя Гермогена означала измену Богу, Кресту Христову, духовную гибель — не только отдельных людей, но и целого народа. Воплощением этой погибели были самозванцы, прообразы антихриста. Противопоставить этому апокалиптическому явлению можно лишь чистоту православной веры, общее покаяние в грехах «всей земли» и единение народа в верности Христу, что предполагает и отказ от эскалации насилия.
Доктор исторических наук Ф.А. Гайда показывает череду бурных событий от февраля до октября 1917 г., непосредственно касавшихся положения Церкви. Священноначалие было поставлено перед фактом свершившегося крушения монархии. В вопросах судеб царского престола никто, включая представителей династии Романовых, мнение Церкви не спрашивал. Историк пишет, что действия членов Синода после обнародования отречения царя были чисто ситуативными и направленными на то, чтобы не допустить расширения революционного хаоса в стране. Небольшой по объему доклад ярко демонстрирует отпадение от веры российской интеллектуальной и культурной верхушки, прикрывавшей свою духовную пустоту недоверием к синодальной системе, лозунгами о свободе совести и демократизации Церкви. Один только факт замены в присяге министров слов о кресте и Спасителе на ни к чему не обязывающую формулировку «да поможет мне Бог» говорит о многом. Столь же красноречиво доклад свидетельствует о закономерности, которая в то время еще не была так же очевидна для большей части российского интеллектуалитета, как в наше время: стремление насильственно «освободить», демократизировать любой общественный институт, включая Церковь или государственный строй, приводит лишь к установлению диктаторского гнета, худшим формам закабаления и насилия.
Общественному сознанию того времени Поместный собор, открывшийся в августе 1917 г., представлялся церковным аналогом Учредительного собрания для демократического реформирования Церкви. И понятно, что противников идеи восстановления патриаршества («принципа монархизма» в Церкви) на Соборе и за его пределами хватало с лихвой. Церковное единоначалие неправомерно, по недоразумению противопоставлялось республиканской политической системе управления. Но что же оказало влияние на участников Собора, вынудив согласиться на выборы патриарха? Этому вопросу, точнее одному из его аспектов, посвящена статья историка Г.М. Запальского. Его сообщение базируется на анализе архивного материала: двух сотен писем частных лиц и организаций с мест в адрес Собора с пожеланиями, предложениями, требованиями. В этих письмах, как показывает автор, настроения в пользу восстановления патриаршества преобладали, хотя имели различные обоснования. Показательно, что многие корреспонденты вспоминали патриарха Гермогена и его борьбу со Смутой XVII в., желая, очевидно, видеть столь же прямого и стойкого пастыря во вновь избранном патриархе Тихоне. Г.М. Запальский оговаривает, что, конечно, эти голоса из епархий не играли решающей роли в том, что происходило на Соборе. Тем не менее они стали одним из факторов восстановления патриаршества.
Несколько особняком в сборнике стоит интересная и глубокая статья философа, церковного публициста А.М. Малера. Автор представляет на суд читателя богословско-историософское, церковно-идеологическое обоснование таким масштабным историческим деяниям, как учреждение русского патриаршества и его возрождение после двухсотлетнего перерыва. Первоначальным импульсом стало противостояние Русской Церкви католической экспансии, справедливое желание уберечь от униатского влияния православное вероучение. Другим значимым историческим фактором стало подпадение восточных патриархатов под власть мусульманских султанов, уничтожение царства Второго Рима, каковым являлась Константинопольская империя. Необходимость явления нового свободного центра православия, мощного православного царства и Поместной Церкви, возглавляемой независимым патриархом, — иными словами того, что обозначается библейским концептом «удерживающего», хранящего мир от антихристова беззакония, — была осознана на Руси в XVI в. Процесс происходил поэтапно в течение всего столетия, а окончательная «редакция» этой идеи была закреплена в Уложенной грамоте об учреждении московской патриаршей кафедры. Документ, официально признанный всеми восточными поместными Церквями, провозгласил Москву Третьим Римом и тем самым сформулировал богословское обоснование и историософский смысл существования русского патриаршества. Справедливо замечание автора, что учреждение Московского Патриархата зависело не только от согласия восточных патриархов, но и от духовного устроения московского государя. Неслучайно это событие стало возможно лишь в правление богомольного и смиренного царя Федора Ивановича, утвердившего в своей державе «симфонию властей» после многих лет раздрая в отношениях между церковными иерархами и Иваном Грозным. В следующий раз, когда эта симфония крепко пошатнется, патриаршество будет отменено бестрепетной рукой Петра I. Но то, что произошло на Поместном соборе осенью 1917 г., во-первых, по значению своему равносильно торжеству 1589 г. А во-вторых, это промыслительно дало Русской Церкви возможность в обстоятельствах политического падения Третьего Рима и установления богоборческого режима сохранить миссию «удерживающего», и кроме того, сберечь зерно, из которого в будущем вновь возрастет православное царство Третьего, последнего, Рима.
