Свидетель смуты, летописец возрождения
- Автор обзора: Сергей Арутюнов
Светлый, солнечный Стрижев!
В апреле 2019-го, за месяц до объявления итогов и вручения Патриаршей литературной премии мы, редакция портала «Правчтение» в составе меня и Сергея Ломова переступили порог его дома, и говорили с ним больше трех часов, бегло знакомясь и с ним, и с его наследием.
Старинный, рассчитанный на семью о трёх коленах, стол в большой комнате был занят книгами, но автор обратил внимание лишь на самые заветные из них... как старым друзьям, показывал фото из семейного альбома, где, молодой и ретивый, начинал поприще.
Нескоро, но в речи его начала проступать и боль. И закрутились вихри; изменилась даже наружность Александра Николаевича – он вдруг стал порывист, резок в движениях, будто бы пробовал освободиться от невидимых пут…
У каждого на Руси своя боль, каждый из нас – свидетель и в чём-то летописец времени, выпавшего ему на долю. Но именно у Стрижева боль настолько особенна, что в его присутствии вся русская жизнь от не видимого даже матёрыми историками её основания до нынешних дней обретает совершенно иное звучание и смысл. Таков размах не скованного ничем русского свободомыслия – разворачивание и выворачивания перед изумлённым слушателем целого исторического пласта.
Александр Стрижев доподлинно является новому веку свидетелем и летописцем русской смуты XX века, сокрушившей русскую жизнь и построившую на её месте жизнь совершенно иную, только пытающуюся обрести себя заново и пока отчётливо не находящую. Инстинктивно люди тянутся к вере, но, выросшие в безверии, многое в ней принимают на веру, не вдаваясь в суть… Часто кажется избыточно сложным то, что следует постичь не только книжной премудростью, но самим сердцем. Отвыкло чувствовать – и чувствовать отучено…
Что же произошло? В течение всего одного поколения было истреблено, сорвано с земли и согнано в города русское крестьянство. Возможно, аналогичная трагедия произошла и в других «промышленно развитых» странах, но методы, которыми она осуществлялась в России, ни с каким «зарубежным опытом» проведения подобных карательных операций, не идут ни в какое сравнение.
Оголтелая, не руководствующаяся никаким доселе известным правом жестокость открывала неслыханные возможности для умерщвления неугодных – изъятия у них не только церковных ценностей и самих церквей, возможности верить, но и хлеба, скотины, предметов утвари. Крестьянина можно было сослать в отдалённые уголки страны «на поселение», замучить на каторге, расстрелять по скорому приговору (как правило, оговору) вместе с семьёй.
Всё, что осталось от тех зверств, и поныне тихо уходит в землю – сотни тысяч посёлков, деревень, хуторов стали нежилыми местами. Неужто – навсегда? В своей речи, обращённой к Святейшему Патриарху Всея Руси Кириллу писатель, литературовед, неутомимый исследователь многообразной русской, в том числе церковной традиции Александр Стрижев просит обратить особенное внимание на восстановление векового уклада именно в малых городах и сёлах, уроженец одного из которых (Тарадей близ Шацка) – он сам.
Из повести «Хроника одной души»:
«Не стало у нас ни храма, ни батюшек: разорили, угнали. Повылезла из щелей рвань и пьянь, ополчились первым делом на церковь. Колокола поскидали, образа побили, батюшек заточили в съезжую избу, там на них комсомольцы верхом ездили. «Но, долгогривые!» - орали двуногие звери, возликовавшие в своей дьявольской ловитве».
Так ломали веру, потому что после такого слома уж точно «всё позволено».
Непостижимая участь – ещё при жизни сделаться археологом ушедшей цивилизации, чьи архетипы разбросаны по всей земле. Чтобы увидеть обломки, можно было даже не уезжать из Москвы! Бульвары мостили могильными камнями..
Стрижев ещё мальчиком понял, что сокрушается («совершается ныне» - писала Анна Ахматова) – душа народа. Лишение веры, быта не могло пройти бесследно. Где-то в израненной национальной душе произошёл надлом, восстановление после которого (революция, Гражданская, коллективизация, индустриализация, Отечественная) обязано быть и долгим, и мучительным.
О чём «Живые встречи»?
Книга – о попытке собрать крупицы знания о стране, которую Стрижев застал ещё в детстве, о стране, которой он тогда лишился, успев застать в ней огромных весёлых людей, счастливых и бесстрашных… Всё было подвластно им, казалось мальчику, и создание гигантских, поражающих воображение соборов, и причудливых росписей и убранств в них, и – космически – Русского Лада.
Поколению Александра Стрижева выпало не бесплодно ахать о временах и нравах, а тихо, но настойчиво пробуждать память людей о том, кем они были совсем недавно. Его книги о русском разнотравье можно назвать учительной в том смысле, в котором она учит вере в то, что мир, каким бы бессмысленным ни казался из города, наполнен чудесами и осмыслен гораздо раньше, чем думает любой из нас, в том числе – в языке. Если есть название у любой травы, значит, сознание уже касалось её, и приветило, и привадило к лекарственному делу.
В «Живых встречах» - живые очерки. Известный многим и любимый многими «На Гусиной земле» - приношение острову Анзер, где, вероятно, погиб один из светлейших русских умов начала прошлого века, священник Павел Флоренский. Благодарной памятью современника почтены и глава Союза писателей России Валерий Ганичев, и скульптор
Вячеслав Клыков, и лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын, и Евгений Замятин, и даже… Венедикт Ерофеев.
Но главное содержание книги – повесть «Хроника одной души», то самое сокровенное послание автора будущей России, потомкам славы и горя. В ней не просто видения прошлого, но концентрат ужаса перед свершающимся на глазах ребёнка разорением земли, убийством и насилием, сломом, вот уж воистину, об колено, сладострастно жестоким сломом позвоночника – так, чтобы никто больше на ноги никогда не поднялся. А если всмотреться в повесть, главным антагонистом хаосу и бесчинству выступает в нём… язык. Чудесна, наполнена смыслами, потайными словами-ключиками интонация рассказчика, грудью заслоняющая дом свой от лютых ворогов, как когда-то и от печенегов, и от половцев, и от монголов, и от немцев, и от французов, и от англичан – всех, кто повадился воевать нас, и пробует воевать уже с дистанции теперь.
…Три поколения минуло. Сегодня свидетелю и очевидцу тех времён Александру Стрижёву – 85. Он не сложил оружия. Его оружие – Русское Слово. И да поднимется оно не раз на тех, кто пробует сокрушить последнее, что есть в народе – Веру и Слово, которые суть – Одно: Господь.
