Тайна человека
- Автор обзора: Николай Дегтерев
Философские обрывы. Преподобный Иустин Челийский (Попович).
М.: Никея, 2021. — 464 с.
Святоотеческое наследие Православной Церкви богато и разнообразно, однако иногда кажется, что люди больше предпочитают его почитать, чем читать. И дело даже не в небольших тиражах выходящих книг, а скорее в самом восприятии писаний святых отцов. Для многих эти писания — нечто очень древнее, как бы застывшее, скорее — источник цитат, чем питательная среда для мысли. Если учитывать этот момент, то попытку издательства «Никея» запустить новую серию «Неопалимая купина. Богословское наследие ХХ века» можно только приветствовать.
Даже в этой серии книга преподобного Иустина (Поповича), думается, стоит особняком. Он хоть и богослов недавнего времени, ушедший из этого мира чуть более сорока лет назад, однако уже причисленный к лику святых, причем в чине преподобных. Это не может не накладывать некий отпечаток на восприятие его трудов.
Преподобный Иустин — это одновременно и всецело современный богослов, и всецело укорененный в святоотеческую традицию. С современностью его роднит прежде всего то, что он живет проблемами современности, в его работах часты аллюзии на современные философские, литературные сочинения. На страницах «Философских обрывов» можно встретить имена Ницше, Метерлинка, Достоевского, Карла Чапека, Гете, анализ и критику многих положений европейского рационализма, сенсуализма и т. д. В центре его внимания — европейский гуманизм. То есть проблематика его писаний — современная.
Со святоотеческим наследием его роднит сам стиль мысли и изложения. В этой своей составляющей «Философские обрывы» — как раз далеко не философский текст, если вкладывать в это понятие то, что мы привыкли именовать философией сегодня. Здесь нет проблематизации основных понятий, нет никакой диалектики, нет поиска истины в мире относительных явлений. У преподобного Иустина как раз все четко определено: Истина — Христос. Ищется Истина не умом, а жизнью. Вся земная философия — и прежде всего гуманизм как квинтэссенция европейской философии — ложь. Таким образом, никакой «философии» (как движения мысли) в «Философских обрывах» нет. Вернее, если уж и можно сравнивать преподобного Иустина с кем-то из философов, то, скорее всего, с Ницше — только с обратным знаком. Преподобный Иустин, как и Ницше, переполнен своеобразным ощущением мира прежде всего эмоционально, а уж во вторую очередь рационально. Как и Ницше, преподобный Иустин афористичен и одновременно лиричен. Вот, например, он пишет о человеке: «Кто охватит человека формулой, или границей, или словом?.. Он представляет собой лестницу между минералом и духом». Но, конечно, преподобный Иустин проповедует Истину, совершенно обратную той, которую проповедовал нигилист Ницше.
Преподобный Иустин — совершенно святоотеческий мыслитель. Его никак нельзя поставить в один ряд с теми католическими или протестантскими богословами (да даже и православными, вроде о. Александра Меня), которые пытались «осовременить» саму, если можно так выразиться, логику богословской мысли в XX веке. Скорее уж преподобный Иустин и в XX веке пытается мыслить, как в четвертом.
«Философские обрывы» составили статьи, написанные сербским богословом между двумя мировыми войнами. Впервые книга была выпущена в 1957 году, на русский переведена в 1999, однако в России этот перевод появился только сейчас, с выходом книги в издательстве «Никея».
Книга состоит из четырех разделов и приложения «Гносеология преподобного Исаака Сирина» (1927). В небольшой статье короткий пересказ каждого раздела скорее обеднит их содержание, чем раскроет его, поэтому хотелось бы остановиться на двух, имеющих самое непосредственное отношение, во-первых, к современности, во-вторых, к России.
Первый раздел книги красноречиво называется «Агония гуманизма». Чтобы разобраться с таким странным для неподготовленного читателя определением, нужно обратиться прежде всего к антропологии преподобного Иустина.
Человек, с точки зрения сербского богослова, это «сердцевина трагизма, сердцевина всего, что есть трагического и в горнем, и в дольнем мире, и во внешней, и во внутренней бесконечности». Он, с одной стороны, бесконечен, с другой — постоянно вынужден соприкасаться с проблемой смерти. Смерть, помимо того, что заканчивает жизнь, еще и обессмысливает ее, так как делает все конечным. «Существует одна реальность, которая реальнее всех реальностей в мире — смерть», — пишет богослов. Да и вообще жизнь, по преподобному Иустину, это далеко не счастье, скорее — мучение. Преподобный Иустин в этом отношении кардинально расходится с представлениями гедонистической в своей основе философии прогресса.
Если человек — это «сердцевина трагизма», то религия нужна ему, чтобы бороться «за расширение круга реальности, за сверхотносительный смысл, за непреходящую цель, за неугасимый оптимизм, за блаженное бессмертие. В этом смысл, в этом и оправдание всех религий, которые возникли на нашей многострадальной планете».
И богов (именно так, с маленькой буквы) преподобный Иустин предлагает выбирать человеку, поставив их перед проблемой смерти. Если этот бог (кстати, не только бог той или иной религии, но и наука, и философия приглашаются им к этому же) не может разрешить проблему смерти, то такой бог не нужен. Гуманизм потому так и ненавистен сербскому богослову, что он «основал себя на человеке», то есть на существе, которое не может справиться с этой проблемой. Человек в гуманизме подменил и заменил того Единственного, Кто победил смерть — Христа, и именно поэтому гуманизм — зло. Даже если не принимать такую трактовку самого понятия, все же нельзя отказать преподобному в емкой и точной характеристике гуманизма как философского течения и в особенности в характеристике его следствий, разрушительных для человека.
Как на конкретный трагический итог гуманистической философии преподобный Иустин указывает на книгу Мориса Метерлинка «Перед великим молчанием». Он пишет: «Всеми своими печальными мыслями и бурными чувствами Метерлинк всегда устремлялся к центральной тайне мира». Эту тайну и представляет собой проблема смерти. «У смерти нет ни языка, ни слов. Она всегда молчит», — пишет преподобный Иустин. И Метерлинк печально останавливается перед ней, ибо не знает, как победить ее: «В гуманистическом восторге Метерлинк не хотел опереться на Богочеловека, поэтому и онемел в безумном отчаянии перед неразрешимой загадкой мира».
Метерлинку в книге преподобного Иустина противопоставлен Достоевский как «пророк и апостол православного реализма». Православный реализм автором понимается как «благодатное и органическое соединение Божиего и человеческого, небесного и земного», и речь здесь, конечно, идет не об эстетике, а о мировоззрении. Переводя этот мировоззренческий реализм в область эстетики, преподобный Иустин говорит о Достоевском как об апостоле «абсолютной Красоты в мире наших трагических земных относительностей». Впрочем, отношение сербского богослова к Достоевскому, в «Философских обрывах» выраженное лишь кратко, лучше всего следить по другой его книге, «Философия и религия Ф. М. Достоевского», которая на русском языке выходила, кажется, неоднократно.
Миру европейского гуманизма и его «трагических относительностей» в «Философских обрывах» противостоит русский мир. Для сербской души это родственный мир, мир, выражающий ценности Православия в максимальной степени, недаром эссе, посвященное ему, называется «О рае русской души». Именно в русской православной душе преподобный Иустин находит союзника в противостоянии европейскому гуманизму. Сербия находится, по Иустину, «на водоразделе культур», между Востоком и Западом, и в этой ситуации выбирает, конечно, православный Восток. Так в книге очерчиваются не только философские и религиозные, но и географические константы мировоззрения великого сербского богослова.
Приложение «Гносеология преподобного Исаака Сирина» хоть и писалось как отдельная работа, однако в составе «Философских обрывов» смотрится вполне органично. И в ней разделение Востока и Запада, гуманизма и Православия тоже подчеркнуто, хотя, конечно, в ином понятийном ключе. Здесь знание — «естественное», земное, не выходящее в «транссубъективную» область — противопоставляется вере: «Знание — это дно, с которого человек поднимается на высоту веры, достигнув которой, он уже не нуждается в знании». Тем самым автор как бы показывает, что популярная в ХХ веке идея примирения знания (под знанием, еще раз оговоримся, имеется в виду «телесное» знание, то, что мы привыкли именовать сциентизмом) и веры не имеет основания в святоотеческой письменности.
Замечательно, что перевод, сделанный архиепископом Берлинским и Германским Марком, наконец-то опубликован в России. Книга «Философские обрывы» знакомит отечественного читателя с одним из выдающихся и наиболее интересных православных богословов ХХ века.
Православное книжное обозрение
