Вера изверившихся
- Автор обзора: Сергей Арутюнов
Кузнецов М.Н. Российское неоязычество. История, идеи, мифы. – Рязань: Зёрна-Слово, 2018. – 176 с.
О чём
Верить – тяжко.
Особенно если точно не знать, в кого или во что, постоянно «выбирать», «колебаться», «взвешивать» и «испытывать влияния», простецки забывая при этом, что вера уже дана свыше и не отменима. Но и точно зная, и твёрдо веруя, понимаешь – настоящая, беспримесная вера неподъёмна именно потому, что верить следует круглосуточно, не сдаваясь неверию и в часы тяжелейших испытаний.
Верить – значит ежеминутно ковать оружие против зла, но не каждый приходит в этот мир молотобойцем. Вера – великая ответственность человека за причастность добру, и справившихся с такой ответственностью до конца за долгие века набирается всего один собор – Святых…
Книга Максима Кузнецова, лауреат XIII Открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу», проводимого Русской Православной Церковью, повествует о таком заметном в последние годы явлении (социальной болезни?), как неоязычество.
По ней, как по барометру, можно сверить свои «поиски веры» с абсолютным мерилом – Христом, и заключить, что 99% их, не относящихся к Нему, напрямую относятся к сфере вульгарной мифологии, за которой маячит поистине необъятная пустота.
Поиск неоязычников в Интернете даёт десятки, сотни групп, сообществ. Какое обилие рун, свастик, рогатых шлемов, звериных шкур, старообразно звучащих псевдонимов, удалых выкриков! Пёстрый лес… каждая ветка хлещет. Прямо украинский Майдан, торжище, капище, цирк с животными! Грабь-насилуй.
Что же такое неоязычество, по версии Максима Кузнецова? Культ разгула, природы, воплощённая историческая цикличность, где каждому листу заранее уготовано процвести и истлеть? Скорее всего, эта модная «тема» – одна из гаваней, в которых можно надолго сдать в ломбард личную этическую меру и разжиться её «расширенной и продвинутой версией». Помните же? «Если враг не сдаётся, его уничтожают». «Ударили по правой щеке – жми ядерную кнопку».
Здесь и только здесь, даже не будучи «сатанистом в законе», можно подобно «не дрожащей твари», взявшись за топор, изрубить единственный сук, на котором сидишь, – христианскую мораль. После такого – «всё позволено», любое палачество и изуверство над самим собой, ближними и дальними.
Против чего
Кто только и как только ни вёл войны с Россией! Ведут и сейчас, в эти самые минуты, когда снова ставится вопрос о том, быть нам или не быть, и если быть, то кем и чем. К
нему – прицепным вагончиком – присовокуплён следующий: за кем и в какую сторону пойдут те, кому сегодня три, пять, восемь, десять, пятнадцать лет.
Молодёжь только и знает, что искать. Ей, неугомонной, надо дознаться до всего самой, перепробовать в часы, улучённые от учёбы, и верования, и занятия, и чуть ли не весь набор взрослых грехов, в которых якобы мерцает, ждёт их «настоящая свобода». Молодые ищут, пробуют, но заносит их порой туда, откуда станет невозможно вернуться к нормальной жизни.
Наплыв сект тоталитарного свойства по времени совпал с падением коммунистической идеологии и возрождением Церкви. Как же быть сегодня с теми, кто, в отличие от «Белого Братства» и «Аум-Сенрикё», пустил глубокие корни в нашу беспечную до сих пор социальную среду, в саму доверчивость нашу, обладая вполне конкретными технологиями воздействия на слабую психику? Запреты оказываются губительными: зло уходит в подполье, откуда его не так просто достать. Только Просвещение – разъяснение, показ возможных последствий, предоставление этического и эстетического выбора – способны обратить к добру. Если не просвещать, пассивно наблюдая у метро кришнаитские танцы, можно однажды очнуться в стране, назвать которую христианской может лишь благодушный фантазёр.
Тогда в ближней исторической перспективе можно, конечно, смириться с ролью мирового сырьевого придатка, исправно, пусть в убыток себе, своему производству, науке и искусству, торговать чужим ширпотребом. Почему бы нет? Так живут все страны третьего мира, тщетно пытаясь выбиться хотя бы во второй. Разве мы исторически не виноваты в том, что с нами приключилось? Виноваты. «Давайте исходить из реалий», - предложит бойкий экономист, и будет с каких-то марксистко-марсианских позиций несомненно прав.
Но можно восхотеть и большего – не абстрактного мечтания о мессианстве, но всей своей судьбой – вырабатывания примера чистой и праведной жизни для десятков евразийских народов. И здесь уже точно начинать придётся с себя.
Пока перед усталыми, замордованными бытовыми невзгодами людьми трясут образами прежнего имперского величия, не удивительно, что духовный поиск идеала заводит их куда как далеко. Им начинает казаться, что Православие, не гарантирующее спасения даже самым завзятым праведникам, попросту скучно, и нельзя тратить такую единственную и такую короткую земную жизнь на карабканье по вертикальной стене. Зачем, если есть тропы куда более отлогие?
Деды верили
Хотящий веровать подросток или оставшийся таковым в душе особенно подвержен «поискам» - многим из русских людей кажется, что мире не просто повёрнут к ним, как избушка на курьих ножках, «задом», но скрывает от них что-то важное и, несомненно, блаженное.
Здесь и ждёт их «масса открытий»: в сетевых и несетевых сообществах вероискателя быстро убедят, что Русь крестили «огнём и мечом», что христианство – религия, созданная некими «господами» для своих же будущих и настоящих «рабов», что куда
ближе русской душе совсем не оно, а поклонение деревьям и травам, зверям и стихиям. Ближе – здоровье, достаток, победное шествие Гордого Человека по земле. Жизнь – одна!
Идеологи лишь забывают об одной важной детали: все ницшеанцы, по побразцу свеого патрона и в абсолютном согласии с романом великого Фёдора Михайловича Д. кончают преступлением, тюрьмой или сумасшедшим домом.
Да, жизнь одна. Нельзя, естественно, не сопоставить фактов: даже по «шкале достатка» именно христианские страны (за разовыми исключениями вроде Японии и Китая) наиболее «успешны», технологически и культурно развиты. Но мало кто обладает таким уровнем рефлексии: как правило, в язычество человека увлекает собственная пламенная страсть, отчаяние перед мелкими пагубами. Тогда и появляется, помимо встречи с «единомышленниками», шанс начать с безобидных «тематических встреч», посвящённых, например, изучению фольклора, а закончить кровосмешением и ритуальными жертвоприношениями.
«Возвращение к предкам» претерпевает, как правило, тот, кто «не справился с управлением», разбился о «молчание небес» и затаил на них злобу. Неоязычник, по сути, постулирует регрессивность в качестве главного признака истины: чем древнее, тем и правильнее. «Деды верили»… во-первых, не деды, и даже не прадеды, а те, кого уже сложно провидеть в качестве таковых, отделённых от тебя самого десятью столетиями.
Так и появляются самозваные волхвы, и паства их, мирящаяся с их диктаторскими замашками, граничащими с прямой уголовщиной, «неразборчивостью в связях» и прочими этическими нестыковками, принимаемыми за откровения.
Несостыковки
Максим Кузнецов имеет честь перечислить подвиги неоязычников:
- радикальный пересмотр исторической хронологии
- перелицевание реальных исторических фигур с приданием их действиям языческого смысла
- изобретение государства Тартария, в котором, аки агнец со львом, привольно сожительствовали, запугивая всю остальную Евразию, тюрки и славяне.
Под таким оригинальным углом зрения, так и норовящим столкнуть все принятые нормы с оснований, «всё дозволено» - и грех содомский, и грех гоморрский, и какой угодно ещё.
Неоязычество пропагандирует отбрасывание христианской морали, разумеется, не просто так: счастье, по мысли неоязыческих стратегов, должно обуять адептов уже в силу того, что они освобождаются от сознания собственной греховности. «От химеры совести» - как выразился бы недолюбливавший даже «своих» неоязычников А. Гитлер, он же Шикльгрубер.
И понять нам всем следует лишь одно: если настанет пора «возвращения к старым богам», обрядятся в шкуры братья и сестры наши, запылают костры и навострятся ножи, не будет больше России. Той, что знаем, – не будет.
