Всей жизнью
- Автор обзора: Ольга Ефимова
Сергей Арутюнов. Триплекс: три книги стихотворений.
М.: Ridero, 2023. - 243 с.
Число «три» — сакральное для русской культуры. Почитание христианского понятия Троицы — трех Лиц единого по существу Бога — делает тройку обозначением духовной гармонии. Сам человек тоже имеет троичное устроение: тело, дух и душа. Существование последней упорно отрицается материалистами: «Кто-нибудь эту душу видел?». Надо отметить, что эти теоретики, как правило, инстинктивно уклоняются от всего, что может принести им хотя бы малейший дискомфорт. И ломаются, как говорил герой советской комедии, «при первом же шухере».
В противоположность материалисту, христианин заранее готовит себя к испытаниям. Человек должен крепким, как многослойное стекло, название которого дало имя этому сборнику. Пандемия коронавируса, начало специальной военной операции — глобальные исторические события касаются каждого из нас, и у любого человека есть выбор: переждать черную полосу жизни или преодолеть, осмыслив. В этом плане три книги стихотворений стоит рассматривать как единое целое, как летопись прохождения через страдания, из которых не каждому дано выкарабкаться.
Ковид — это подготовка к мировой войне, проверка человечества на прочность. Предощущение боевых действий (книга «Эквинокс» была завершена 2021 году) обусловлено не только поэтическим чутьем автора, но продиктовано жизненным опытом:
Надо жить, а не в мечтаньях дни терять —
Отверзай кошель, свободна касса!
И война земель ещё за тридевять.
Экипировалась. Ждёт приказа.
Фантомная сытая жизнь продолжалась и после начала спецоперации, а кому-то до сих пор безразлично: это где-то там, не у нас под боком. В противовес этим душевно обленившимся гражданам Сергей Арутюнов разбирается в причинах происходящего и как поэт, и как философ, давая нам понять — речь идет не о локальном конфликте, а о борьбе цивилизаций:
Когда, грызней вдохновлена
До содроганья,
Сперва одна идёт война,
За ней другая,
Чтоб заблистали зеркала,
И день, распахнут,
Клинки взметнул, как свет и мгла,
Восток и Запад.
Функция разговорного словца, вторгнувшееся в пространство текста — «заземлить» его, расщепив по принципу «высокое — низкое». Эстетическая напряжённость этого существительного отражает авторскую позицию: войну порождает мелочная перебранка, цель которой — навязать своё мнение. Второе значение этого слова — драка между животными — усиливает и оттеняет антитезу «свет — мгла». Война питается людскими распрями, она и есть — продукт взаимной ненависти. Как бы ни была она высокопарна, какими бы высокими мотивами ни прикрывалась, суть остается неизменной:
Парнишкам с вездехода
Плевать, что там за твари:
Охота есть охота,
Сафари есть сафари.
Короткая, упругая строка. Природа войны как социального явления — чисто рефлекторная: это как отдернуть руку, прикоснувшись нечаянно к горячему утюгу. Война всегда вторична по отношению к борьбе тех темных сил, которые её вызывают. Осознавая это, лирический герой Сергея Арутюнова, что называется, «держится на морально-волевых»:
И буди в марте ты изрядно зряч,
Конца с началом зренью не сопрячь,
Листая жизнь буклетом без картинок,
Пустых часов и дней невозвратимых.
Церковнославянское «буди» заклинает нас: не спи, пробудись! Душа человека не выносит пустоты. Ей необходимо наполнение, но ни земные удовольствия, ни «успешный успех», ни семья, даже самая любящая, не в силах насытить и малую толику «пустых часов». Это под силу только Создателю. Раз так, то и повиноваться стоит прежде всего, Его святой воле. Поэтический персонаж Сергея Арутюнова находится в оппозиции к сильным мира сего, ибо нельзя служить двум господам:
Мне никогда простить не смогут
Надменного изгиба рта,
Что он пред новым барством сомкнут,
А не плаксив, как сирота…
Книга «Zвон» — логическое продолжение появилась в Сети ещё летом огненного 2022-го, и предельно ясно выражает отношение поэта к происходящему. Искренность высказывания вызывает сперва удивление, а затем — глубокое уважение. Обычно о Победе говорят или со скепсисом, или с надеждой, не замутненной сомнениями. Здесь же мы видим стойкое чувство, будто бы отрицающее само себя:
И сколько б земель у нас ни было в мире отторгнуто,
Светильник чадящий за вход гробовой унося,
Я жажду, но только победы — Победы, и только-то,
И если страшусь, то прозренья, что ложь она вся.
Именно безударные гласные задают основной ритм стихотворения. Русский классический стих ритмичен, как вдох и выдох. Безударная позиция в стихотворении — это как вдох, ударная — как выдох. И вся родная речь естественна, как само дыхание. Даже рассуждая о цене Победы, Сергей Арутюнов не сбивается, не выходит из себя, а выбирает классический размер, который в чистом виде встречается нечасто:
И конкретное зло, что от века на милости падко,
Прекращает плясать на костях свой кровавый гопак,
Потому что дождаться Победы — великое благо,
А на всякого не напасёшься величья и благ.
Печально, торжественно и тягуче, как музыка духового оркестра, сопровождающего похоронную процессию. Четкий пятистопный анапест, отстраненный и неумолимый, не оставляет читателю пространства для превратного истолкования. Эта интонация сопровождает нас на протяжении всей книги: цена Победы — лишь видимая часть цены войны, но часть видимая, отражающая достигнутые результаты. А борьба ведется не только за географические объекты и человеческие жизни. На кону — судьба России и русской культуры...
«Иннеида» — слово выдуманное. Есть «Энеида» — древнегреческая поэма о богах и героях. Это далеко, это, простите, не по-нашему. А есть русский иней, согласно народным верованиям, рождающийся от тяжелого дыхания Деда Мороза. Артикли изящно меняются: «Э» отброшено вследствие чужеродности, а «И», более привычное русскому уху, возвещает нам о том, что в книге будет уделено особенное внимание исторической и социальной миссии русского человека. Ждешь от книги дистанцированно-спокойного отношения к действительности (название-то — чистый эпос!), но разве русскому человеку это свойственно? Только чувства, только лирика, которая начинается с «я», и всё на свете подвергает суровому досмотру через призму авторского взгляда:
И чтоб не брататься с крысой,
А вспомнить, куда я движусь,
Понять бы и цель, и смысл свой,
Нисколько не удивившись.
Образ крысы вызывает самые неприятные эмоции: прожорливое животное символизирует потери, жадность, которая порождает бедность, нищету, упадок и разорение. Такое соседство всегда неприятно: инстинктивно морщишься и отскакиваешь в сторону, увидев в мусорном баке нечто серое и хвостатое. Кроме того, это слово — одно из самых страшных оскорблений в местах не столь отдалённых. Ниже падать просто некуда: человек не просто крадет, а ворует у своих же. К сожалению, ругательство давно перекочевало из тюремного жаргона в повседневную человеческую речь — на воле развелось немало «деятелей», с которыми побрезгуешь здороваться за руку. Любое противопоставление к данному образу будет выигрышным (кстати, зацените рифму: «крысой» — «смысл свой»). Контраст на смысловом уровне, оформленный столь гармоничным созвучием, не только подчеркивает целостность текста, но и отражает стремление автора к гармонии. Мельком показав читателю «дно», он говорит с нами о «цели» и «смысле», однозначно заявляя: готового ответа не существует. Смысл жизни — то, что её наполняет. Казалось бы, это словосочетание уже «обглодано» лириками всех мастей, но кто из них делает акцент на индивидуальности ищущего? Во-первых, если нет запроса, то нет и поиска. А во-вторых, даже православный взгляд на проблему, подразумевающий однозначный ответ «смысл жизни — только в Боге», предполагает, что к Всевышнему каждый приходит собственными усилиями. Через скорби и потрясения. Практически наощупь. Человек, который честно поставит перед собой вопрос «А зачем я здесь?», неизбежно приходит к тому, что было написано в Евангелии две тысячи лет назад: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14: 6). Тихое «да» отзывается в человеке отнюдь не как ощущение великого открытия, сделав которое, бегаешь нагишом по городу. Это ощущение скорее напоминает воссоединение после долгой разлуки: вот же оно, я всегда это знал…
Узнав, невозможно «развидеть». Крайне ценным видится мне именно «будничность», «обыкновенность» данного состояния, познав которое, отчетливо видишь несостоятельность как светского гуманизма, так и рациональные потуги философии и науки. Сергей Арутюнов развивает эту тему, усиливая звуковую составляющую стихотворения. Парная рифмовка, при которой рифмуются рядом стоящие строки, обладает большей динамикой по сравнению с остальными. Такие стихи легче запоминаются, недаром стихи со смежной рифмой встречаются преимущественно в детской поэзии: если уж «вбить» текст в память, то намертво, чтобы не выветрился и спустя годы:
Господь наш прост, и эта простота
Даётся лишь в районе полуста,
Когда, очистив разум от инстинктов,
Духовной нищеты едва достигнув,
Ты счастлив тем, что мертв для нечистот,
И тем, что ты, простой рабочий скот,
Не чья-то там дурацкая афера -
Свеча, зажженная во имя ветра.
А здесь уже — «наш», «ты». Движение от частного к общему. Использование второго лица вместо первого придает тексту ощущение соборности, но и сообщает об установлении дистанции между духовной трансформацией, о которой идет речь, и его участником, который говорит о себе «ты». Это отстранение от собственного опыта распространяется на читателя: каждый из нас способен испытать подобное. Объясняя личный опыт, этот прием помогает так его описать, чтобы прониклись многие. Господь един. Его присутствие, Его близость — они касаются не только сообщества всех верующих, но и каждого из нас по отдельности. Значит ли это, что мы должны выдохнуть с чувством выполненного долга? Сергей Арутюнов убеждён — ни в коем случае:
И в прозреньях святых, и в беспутстве сиест
Я себя не поздравлю с победой,
Потому что повсюду мне виделся крест,
Окровавленный и несомненный.
«Сиеста» — существительное «импортное», во множественном числе (и снова, оригинальная, акустически точная рифма «сиест» — «крест»), оно напоминает: смыслом не может являться то, что находится на земле. Это значит, что нельзя стать христианином, не пострадав, нельзя увидеть свет, не освободившись от удушающего захвата тьмы:
Когда б не эта мгла, что адски красновата,
Не ощущение, что миру хоть бы хны,
Спросил бы я у тех ребят из групп захвата,
Кому пенять на то, что времена темны.
Испытание болезнью тела человечество со скрипом, но прошло. Пришла другая беда. Рассуждая с позиций обывателя, легко скатиться в уныние: каждый божий день духовной брани становится всё больше, каждый день дается человеку всё тяжелей. Так и хочется сбросить это ярмо:
И если не знать ни царя, ни псаря,
Ведя себя, будто оторва,
Господь милосердный, какая заря
Объять мирозданье готова.
Но свобода «от» не очаровывает поэта. Чае всего о ней рассуждают в политическом смысле, как о независимости от более сильных. Но человек обладает свободой личности, поскольку она при рождении дается ему Богом. Три книги Сергея Арутюнова, увидевшие свет под одной обложкой, — наглядная иллюстрация того, как дурно мы обращаемся с дарами Создателя и затаенное упование: это не навсегда. Между математически выверенных строк, заостренных безупречными рифмами, читается надежда на спасение, однако оно достижимо лишь путем неустанного труда. Ежедневного, ежеминутного. Всей жизнью.
Ольга Ефимова
