Второе зеркало русской революции

  • Автор обзора: Сергей Шулаков

Дмитриев С. Владимир Короленко и революционная смута в России. 1917 – 1921. От Первой мировой до красного террора и НЭПа – М.: Вече, 2017. 576 с. (п) 1500 экз. ISBN 978-5-4444-6233-1


Книга Сергея Николаевича Дмитриева, писателя и литературоведа, окружает фигуру Владимира Галактионовича Короленко, особенно в XX веке, обширным контекстом. Автор рассказывает о германском золоте для Ленина, Колчаке, и многом другом, что характеризует, скорее, смуту, а не героя этой книги. И все же события жизни писателя во время и после революции свидетельствуют, что большевики присвоили его творчество, как и многое другое, не совсем по праву. В марте 1917 года на митинге в Полтаве Короленко провозглашал: «Конечно, неизбежно должно наступить время разногласий и споров, когда придется решать вопрос, какое же правительство лучше поставить на место старого. Об этом придется спорить. Но пусть это будут споры друзей и братьев, а не врагов, пусть дело решается по согласию. И пусть воля большинства народа станет законом для всех». Удивительно, что такой серьезный писатель закрывал глаза на весь опыт революций и переворотов, в которых «споры друзей и братьев» всегда приводили к потокам крови, а «воля большинства» всегда становилась демагогическим прикрытием для преступлений небольшой группы людей, захвативших власть. Еще более удивительно, что он, по-видимому, искренне, пытался внушить эти прекраснодушные заблуждения толпам митингующих.

В частном письме Короленко говорит: «Немецкие деньги – пустяки. Честный большевизм опаснее всякого подкупа». Ленин в письме Горькому охарактеризовал Короленко: «лучший из "околоменьшевистских", почти меньшевик… А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистической войны, прикрытая слащавыми фразами». Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками… Таким "талантам" не грех посидеть недельки в тюрьме…». Логику Ильича понять можно – Короленко говорил: «"Владыка-народ" попал во власть того же заблуждения, от которого с таким треском рухнуло самодержавие. Долг русской революционной интеллигенции состоит в том, чтобы раскрыть эту простую истину перед народом… Вы льстите гибельному предрассудку народного невежества, а восстающую против него независимую мысль подавляете…».

Короленко был одним из теоретиков глобализма. В годы Первой мировой писал: «…закон общественной жизни – все возрастающее объединение, а самое широкое объединение, каких до сих пор достигло человечество, были отечества…». Но в огне Первой мировой рождается новое общество: «одно, которое еще не воплотилось в жизнь, – это идея единого человечества, другое, которое еще не умерло, – идея отечества». Последняя, по мысли прогрессивного писателя, сталкивает нации, «с одинаково смутным сознанием общей вины перед идеей общечеловеческого братства». Но в дневнике писал: «Интересно: мне сообщили, что в совете можно говорить все что угодно. Не советовали только упоминать слово "родина"…». Перед лицом движения германских сил через развалившийся фронт родина вдруг оказалась важнее «единого человечества». Возмущение писателя вызвала снятие его статьи в газете «Полтавский день» большевистским цензором, полуграмотным закройщиком Городецким. При власти Петлюры в Полтаве начались винные погромы. Короленко записывал: «В думе (городской) было решено уничтожить все вино и спирт… Винные бочки разбивали… лили еще воду и прибавляли навоз. Навоз вынимали руками, отжимали из него вино в ведра, чтобы не пропадало добро", и – пили эту гадость. Вино выливалось на улицы или в овраги. Текло по сточным канавам мимо больницы. Эти "люди" ложились и лакали по-собачьи из канав…». Писатель негодует на пивших по-собачьи, ему не приходит в голову, что пьянство прекращается не выливанием спиртного в сточные канавы, а надежным караулом, и, если нужно, стрельбой на поражение у складов, административные же меры думы могли привести к вспышке инфекций, а к потере остатков человеческого облика привели точно. Но караул – это так по-царски, так недемократично… Потом пришли белые, и Короленко высказывал недовольство их «произволом». А затем явились банды под черными знаменами с надписью «Смерть буржуям и жидам»…

Статья Короленко «Бесскелетные души» служит, возможно, зеркалом, с некоторыми искажениями отобразившим личность самого писателя. Поводом для ее написания стало письмо студента Льва Резьцова, который был членом партии кадетов, потом примкнул к белогвардейцам, и, наконец, оказался большевиком. Короленко говорит: «Автор письма признает, что большевики тащат к пропасти. Но пропасть теперь – "единственный выход. Остается одно: во имя родины помочь большевикам в их прыжке через эту пропасть. Иначе погибли мы все, погибла Россия…"». По мнению Короленко, это письмо свидетельство того, что «русская душа жива, конечно, но это – жизнь беспозвоночного, это организм без костяка… без силы сопротивлениям вихрям психической непогоды…». Сергей Дмитриев делает вывод о последовательности Короленко, однако не может не броситься в глаза странная двойственность писателя, всю жизнь упорно подтачивавшего существующий общественный строй, – и удивлявшегося результатам своих действий. Хотя писатель и борец с самодержавием – так уж получилось – прочно ассоциируется со второй половиной XIX века, плоды своей деятельности ему удалось пожать в веке XX-м.