Книгу рекомендует литературовед, литературный критик, писатель Павел Басинский
В 1900 году Короленко вместе с семьей уехал из Петербурга в Полтаву и прожил там 21 год.
В книге Сергея Дмитриева рассказывается о последних годах жизни Короленко. В Полтаве восемь или девять раз менялась власть. В какой-то момент город стал настоящим эпицентром Гражданской войны.
Отношение Короленко к власти было непоколебимым. Его можно сформулировать так: ничего не проси для себя, но, когда речь идет о жизни других, иди и говори с любой властью. И он шел просить любую власть, которая воцарялась в Полтаве, об избавлении от тюрем и казней. Хотя «просить» — неудачное слово. В самой осанке и внешности Короленко было что-то такое, что заставляло преображаться самых отпетых палачей. Сила его внушения была такая, что, пока он не стал задыхаться от сердечной недостаточности, он мог речью остановить от погромов и грабежей толпы людей.
Невозможно без слез читать в книге Дмитриева о смерти Короленко. Видный большевик и бывший товарищ его молодости Раковский предлагал ему роскошный вагон, в котором Короленко в сопровождении врачей по личному распоряжению Ленина мог отбыть в заграничный санаторий. Но Короленко отказался, заявив, что ни от одной власти никогда ничего для себя не брал и не возьмет. Еще раньше он отказался от помощи советских писательских организаций, сказав, что другие писатели нуждаются больше. При этом с благодарностью принимал продукты и лекарства, которые несли ему из своих скудных запасов рабочие и крестьяне Полтавы. В последний путь его провожал весь город…
Автор
Сергей Николаевич Дмитриев — современный историк, поэт, издатель. Автор трудов о жизни и творчестве Александра Грибоедова и Владимира Короленко. Кандидат исторических наук.
Время и повод написания
Жизнь и творчество Короленко на фоне исторических событий — одни из главных исследовательских интересов Сергея Дмитриева. Его теоретические работы о писателе, а также публикации о русской смуте ХХ века легли в основу настоящей книги.
О чем книга?
Грянула бы революция в России, если бы страна не участвовала в Первой мировой войне? Почему рухнуло самодержавие и как большевикам удалось захватить власть? Что собой представляли и что предлагали России белые, красные и зеленые? Что такое красный террор? Все эти вопросы и темы подаются в контексте жизненных коллизий, конфликтов и взглядов главного героя книги — писателя, публициста, общественного деятеля, автора знаменитых повестей «Дети подземелья» и «Слепой музыкант» — Владимира Галактионовича Короленко (1853–1921).
Большую часть книги составляют выдержки из дневников и писем Короленко о положении дел в годы революции. Он пишет о волнах расстрелов, жертвах красного террора, психологии чекистов. Вот, например, что говорит Короленко о разгроме чекистами монастыря в 1919 году: «Вчера пришли ко мне прихожане и даже, кажется, участники монастырской общины. Оказывается, в ночь с 11-го на 12-е в монастырь явились красноармейцы от Ч. К. Киевского вокзала. <…> Ворвались в монастырь, стреляли в окна, выламывали двери, обшарили кельи, забрали, что могли: брали рясы, шубы, сапоги. Искали оружия и белогвардейцев».
Автор книги Сергей Дмитриев не только историк и писатель, но и фотохудожник, путешественник. Интересно, что и главный герой его книги, Владимир Короленко, тоже увлекался фотографированием.
Владимир Короленко с фотоаппаратом
Главная мысль Короленко
Вся публицистика Короленко тех лет была направлена на защиту ценности человеческой жизни. Он был убежден, что «выход из создавшегося положения — в “единстве” мысли, воли и веры народов, населяющих Россию».
Владимир Короленко
о своих политических взглядах:
«Да, я не большевик, но я и не петлюровец, и не деникинец, не верю в пользу внешнего вмешательства. Я не активный политик. Но я верю, убежден, что есть все-таки и моральная сила, которой стоит проснуться, и многое изменится. Поэтому я стараюсь пробудить человечность среди озверения, и я не только верю, но и знаю, что она не вредит, а помогает самой борьбе».
Структура книги
Книга состоит их трех разделов. В первом — «В грозу проснувшейся свободы» — говорится о событиях с начала 1917 года до Октябрьского переворота. Во втором разделе книги — «Полтавское междуцарствие» — речь идет о событиях в Полтаве, где в те годы жил писатель и где постоянно шла борьба за власть. Третий раздел — «Пути застилаются мглою» — посвящен событиям в период с 1919 по 1921 год.
Во что верил Короленко
Дмитриев отмечает, что Короленко через всю жизнь «пронес уважительное отношение к религии, разделяя глубокие религиозные чувства»: «Писатель был на стороне тех, кто противостоял нападкам большевиков на Церковь, и он отвергал мнение, что российский народ отказался от религии, считая, что, наоборот, можно говорить о росте религиозных настроений».
Дети-беспризорники играют в карты на улице. 1918. Фото ТАСС
В 1918 году в Полтаве по инициативе и под руководством Владимира Короленко была образована Лига спасения детей. Цели Лиги были следующими: «а) спасение детей от голода; б) содействие их физическому, умственному и нравственному воспитанию; в) забота о брошенных и бесприютных детях; д) разработка вопросов правого и социального положения детей».
Лига занималась снабжением детей пищей и одеждой, открытием для них приютов, колоний, больниц, школ, санаториев, детских садов, яслей и т. д. Следуя примеру полтавской Лиги, подобные общественные организации стали создаваться во многих других городах.
«Вот и еще сотни жизней спасены»
Отрывок о Лиге спасения детей из книги «Владимир Короленко и революционная смута в России»
аровоз, скрипя тормозами и устало выбрасывая из себя густые клубы дыма, превозмог последние метры пути и замер. Железная дрожь пробежала по застывшим вагонам, к которым со стороны вокзала уже спешили десятки людей. Владимир Галактионович не раз наблюдал такую картину, знал, что за этим последует, и опять не мог сдержать в себе нарастающего волнения с привкусом горечи и радости одновременно. «Вот и еще сотни жизней спасены, — подумалось ему. — Только не было бы так много больных, как в прошлый раз».
Особенно тягостными снова оказались первые минуты встречи, когда из вагонов на перрон стали сходить с помощью взрослых дети и сбиваться тут же кучками — малыши рядом с подростками, мальчики рядом с девочками. Молчаливые и жалкие, одетые явно не по солнечной майской погоде, почти поголовно в осенней и зимней одежде, изрядно потрепанной и часто не по размеру, они еле держали в руках свои скорбные пожитки: у некоторых это были вещевые мешки с гремящей внутри железной посудой, у других — связки белья, у третьих — подушки, перевязанные и перекинутые через плечи ботинки или сапоги, чайники и даже сковородки. На новом месте могло пригодиться что угодно — это прекрасно понимали те, кто снаряжал детей в дорогу.
Владимиру Галактионовичу приходилось сдерживать накатывавшиеся слезы и вновь удивляться выражению детских глаз на измученных голодом лицах. В этих глазах читалось такое пронзительное, идущее из глубины души знание превратностей жизни, какое раньше приходилось замечать только у видавших виды стариков.
Все шло своим чередом. Дети группами направлялись к распределительным пунктам, где они будут накормлены, осмотрены врачами, подвергнуты дезинфекции и распределены по приемникам, детским домам и колониям. Сквозь толчею Владимир Галактионович направился к санитарному вагону, из которого на носилках выносили больных детей. Тут никто не толпился, все знали, что такое тиф. Владимиру Галактионовичу помогли разыскать старшего врача эшелона. Им оказался молодой, не старше тридцати лет человек с пышными волосами, одетый не в белый, а скорее в серый, затертый халат. Вид у него был изнуренный, но он старался держаться бодро.
— Извините, я оторву вас от дел лишь на минуту. Много ли у вас больных? — спросил Владимир Галактионович.
— Тифозных восемнадцать, есть больные дифтеритом, а о дизентерии я и не говорю, — торопливо ответил молодой врач, разглядывая невысокого, коренастого собеседника, похожего всем своим обликом, а особенно седой бородой и такими же немного взъерошенными волосами на монастырского старца. — От холеры Бог миловал. Жаль, что плелись сюда слишком долго. Из Москвы выехали еще позавчера утром, вот и пришлось в пути, не доезжая Харькова, схоронить троих ребятишек, одному мальчишке не было и семи. Но на 674 детей это не так уж много. Правда, от тифа слегли еще две наши медсестры, но я вижу у вас тут подмога есть…
Петроград, 1918
— Спасибо за детей. Мы постараемся, чтобы у них все здесь наладилось как нельзя лучше, — сказал Владимир Галактионович и крепко пожал руку врача… <…>
Чтобы развернуть деятельность Лиги, требовался сильный толчок, и Владимир Галактионович берется за перо, чтобы написать статью-призыв «На помощь русским детям». В начале ноября 1918 г. она появляется в полтавских газетах и «Киевской мысли». Писатель звал всех, в ком жива совесть, откликнуться на надежду матерей голодающей России, готовых отправить своих детей в «неведомо-опасный путь» на Украину для спасения их жизней. <…>
Писатель взывал к всечеловечности и к отказу от националистических глупостей: «Неужели кто-нибудь на Украине возразит на это: “Геть. Це вражi дiти… ” Или: “У нас есть и свои голодающие дети”. Никогда одно доброе дело не мешает обществу одновременно делать и другое, а часто еще усиливает его». <…>
«Вражда и раздоры, разделяющие народности бывшей России, должны стихать у предела, где начинается детский возраст. За этими пределами должен господствовать один общий для всех закон, закон человечной взаимности. Полагаю, что это бесспорно. Когда-нибудь вражда стихнет на почве тех или других новых отношений. В отношении детей она не должна существовать уже и ныне». <…>
В своем выступлении на собрании Лиги Владимир Галактионович определил основной принцип, который должен был олицетворять ее облик: «Деятельность Лиги — вне политики, вне классов, вне сословий… Нет для нас классовых детей, есть только страдающие дети». Дети, неповинные в «ошибках и преступлениях», совершенных старшими поколениями, но принимающие на свои хрупкие плечи «самые тяжелые страдания». Оценивая значение расширяющейся деятельности Лиги, писатель отметил, что «под лозунги разносторонней вражды, классовой, сословной, политической и национальной, нашлась общечеловеческая нить, связавшая людей разных лагерей, разных классов и национальностей на общем чувстве сострадания и любви к детям. Эта нить человечности и сочувствия не должна прерваться. Я верю, что ей суждено только крепнуть». ф.аровоз, скрипя тормозами и устало выбрасывая из себя густые клубы дыма, превозмог последние метры пути и замер. Железная дрожь пробежала по застывшим вагонам, к которым со стороны вокзала уже спешили десятки людей. Владимир Галактионович не раз наблюдал такую картину, знал, что за этим последует, и опять не мог сдержать в себе нарастающего волнения с привкусом горечи и радости одновременно. «Вот и еще сотни жизней спасены, — подумалось ему. — Только не было бы так много больных, как в прошлый раз».
Фома
