Литературный форум «Мiръ Слова», созданный при Издательском совете Русской Православной Церкви, начал кампанию по активному продвижению книг, полезных для подрастающего поколения. В число рекомендованных для юношества произведений вошли книги многих известных современных писателей и книги русских классиков. Одна из них - Николая Гарина-Михайловского «Детство Тёмы». Обсуждению этой книги посвящено интервью поэта Сергея Арутюнова с членом Союза писателей России протоиереем Геннадием Рязанцевым-Седогиным, которое мы представляем вниманию читателей
- Отец Геннадий, помните ли вы «Детство Тёмы» Гарина-Михайловского? Мне бы хотелось поговорить с вами именно о ней, но сначала позвольте спросить Вас, какие классические и знакомые всем нам произведения о взрослении вам наиболее памятны.
- Конечно же, я помню «Детство Тёмы», и считаю, между прочим, что его у нас читают не слишком внимательно...
Если же вспоминать наиболее яркие художественные произведения, посвящённые теме взросления, то в первую очередь вспоминается Диккенс. Он ставит своих героев в наиболее трудные ситуации, вызывающие самое живое чувство.
Затем – Фёдор Михайлович Достоевский, его рассказ «Мальчик у Христа на ёлке», и глава «Мальчики» из «Братьев Карамазовых».
А разве не вспоминаются «Детские годы Багрова-внука» Сергея Аксакова? Автобиографично… и с каким тщанием выписано здесь время, нравы, первые утраты и первые радости. Из более современных вещей –проникнутое высоким духом «Лето Господне» Ивана Шмелёва, а из написанных буквально «вчера» – «Мальчик со шпагой» Вячеслава Крапивина, испытаниями возводящего героя из ребяческого ещё сословия в мужское, в защитники слабых и обиженных.
- Каков, по-вашему, смысл «Детства Тёмы», в сущности, небольшой, но поразительно энергичной книги? Детская ли вообще она?
- Смыслов в любых замечательных книгах, тем более тех, что остались в традиции русской классической литературы, можно найти довольно много, если, конечно, присутствует желание не скользить по строкам, улавливая общую канву сюжета, а читать вдумчиво, и так внимательно, как только можешь. Такое чтение с пришествием электронных средств передачи текста становится всё большей редкостью.
Я в силу своего обычая привык видеть за каждым значительным произведением евангельские смыслы. Книга может быть согласной с ними, с помощью современных ей героев и их поступков подчёркивать правоту Евангелия, или спорить с ним (по большей части, надо сказать, спорить бесплодно, во вред себе, но здесь – свободная воля автора, кем ему быть и какую сторону выбирать).
Что до «Детства Тёмы», это и детская, и взрослая книга одновременно. Однако мне кажется, знакомство с ней в советской школе ограничивалось всего одной главой…
- О спасении собаки Жучки из колодца!
- Да, именно. Мальчик думает, что дворовая собака исчезла не просто так, что её могли спровадить со двора и даже убить, но няня сообщает ему, что кто-то сбросил её в колодец, и он самоотверженно спасает её, после чего почти смертельно заболевает, но выздоравливает.
- «Детство Тёмы» в советском издании состояло из этой одной главы. А знаете ли вы, почему содержание книги было так урезано?
- Урезание, может быть, было продиктовано тем, что подвигу предшествовал разговора мальчика с матерью о Христе.
- Позвольте процитировать весь этот отрывок.
- Разумеется.
- «Мать встала, подошла к киоту, вынула оттуда распятие и села опять возле сына.
— Кто это?
— Бог.
— Да, Бог, который принял вид человека и сошел с неба на землю. Ты знаешь, зачем он пришел? Он пришел научить людей говорить и делать правду. Ты видишь, у него на руках, на ногах и вот здесь кровь?
— Вижу.
— Эта кровь оттого, что его распяли, то есть повесили на кресте; пробили ему гвоздями руки, ноги, пробили ему бок, и он умер от этого. Ты знаешь, что бог все может, ты знаешь, что он пальцем вот так пошевелит — и все, все мы сейчас умрем и ничего не будет: ни нашего дома, ни сада, ни земли, ни неба. Как ты думаешь теперь, отчего он позволил себя распять, когда мог бы взглядом уничтожить этих дурных людей, которые его умертвили? Отчего?
Мать замолкла на мгновение и, выразительно, мягко заглядывая в широко раскрытые глаза своего любимца-сына, проговорила:
— Оттого, что он не боялся правды, оттого, что правда была ему дороже жизни, оттого, что он хотел показать всем, что за правду не страшно умереть. И когда он умирал, он сказал: кто любит меня, кто хочет быть со мной, тот должен не бояться правды. Вот когда ты подрастешь и узнаешь, как люди жили прежде, узнаешь, что нельзя было бы жить на земле без правды, тогда ты не только перестанешь бояться правды, а полюбишь ее так, что захочешь умереть за нее, тогда ты будешь храбрый, добрый, любящий мальчик»
Мог ли советский цензор допустить, чтобы школьники младших классов в принципе знали о таком разговоре, вопрос исключительно риторический.
- Именно так. Разговор слишком убедительный. Как проповедь.
- Фигура матери вообще замечательна так, что следует порекомендовать каждому читателю этого интервью прочесть книгу от начала и до конца. Мать Тёмы не только великолепный психолог, но настоящая христианка.
- Удивительная фигура.
Как любит она всех своих детей, которых у неё пятеро, как понимает их, и как понимает воспитанного в военном корпусе и оттого часто жестокого к детям мужа! Как она мыслит, «его самого воспитывали жестоко, вот он и не знает, как можно иначе, чем наказывать ремнём». Тёме она говорит слова, пронизанные живой любовью: «Папа строгий, но папа сам может упасть, и всякий может».
Эти слова сходны… с проповедью, но что ценно и важно, проповедь эта произносится в семье, родным человеком родному человеку наедине. В храме многие из нас воспринимают проповедь священника как отеческое поучение всем и каждому, но в семье проповедь важна тем, что произносит её самый близкий человек. Так укрепляется важнейшая из церквей – домашняя. Семья.
Только в конце книги, когда отец Тёмы умирает, на смертном одре признаётся: «А молиться-то за меня и в самом деле некому было: я сиротой рос...», и такое признание объясняет любовь и жалость матери Тёмы к мужу-сироте, доросшему – удивительный случай! – до генерала, и сохранившему в душе, несмотря на страдальческий опыт, опыт войны, неистощимые благородные истоки.
- В результате «урезания» сюжета до подвига Тёмы мы представляем его себе исключительно как маленького героя. Таков ли он на самом деле?
- Я не могу сказать, что так. О мальчике говорится, что он живой, как огонь, подвижный, как ртуть, неуравновешенный, вечно взбудораженный, возбуждённый и впечатлительный. Такая характеристика…
- …граничит с болезнью?
- В современной медицине используется термин «гипер-активный», «ребёнок с синдромом дефицита внимания», а в Церкви бы сказали иначе.
- Как?
- У Тёмы, если смотреть на него с учётом многовекового наблюдения Церкви за жизнью души, не просто синдром дефицита внимания, а «томление духа». Он, как раньше говорили, избалованный: издёрган, капризен, и особой вины в том ни матери, ни отца, ни сестер или братьев, ни дворовых людей, хорошо к нему относящихся, нет.
Тёма – маленький герой по натуре, и в этом пошёл по стопам отца (тот признаётся в схожести, и она его огорчает), но он рано хочет быть центром внимания, и потому страдает. Возможно, он хотел бы, чтобы его почитали в семье гораздо больше, чем почитают, несмотря на то, что ему всего восемь лет, но душа его пробудилась, и он готов напоказ проскакать на бешеном коне, рискуя жизнью, только бы его заметили.
Если Тёма вырастет с неутолимой жаждой именно всеобщей любви, то каждый человек, равнодушный к нему или настроенный недружественно, будет причинять ему страдание… С возрастом буйство будет уходить, и дай Бог, чтобы так и было. Но из маленьких героев может равно родиться и великий защитник угнетённых, борец с несправедливостью, и упоённый собственным величием негодяй. Тогда – беда.
Иисус учит нас – одновременно! – и сохранению в себе детской неутолимости, наивности, но и взрослости как умению смиряться с жизненными обстоятельствами, многие из которых неблагоприятны. Тёма пока походит на Христа лишь в том эпизоде, когда Им были изгнаны из храма торговцы. И больше ни в чём… Ему предстоит ещё долго учиться жить с людьми, понимать своё истинное место в мире, а не капризничать.
- Огромное количество сцен выпущено: та, в которой умирает жена еврея Абрумки, и Тёма впервые задумывается о неотвратимости смерти. И притча о спасшем его от разъярённого быка, но надравшем ему потом уши мяснике, в которого мальчик затем кидает камень. И здесь уже отец Тёмы доволен, что он не спустил обидчику, а мать укоряет в том, что он мстит спасителю.
- Замечательно чётко прописанные эпизоды, и какого-то евангельского духа.
Вспомним и падение героя: не выдержав допроса в гимназии о совершенном хулиганстве, он выдаёт своего любимого товарища, и мучится раскаянием. Мать понимает, что случилось нечто непоправимое, и просто жалеет сына, не упрекает, видя, что для него это настоящая трагедия.
Когда Тёма «срезается» на экзаменах в третий класс гимназии, то пытается отравиться серными спичками, и испуган, и всё кончается хорошо. Но доктор предупреждает отца – «Вы, однако, с сыном-то все-таки помягче, а то ведь можно и совсем свихнуть мальчугана... Нервы у него не вашего времени...», и здесь тоже чувствуется благодать людей тонких и понимающих, которые были всегда, но именно их особенно недоставало там, где происходило несчастье.
- Я позволю себе процитировать ещё один отрывок, завещание отца Тёмы:
«Тебе труднее будет, жизнь все сложнее делается. Что еще вчера хорошо было, сегодня уж не годится... Мы росли в военном мундире, и вся наша жизнь в нем сосредоточивалась. Мы относились к нему, как к святыне, он был наша честь, наша слава и гордость. Мы любили родину, царя... Теперь другие времена... Бывало, я помню, маленьким еще был: идет генерал, — дрожишь — бог идет, а теперь идешь, так, писаришка какой-то прошел. Молокосос натянет плед, задерет голову и смотрит на тебя в свои очки так, как будто уж он мир завоевал... Обидно умирать в чужой обстановке... А впрочем, общая это судьба... И ты то же самое переживешь, когда тебя перестанут понимать, отыскивая одни пошлые и смешные стороны... Везде они есть... Одно, Тёма... Если...
Отец поднялся и уставил холодные глаза в сына.
— Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, я прокляну тебя из гроба...»
Как славно сказано: символ дворянской веры. Сословия, на которое была оставлена Россия.
- Проникновенные слова, правота которых оплачена дорогой ценой. Ничего здесь комментировать, по-моему, не надо. Ясно всё до последней буквы.
- Но что же в итоге можно говорить о повести?
- У Гарина-Михайловского получилось написать вещь, которую читают до сих пор.
Тетралогия взросления – вспомним «Гимназистов», «Студентов» и «Инженеров» - могла бы служить образцом для нашего юношества.
Но надо помнить и другое: «страстность» шутит с человеком не слишком благопристойные шутки. Гарин-Михайловский вместе с Тёмой отступил от отцовского завета: в 1906-м году он скончался в редакции большевистской газеты при обсуждении своего драматического этюда «Подростки». Талантливый писатель пошёл не просто за Максимом Горьким – он последовал за теми, кто ненавидел царя и желал погибели всей прежней русской жизни.
- А памятен стал иным…
- Одному Господу, и в том наше счастье, дано определять, чем вспоминать человека, что в нём было лучшим, а с чем с ним следует, пусть с горечью, но примиряться, прощая ему и ошибки, и заблуждения.
Со всех нас когда-нибудь спросится. С талантливых – особенно. И горе тем, кто не успеет к тому времени достаточно повзрослеть, но печально и за тех, кто слишком рано забудет в себе пусть страстное и наивное, но дитя, и станет мерить всё бытие одной скучной мерой.
Беседовал Сергей Арутюнов/Ассоциация писателей Урала
