Круг чтения протоиерея Димитрия Лескина

 – Я не мыслю и дня без чтения. Чувствую себя обездоленным, если хотя бы вечером у меня в руках не оказалась книга. Причем речь идет именно о бумажных томах. Понимаю, что со многими текстами даже удобнее работать в электронном виде, но все-таки исключительно важным представляется именно общение с бумажными, иногда уже пожелтевшими страницами. Так ты переживаешь эпоху, когда книга была создана. Сам я часто читаю сразу несколько книг, связанных со служением, преподавательской деятельностью, для души. Слава Богу, это удается совмещать. Так, за последнее время я параллельно читал несколько книг. Расскажу о них.

 «Избранные письма» К.Н. Леонтьева

Этот томик многим известен, он был выпущен в начале 90-х годов и стал первым изданием эпистолярного наследия великого русского мыслителя. С тех пор переписка Константина Леонтьева неоднократно переиздана и расширена, в том числе в продолжающемся полном собрании сочинений, но я перечитывал именно книжку из моего студенчества.

Фигура этого великого и незаслуженно забытого философа, обладавшего пророческим дарованием, еще в 70-х-80-х годах XIX века ощутившего надвигающуюся трагедию, конечно же, мало с кем может сравниться. С другой стороны, в письмах уникально предстает его личность.

Леонтьев проделал огромный путь от человека весьма материалистических, эстетских и сибаритских, даже барских (по его происхождению) взглядов до глубоко верующего христианина, пережившего реальное религиозное потрясение на Святой горе Афон. Оно полностью изменило его жизнь, жизнь человека, уже свыкшегося с определенными светскими принципами и достаточно безнравственным образом жизни.

Все произведения Леонтьева, публицистика, философские очерки и особенно – эпистолярное наследие дают понимание не только мировоззрения, но и личностных особенностей автора.

Собрание сочинений Сергея Николаевича (отца Сергия) Дурылина

Имя отца Сергия еще со студенческих лет волновало меня своей сложной драматичной судьбой. Блестящий писатель Серебряного века, ставший священником в роковые годы революции и гражданской войны. Он не сложил с себя сан, но в советский период был известен, прежде всего, как ученый – искусствовед, литературовед и театральный критик. Множество произведений он писал «в стол», и они стали известны только в 90-е годы. Сейчас, стараниями ряда энтузиастов, в том числе Анны Резниченко, издаются тома его наследия, которое поистине огромно. И издано еще далеко не все.

Мне довелось прочитать и его художественные произведения. Самое известное среди них – роман-эпопея «Колокола», где сквозь призму историй колоколов и звонарей повествуется о судьбе и путях России. Потрясающее по лиричности произведение «Сударь Кот» – всем рекомендую его как образец высокой русской прозы. Замечательные «Рассказы Сергея Раевского».

Но особенно мне близки автобиографические произведения отца Сергия. Книга «В родном углу» – воспоминания, связанные с родом, родителями, родными, близкими, детством. И опять встреча с чудом «великого и могучего». У Дурылина вообще можно учиться высокому русскому слогу, который, к сожалению, был потерян во многих произведениях Серебряного века: никакой вычурности, но сила воздействия слова – потрясающая!

Отдельно издан объемный сборник записных книжек отца Сергия, которые он вел на протяжении 20-х – 30-х годов, под названием «В своем углу» (их надо обязательно разделять с книгой «В родном углу» – это совершенно разные произведения). Это практически никак не оформленные дневниковые записи, где больше философии, богословия, различных экскурсов и воспоминаний.

Например, одна из первых заметок – рассказ М.А. Новосёлова, который Дурылин приводит, анализируя «Заметки» о Льве Толстом М. Горького. Однажды Новосёлов задал вопрос писателю, кого бы из великих деятелей он желал бы увидеть в живых. Звучали имена Будды, Конфуция, Лао Цзы и др. Среди них, к удивлению Новосёлова, не было Господа Иисуса Христа. Когда Новосёлов спросил, не хотел ли бы Толстой увидеть Христа, тот ответил резко: «Ну уж нет. Не желал бы с Ним встретиться. Пренеприятный был господин». Согласитесь, характерно.

Тут надо подчеркнуть, что отцу Сергию не свойственно перевирать: у него была фотографически точная память на нюансы.

Дурылин – уникальная личность, гениально запечатленная в картине М.В.Нестерова «Тяжелые думы», именно отец Сергий является ее прототипом. Многие книги Дурылина в последние годы изданы впервые, до того их можно было прочесть в каких-то журналах, фрагментами.

Ирина Одоевцева «На берегах Невы» и «На берегах Сены»

Тоже мемуарная литература, но уже совсем другого направления, другого пошиба, хотя эпоха та же – Серебряный век.

Автор уже – пожилая женщина, но, обратившись к годам своей юности смогла наполнить свои произведения свежестью и юностью. Первой части воспоминаний (20-е годы) особенно присуща детскость и радостность. Это общение с Николаем Гумилевым, восторженные девические описания Александра Блока, умиление беспомощным О. Мандельштамом, осторожное восхищение Анной Ахматовой и т.д., и т.д.

Фигуры оживают! Имена и образы становятся реальными людьми. Голодный, промозглый, замерзающий Петербург бурлит культурной и религиозной жизнью. Сама Ирина Одоевцева не была религиозной, но как честная писательница не могла пройти мимо рассказов о проявлениях ее жизни героев воспоминаний. В том числе она пишет о молитве за Россию Николая Степановича Гумилева, когда он коленопреклоненно, призвав и ее, стоял в одном из холодных соборов Петербурга за полгода до своего ареста и расстрела в августе 1921-го.

Конечно, я обратился к этим воспоминаниям не впервые, но недавно очень захотелось их перечитать.

Теодор Парницкий «Серебряные орлы»

Это настоящее открытие! К своему стыду я раньше не слышал имени этого польского писателя. Историк, философ, человек, который жил в XX веке и скончался в 70-е годы. Роман «Серебряные орлы» был переведен на русский язык еще в 80-х и издан «Прогрессом», который специализировался в том числе на иностранной философской литературе. Роман создавался в 40-е годы, во время Второй Мировой войны, будучи атташе по культуре польского посольства в СССР в Куйбышеве. Тогда нынешняя Самара была запасной столицей Советского Союза (в силу того, что Москва оказалась в непосредственной близости от фронта).

И вот в этих обстоятельствах Парницкий пишет роман, посвященный раннему Средневековью. Эпохе Оттонов и борьбы за инвеституру, периоду формирования Священной Римской Империи, где главнейшими темами являются церковно-государственные отношения, становление папства как абсолютистской формы правления, ее противоречия с Империей, которая также претендует на абсолютизм, взаимоотношения с православной Византией.

Роман, при некоторой затянутости сюжета, является больше историко-философским эссе, где художественная линия – это антураж для передачи собственных размышлений автора. От этой книги нельзя ожидать приключенческой фабулы, на первом плане –осмысление эпохи раннего Средневековья.

Повторюсь, книга была написана в роковое время, возможно, это было бегство от действительности. Хотя с другой стороны – в ней много исторических параллелей.

Существует еще один роман Парницкого – «Аэций, последний римлянин».

А заключительная книга, о которой я хочу рассказать, была написана на итальянском языке, и я ее сейчас вычитываю в гранках. Это перевод воспоминаний католического священника Дона Галассо Андреоли о его служении в городе Тольятти в конце 60-х годов, когда он окормлял итальянских рабочих с Фиата, приехавших строить и открывать ВАЗ.

Это была совершенно закрытая тема. Известно, что тольяттинская итальянская община тогда насчитывала до двух тысяч человек. А учитывая, что они находились в совершенно безбожном государстве (в Тольятти, численность населения которого выросло в то время до 700 тысяч жителей, не было ни одной церкви, только маленький молитвенный дом!), итальянская община потребовала, чтобы священник Римо-католической церкви был в их рядах.

Он совершал богослужения, общался с итальянскими инженерами и рабочими, хотя ему было категорически запрещено общение с рабочими советскими (да и русский язык ему не позволяли учить, следили за этим). Но, тем не менее, эти контакты не могли не состояться, все-таки он три с лишним года прожил в Тольятти.

На основании своих записных книжек, уже на родине, в городе Модена, Дон Галассо написал воспоминания о Тольятти. Он не решался их опубликовать до конца 80-х, и только после того, как началась Перестройка, понял, что эти очерки никому не грозят, и отдал их в печать. Понятно, что воспоминания носят достаточно сильный антисоветский характер, но они настолько ярко и сочно передают ту удивительную жизнь, стройку, энтузиазм! Кончено, автор коснулся и нравственной стороны жизни.

Эта книга будет интересна очень и очень многим, не только тольяттинцам и жителям Самарской области. Так, в 2016 году ВАЗ отмечает 50-летие со дня основания, и выход книги будет приурочен именно к этой дате. Думаю, это будет хороший подарок: интересный, дискуссионный, который, очень может быть, вызовет желание поспорить, но тем не менее, написанный человеком, который искренне полюбил Россию и русский народ, но при этом воспринимал советскую систему как тяжкое иго которое несут миллионы людей.

***

Всегда, с самого детства, я любил книги. Ибо рос в семье, в которой, можно сказать, был культ книги. Насколько это было возможно в советский период, родители собирали библиотеку: тогда были многочисленные подписки на собрания сочинений. И вот у нас дома стояли Достоевский, Толстой, Пушкин… Книги эти я перелистывал еще тогда, когда не мог их прочитать.

Потом папа приучил меня к системности, и я старался подходить к чтению серьезно: если Пушкин, то с первого по десятый том. Иногда, естественно, чего-то не понимал. Но любовь к чтению сопровождала меня с детства, и я долго вынашивал мечту сформировать свою полноценную домашнюю библиотеку.

Мои школьные годы проходили в Тольятти (Ставрополе-на-Волге), где в большом книжном магазине «Факел» в те времена существовал отдел подписных книг, которые было невозможно купить «просто так». И я ходил туда любоваться этими изданиями, которые аккуратно стояли на верхних полках и очень привлекали.

На рубеже 80-х и 90-х, когда был дефицит всего, люди стояли в очередях за книгами (внешне это ничем не отличалось от очередей за колбасой). Помню одну такую очередь – стояли за Большим Энциклопедическим Словарем. Несколько сотен людей жаждали купить эту книгу так, что магазин продавал ее не только внутри, но и снаружи. Я тоже стоял в этой толпе, но прямо передо мной Словарь закончился (у родителей он был, я же стоял больше из чувства солидарности!). И вместо него купил единственное, что оставалось: как сейчас помню – сборник классической китайской поэзии и несколько переводов современных вьетнамских авторов. Эти два томика до сих пор где-то хранятся.

Конечно, по-настоящему я сформировал библиотеку в Москве, в студенческие годы. В 1993 году я стал студентом Московского государственного университета, а в стране начали издаваться прежде недоступные книги, в основном религиозно-философского содержания, причем стоили они не так дорого, как сейчас. А самое удивительное – букинисты вдруг выложили на прилавки то, что, казалось, исчезло безвозвратно в советские времена.

На первых курсах я буквально не вылезал из книжных, а особенно букинистических магазинов. Так у меня появились достаточно уникальные вещи. Друзья и сочувствующие постоянно подсказывали: что, где и как. Большинство тех букинистических лавок не пережили испытания временем, некоторые, наоборот, укрупнились, но все их я вспоминаю с благодарностью за ценные находки того времени. Например, «Очерки по истории русской литературы» профессора Венгерова, изданные отдельными выпусками или четырехтомная «История русской литературы А.Н. Пыпина – все эти тома пропитаны духом эпохи!

Перевозить книжные богатства в студенческое общежитие было сложно, а еще сложнее – доставлять из общежития в Тольятти, где родительская квартира была забита «банановыми» ящиками, которые идеально подходили для транспортировки книг. Мы с моей супругой разыскивали эти ящики, набивали их книгами, тащили на себе на железнодорожный вокзал и везли в плацкарте. Не один десяток ящиков так перекочевал.

Сейчас моя библиотека продолжает пополняться, но уже более избирательно. Насчитывает она около пяти тысяч томов, дома вся не помещается, поэтому часть (в основном – философские, исторические и богословские труды) хранится в Православной классической гимназии, где у меня – нечто среднее между кабинетом и библиотекой (книжные шкафы находятся на антресолях, где есть отдельные полки с дореволюционными изданиями).

Как и вся гимназия, кабинет-библиотека делался благодаря одному замечательному человеку, который для Тольятти и Волжского автозавода является легендарным – Марку Васильевичу Демидовцеву, ныне уже отошедшему в мир иной. Марк Васильевич спроектировал дизайн нескольких самых популярных автомобилей ВАЗа, однако по образованию был архитектором и в конце жизни решил вернуться к своему истинному призванию, создав проекты нескольких храмов. Его главным православным архитектурным детищем стала наша гимназия с домовым храмом, над библиотекой мы с ним сидели вместе, проектировали, рисовали на бумаге. Я, понятно, был мальчишкой в его глазах, но он относился очень доверительно и стремился претворить в жизнь мои идеи и мечтания. Так появлялись эскизы, которые сами по себе уже стали достоянием истории, они найдут свое место в Музее Поволжского православного института, который формируется сейчас.