Оказывается, есть такой! В последнее время появилось множество праздников со смешными названиями, но этот касается книжников – читатели входят в их число – непосредственно.
***
Помните ли лозунг-призыв «Книга – лучший подарок»? Не помню, когда он появился, но точно более тридцати, а то и сорока лет назад. Так прежнее государство подстёгивало книготорговлю с одной стороны, с другой пыталось повысить наш и без того уже высочайший «культурный уровень». К слову, «бескультурье» - уничижительное определение 1930-х гг.
В Советском Союзе книги дарили, конечно, часто, особенно в среде интеллигентской, и особенно редкие издания. По сути, все стоящие книги были редкостью, и речь здесь, конечно, не об Евангелии (его можно было достать в Москве за сто рублей: малые тиражи), а о том, что уже в самом конце советской цивилизации называли «книгами за макулатуру».
Итак, чтобы достать Виктора Петровича Астафьева, надо было сдать килограмм двадцать газет, журналов, картона, чертежей на ватмане, открыток и прочего бумажного хлама, копившегося где-нибудь в прихожей или на антресолях. Пункт приема макулатуры располагался в Чертаново у самого лесопарка, на обочине малопроезжей дороги, огибавшей бывшую новостройку. Там сейчас довольно обустроенный детский и взрослый парк… В обмен на порядочное количество килограмм приемщик выдавал талончик, и когда таких талончиков накапливалось достаточно, в книжном магазине (единственном на район) можно было насладиться стоянием в очереди за разовыми (штучными) экземплярами какого-нибудь Мориса Дрюона.
«Макулатурными» (не в сегодняшнем смысле «бросовыми», а покупаемыми лишь за заветные талончики) были: Андерсен, Дюма, Ильф-Петров, Конан Дойль и Честертон, Уилки Коллинс и Козьма Прутков, Гюго, Драйзер и Гашек, Пикуль, Хейли и Грин. Попали туда Шукшин, Соловьев, Зощенко. Были там и Цвейг, и Сименон, и Буссенар… кто выбирал их, Золя, Бунина, О’Генри? Жюль Верн, Лондон, Меримэ, Беляев – отчего вдруг произошёл такой взрыв, или, как бы сейчас сказали, «вброс» словесности в широкие народные массы?
Выбор персоналий был довольно тонким: массовое чтение. Да, детективы, да, лихо закрученные фабулы и авантюрные сюжеты, но и классика, бессмертная, несмотря ни на какие массовые же одичания.
Это были книги для народа, его высокообразованной и средне-образованной основы, то, что когда-то Горький объединил в серии «Всемирная литература», наследовали которой замечательно фундаментальные «Литературные памятники». Сотни тысяч, миллионы тонн древесины мы могли бы спускать на добротную мебель, но звание «книжной страны» Союз с себя сложить не умел и не хотел.
Технократический ум подспудно шептал, что Россия спасётся знанием. Это была самая настоящая христианская координата бытия.
А книг не хватало.
***
Вот почему, отчасти, за книгами охотились в Москве и в провинции, и везли из столиц не только, как рассказывают, «колбасу». Книги ехали из издательств в магазины, неслись самолетами, тряслись поездами и плыли по рекам и морям, устраивались на домашних или библиотечных книжных полках, и только ждали, когда их откроют. «Потрёпанная – значит интересная», говорили тогда.
У букинистических магазинов толкались озирающиеся личности с тележками. Эта торговля с рук была незаконной, но милиция смотрела на неё сквозь пальцы: не драгоценности же толкают ворованные.
Возможно, книга в те уже давние, кажется, годы удовлетворяла страстной мечте о собственности людей, фактически лишённых возможности иметь что-либо, кроме крыши над головой и постоянного дохода. Разве не проста и не счастлива мысль о том, что читатель становится собственником текста? Владелец книги – уже немного её автор. Так происходит возвышение натуры, и в собственных, и в общественных глазах. Так речь становится чётче и одновременно образнее.
Вообще, когда целый народ рвётся к знанию, зрелище это как минимум величественное.
***
Что касается подарков, книга так и не стала тогда единственным из них. Случалась, но жизни не вытесняла: мужчинам – сорочки, галстуки и запонки, женщинам – цветы и вазы для оных, таков был подарочный этикет. Случались статуэтки, чеканки на стену, а если книга, то подарочный альбом, то архитектурный, краеведческий, художественный, с художественной же фотографией.
Сегодня книга в подарок рассматривается даже в «интеллигентных» домах как уступка основному – деньгам в конверте. «Дарю самое лучшее, распорядись, как хочешь, мало ли какой у тебя вкус, к чему загромождать квартиру ненужностями, ничего не навязываю». В пору пришлись «подарочные сертификаты», которые, за недостатком времени, портились и приходили в негодность. Та самая древесно-стружечная «Икея», какие-то спортивные и развлекательные клубы с прыжками откуда -то куда-то… По меткам подарков и время судить. И если книги преобразились (выродились?) в денежные конверты, хорошо ли мы знаем друг друга? И хороши ли мы вообще? И нет ли в конверте с деньгами оттенка равнодушием к человеку, или продиктован такой конверт исключительно знанием о том, что денег вечно не хватает?
Эпоха потребления всего и вся без разбору вытесняет книгу на обочину не только подарочную, но и бытийную. «Нас так долго учили любить твои запретные плоды» - пелось в конце 1980-х гг. об «Америке», воплощавшей в себе все мыслимые и немыслимые чудеса. Советский интеллигент, попадавший за границу, в столицы европейские и азиатские, бежал не за одеждой, а в книжную лавку, и встречал там свободную мысль. Некоторые – Библию, и русскоязычные издатели об этом прекрасно знали.
Что же завтра? С учетом электронного распространения знаний – то же самое, с поправками на ветер.
Мне не известны случаи дарения сертификатов на покупку книг на каком-нибудь ЛитРесе, но весьма возможно, что они есть. Быть вне книги означает погружаться в бытийное болото и самому, своей же свободной волей социально становиться в положение обслуживающего персонала. Если твоя работа не связана с рефлексией, чем-то хотя бы отдалённо книжным, ты отплываешь и от книги, и от интеллектуальной деятельности на довольно значительное расстояние. Назвать это состояние счастьем я не могу при всем желании. Даже инструктора по горным лыжам где-нибудь в Канаде – читатели. Хотя бы журналов для инструкторов по горным лыжам.
Одно могу сказать совершенно безапелляционно: если не развивать читательские свойства, понимание текста, эти навыки атрофируются, и через пять-десять лет чтение самой элементарной технической инструкции (язык их ужасен) представит значительные сложности. Можно дойти и до того, что не то что вывески, а текста банковского договора прочесть не сумеешь. Подсказчики найдутся, а собственного разумения уже не хватит, и придётся нанимать для растолкования простейших формул юриста или герменевтика.
Дарите книги.
Дарите их тем, кого считаете достойным оценить ваш дар. Дарите, потому что вне пространства памяти и зренья всё, в общем-то, тлен и чепуха, да не покажутся такие слова презрительным верхоглядством. Книги зовут ввысь, и нет им замены, и вряд ли найдётся таковая даже в виде имплантированного в человека электронного интерфейса.
Чтение излечивает, писание врачует – вот на каких краеугольных камнях стоит христианская цивилизация, пригласившая человека быть человеком. Предложившая ему жить, а не выживать. На этих камнях были построены настоящие шедевры. А что построится без книги, воплощающей лучшие чаянья нашего биологического вида? Мегалитические торговые центры? Да полно вам. Пройдут и они.
Книги – останутся.
