Доклад магистранта Сретенской Московской духовной академии иеромонаха Никона (Сандульского) «Феофан Затворник и Ф. М. Достоевский: синергия опыта подвижничества на Афоне и тема “русского Христа”»
В настоящее время православная общественность и интеллектуально-богословские круги российской науки и образования переживают период возрождения национальной традиции духовно-нравственной культуры и воспитания. Не случайно в 2020 году в Конституцию РФ были внесены поправки, прямо учитывающие православные корни российской цивилизации, что также было отмечено в качестве особого знака времени и Русской Православной Церковью. Величайший опыт православного подвижничества и поиска Бога, представленный в прошлом в творчестве и личной жизни выдающихся мыслителей, священников, богословов, писателей и философов, сегодня может и должен рассматриваться как важнейший вклад русского мира в мировой процесс укрепления христианского самосознания.
Для современной России исторический опыт ценен прежде всего тем, что несет в себе мощный пророческий потенциал, еще очень мало раскрытый и познанный. Особенно с этой точки зрения показательно наследие святителя Феофана Затворника и Федора Михайловича Достоевского. Одно из актуальных требований дня заключается в необходимости сбрасывания идеологических покровов с творческого наследия русских богословов и писателей. Вряд ли правомерно отождествлять содержание метафизики и этики Достоевского или святителя Феофана с какой-то одной идеологемой. Тем более, что до сих пор существуют целые пласты их интеллектуального опыта, которые могут стать основой раскрытия внутренних мотивов самосознания Русского мира.
Минувший 2021-й год был годом двухсотлетнего юбилея великого мыслителя и художника русского слова Достоевского. Также в наши дни благодаря усилию Русской Православной Церкви не только возрождается интерес к пастырскому наследию и подвижническому опыту Феофана Затворника, но и проводится тщательное научное исследование ранее не известных материалов и рукописей святителя, их анализ, обработка, публикации, благодаря чему постепенно восстанавливается исчерпывающая картина православной мысли епископа. На сегодняшний день представляется актуальным исследование общего религиозно-философского континуума, объединяющего наследие двух авторов. Главная причина заключается в том, что Достоевский именно в опыте русского православного старчества видел реальный опыт обретения православного идеала в Русском мире как явлении в пространстве всемирной истории. Об этом свидетельствуют последние великие романы писателя, содержание «Дневника писателя» и его обширное эпистолярное наследие. Тема «русского Христа», обозначенная нами в заголовке статьи, опирающаяся на содержание одного из писем писателя, предлагается в качестве интегрального смысла философско-исторических и религиозно-антропологических поисков мыслителя, которые как раз сближают его с теоретическим наследием святителя, с теми задачами, которые ставил перед Русской Церковью и отечественным интеллектуальным сообществом Феофан Затворник.
Христианское самосознание и «русский Христос» Достоевского
Почему именно с темой «русского Христа», как она была представлена в художественных произведениях и религиозно-философских публикациях Достоевского, коррелирует подвижнический опыт святителя на Афоне? Дело в том, что выдающейся заслугой святителя является, как известно, перевод текстов «Добротолюбия» («Филокалия»). Важнейшее содержание и значение данного литературного корпуса христианских подвижников и теоретиков различных богословских школ эпохи патристики и схоластики заключается не просто в изображении жития и пустыннического опыта. Фактически, тексты «Добротолюбия» стали большим коллективным опытом осмысления онтологического измерения Богоискательства и Богопостижения верующими. «Филокалия» помогает научать любви к красоте, которая по аналогии и в купе с любовью к мудрости составляет основание христианского видения мира как творения Божия. Принципиальное единство Красоты и Истины открывается в опыте веры и по благодати Божьей. Более того, единство красоты и истины носит бытийный, онтологический, а не только гносеологический познавательный характер. Иными словами, в свободной любви к Богу и к Его творению как выражению абсолютной Воли открывается доступ к постижению сущности земного существования человека, его исторического пути и его исканий во времени как отграниченном рождением и смертью. Умение видеть мир в единстве своих нравственных и бытийных явлений укрепляется в опыте веры и любви.
Именно об этом писал и Достоевский. Красота в понимании писателя есть далеко не только эстетическая категория. Природа красоты синергийна. Она, как и нравственное начало в человеке, требует определенной внутренней работы, интегрирующей душевные, духовные и интеллектуальные качества личности. По мнению великого художника русского Слова, особенность русской души, дарованная ей Богом и отличающая ее от западноевропейской (католической и протестантской) в том и состоит, что русский человек созерцает мир в его цельности, в фундаментальном единстве жизненных форм и энергий.
Русская душа не ведает формально-логической рациональной истины европейской науки, той самой истины, которая веками рассматривалась в западной метафизике как детище объективного постижения мироздания, исключающего всякое присутствие постигающего субъекта, человека. Цельность русского мировидения обнаруживает себя и в социально-историческом бытии, в цивилизационном своеобразии русского мира, которое Достоевский определял следующим образом: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только <…> стать братом все людей, и всечеловеком, если хотите. О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей». Потому тема «русского Христа» удивительным образом в творчестве писателя отвечает внутреннему запросу к русской общественности, который содержится в наставлениях Феофана Затворника. Для святителя важнейшими были педагогические аспекты становления православной личности в воспитании и образовании. Что говорит о сильном социальном звучании его богословских идей. Искание Добротолюбия в сердцах и умах российского общества XIX столетия, когда жили и творили оба мыслителя, объединяло их обоих. Более того, в ряде своих персонажей Достоевский вывел черты православной личности, постепенно обретающей качество цельного мировоззрения, способствующего видению в мире великого замысла Божия.
Феофан Затворник и Достоевский: историографические оценки
Вместе с тем, в многочисленной литературе, посвященной творчеству и религиозно-философским взглядам Достоевского, а также в работах, реконструирующих наследие святителя Феофана, имеется очень мало работ, в которых предприняты попытки сопоставить взгляды двух авторов в единой для русской культуры XIX века православной традиции. Подвижнический опыт Феофана Затворника, его теоретические богословские труды и личный опыт затворничества, примером которого для него во многом служил Афон, где он был, нашли свое определенное отражение не только в художественном мире Достоевского, но также и в публицистически представленных историософских и социальных воззрениях писателя.
В публикуемом ныне Полном собрании сочинений Феофана Затворника в первом томе имеется ценная для нас выдержка из «Душеполезного чтения» от 1897 года. В ней содержится характеристика цели и смысла пребывания святителя на Афоне, во многом проливающая свет на внутреннее единство взглядов святителя и Достоевского, выраженное в оценке роли русского православия в мировой истории, а также самой православной веры и подвижничества в деле спасения человеческого и усмирения грешной природы. Приведем здесь цитату из указанной книги. — Феофан «знакомился с подвижнической жизнью на Афоне, в Египте и Лавре Саввы Освященного и сам старался подражать им, изучал писания древних аскетов, для чего рылся в библиотеках Востока, стараясь найти для себя нужные, полезные рукописи. <…> В это же время Феофан занимался переводом по частям творений святых отцов, греческого Добротолюбия, <…> сам мог с успехом противодействовать вредным для Православия стремлениям католицизма и протестантства и другим подать надежный совет…». Добротолюбие же это — есть «душеспасительная» книга, авторитетная среди монахов Афона и представляющая собой собрание сочинений православных подвижников и старцев. Достоевский не был на Афоне, но при этом был лично знаком с подвижническим опытом русских старцев Оптиной пустыни и иных православных обителей того времени. Уже один этот факт представляет собой важную деталь не только биографии двух мыслителей, но и общего идейного и ценностного контекста их творчества и их православных взглядов.
Выведенный в великом «пятикнижии» (романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») Достоевского образ страдающего интеллектуала-нигилиста, отвергающего Бога и только потом мучительно обретающего веру и истину в душе и уме, представляет собой как раз такой тип личности и самосознания, который критиковал Феофан Затворник. В «Бесах», «Подростке», «Братьях Карамазовых» наряду с героями-атеистами, лишь обретающими веру Христову в тяжелейшем опыте блуждающей рефлексии и болезненного самосознания, выведены образы старцев-богомольцев, значение которых для раскрытия взглядов писателя на судьбы православия оценивалось по-разному. Самый яркий, по-видимому, из них — старец Зосима.
В немногочисленных работах, посвященных синергии мысли святителя и писателя, косвенное влияние пастырского наследия и подвижнического опыта Феофана раскрывается преимущественно именно в плоскости темы русского православного старчества и пустынничества. Причем, что любопытно отметить, данное раскрытие двояко: и с положительной оценкой влияния, и с отрицательной (в последнем случае, как ни странно, выраженной позицией младшего современника святителя и писателя, русского философа К. Н. Леонтьева, а также философа Н. А. Бердяева). К. Н. Леонтьев прямо указывал на идеи Феофана Затворника как на тот идейный материал, который должен был якобы обличить заблуждения автора «Братьев Карамазовых» относительно судеб православия, а также роли в нем старчества: «Весьма полезно будет тотчас после уверений Достоевского и Соловьева, что “небесный Иерусалим” сойдет на землю, прочесть взгляды епископа Феофана (“Отступление” и т.д.). Он говорит совершенно другое, и, разумеется под этими его рассуждениями подписались бы как покойные епископы Алексей и Никанор и т.д., так и все оптинские и афонские старцы. А когда Достоевский напечатал свои надежды на земное торжество христианства в “Братьях Карамазовых”, то оптинские иеромонахи, смеясь, спрашивали друг у друга: “Уже не вы ли, отец такой-то, так думаете?”» Николай Бердяев считал, что в образе отца Ферапонта выведен именно Феофан Затворник.
Повторим еще раз, что по мнению ряда исследователей творчества Достоевского именно тема старчества является той узловой линией, через которую высвечивается определенная синергия мысли святителя Феофана и писателя. В книге Н. Мальцева затрагивается вопрос о том, что в образе старца, выведенном в романе «Братья Карамазовы», представлен практически идеал православной личности, содержащийся также в наставлениях Феофана Затворника: «Одним из таких заместителей Апостольских мреж на земле, не выдуманных, а изображенных почти с натуры, был и старец Зосима Достоевского. В нем до мельчайших подробностей, в живых красках слова, воспроизведены только-что представленные особенности поборников добра по Феофану». Заметим, что книга Н. Мальцева — единственная на сегодняшний день опубликованная монография, специально посвященная исследованию синергии взглядов Феофана Затворника и Достоевского. Аргументы этого дореволюционного автора тем более ценны.
Для русского писателя подвижнический опыт, обретаемый через тропы страдания и душевного мученичества, был максимально возможной реализацией в земных исторических условиях опыта обретения истинной веры и Бога. Обретение «русского Христа» — так великий писатель определял всемирно-историческую миссию и роль русского народа, в том числе по отношению к Европе, утратившей Христа в папском католицизме и буржуазном протестантизме. Вот почему афонский опыт Феофана Затворника оказывается той метафизической точкой, в которой идеи Достоевского оказываются в сплетении с наставлениями святителя. Достоевский подчеркивает: окончательная сущность «русского призвания <…> состоит в разоблачении перед миром русского Христа, миру неведомого и которого начало заключается в нашем родном православии. По-моему, в этом вся сущность нашего будущего цивилизаторства и воскрешения хотя бы всей Европы и вся сущность нашего могучего будущего бытия».
«Разоблачение перед миром русского Христа» — вот так, кратко, тезисно, сам великий писатель обозначил существо своей православной метафизики, которое глубоко роднит его с пастырской мыслью Феофана Затворника. Ибо и святитель Феофан всячески подчеркивал, что путь католического и протестантского Запада — это тупиковый путь.
Подвижнический опыт Афона, воспринятый Феофаном Затворником, и косвенно осмысленный в пяти великих романах Достоевского, дал реальный пример преображения земного существования человека на началах веры и в благодати Божией. Ибо и сама вера без дел и без благодати пуста. Важно то, что аскетизм как таковой не рассматривался ни святителем, ни писателем как конечная цель. Доказательство — судьба троих братьев Карамазовых. Лишь один из них, младший Алексей, готов был отдать себя полностью монашескому служению Церкви. Двое других пребывали в душевных смятениях, хотя в конце романа и осознали произошедшие внутренние перемены, связанные с трагизмом богоотступничества. Феофан Затворник, в свою очередь, далеко не случайно значительную часть своих теоретических трудов посвятил теме человеческих страстей и борьбы с ними в опыте соработничества церкви и общества в деле православного просвещения и воспитания. И воспитание, и образование направлены на преобразование всего общества в целом, на укрепление веры в сердцах и умах людей.
Выводы
Духовная и метафизическая синергия творчества и собственного экзистенциального поиска святителя Феофана Затворника и Достоевского в современном отечественном богословии и литературоведении — тема лишь только пунктирно намечаемая в ряде работ, сосредоточенных в большей степени на поиске реальных прототипов ряда персонажей православных старцев, выведенных в поздних романах писателя.
Вместе с тем, несмотря на свое огромное значение, феномен православного старчества в русской культуре как конкретный опыт христианского подвижничества отнюдь не исчерпывает собой пространство смыслов, объединяющее как наследие святителя и писателя, так и выражающее общий культурно-исторический и религиозно-философский континуум, актуализировавший во второй половине XIX в. вопросы о судьбе как России, так и русского православия в мировом цивилизационном процессе, ставшие ключевыми в опыте самосознания российского общества эпохи модерна. Пребывание на Афоне святителя Феофана Затворника и перевод текстов «Добротолюбия» вместе с комментариями и добавлениями жизнеописания христианских подвижников можно смело ассоциировать с духовной борьбой и тяжелейшим опытом самосознания главных героев Достоевского. Другими словами, стремление обнаружить «точку опоры» в мировидении цельном, открывающем Божественный Замысел в том числе и о человеке, стало выражением той самой подлинно русской души, хранящей в себе Истину Христову.
Журнал «Православное книжное обозрение»
