Беседы с владыкой
— Владыка, расскажите о том, как Вы пришли к Православию. Ваше взросление относится к хрущевскому и брежневскому времени, когда Православная Церковь снова оказалась под жестким запретом.
— Я вырос в семье религиозной, вера у меня была с детства. Но мое становление проходило в тех же условиях, что и у любого другого представителя советской молодежи: школа, армия, институт... Когда я оказался в гуще советской жизни, у меня появилось чувство неудовлетворенности этим современным миром. «Нет, правда не здесь», — говорил я себе. Посвящать свою жизнь борьбе за светлое будущее мне не хотелось. Точнее, я не ставил это своей главной задачей, потому что человек должен жить здесь и сейчас и не заботиться о завтрашнем дне, как заповедовал Христос, — довольно для каждого дня своей заботы.
— Вы были комсомольцем?
— Нет, никогда не был. Скажу Вам даже больше: я не был пионером. И никто из моих братьев не состоял в пионерии. Мой отец категорически возражал против этого. Нрав у него был крутой, и он так нам говорил: «Если кто-то в пионерском галстуке домой придет, на этом галстуке и повешу!» Такой был у него суровый юмор.
В школе об этом знали и не настаивали.
— Почему такое резкое неприятие? В Вашей семье ктото пострадал от советской власти?
— Как верующий человек, отец на дух не переносил идеологию коммунизма. При этом он не был противником государства — власть есть власть, и всякая власть от Бога, полагал он. Но коммунистическую идеологию считал безбожием, богоборчеством. При этом как гражданин он исполнял все свои обязанности и не отказывался служить в армии.
В связи с этим я расскажу интересный эпизод из жизни отца. Когда началась Великая Отечественная война и в 1941 году последовал всеобщий призыв в армию (не помню точно, было ли на календаре 23 или 24 июня, но шли первые дни войны), отец тоже начал собираться. Как тогда проходили такие сборы? Обычно мужчины надевали на себя самое старенькое и ненужное: видавшую виды фуфайку, потертые штаны и прочее. У отца же хранился его единственный выходной костюм, в котором он когда-то женился, и этот костюм был еще очень хорошим. Собираясь, он именно его и надел. Мать плачет, причитает, провожая мужа, а тут еще увидела его в парадном виде: «Андрей, ну зачем тебе этот костюм?! Куда ж ты в нем в окопы? Сними!» А отец ни в какую, отвечает: «Что же я — в старье пойду? Я ведь иду Родину защищать». Так и отправился на войну. Вот вам пример того, как в одном человеке может уживаться неприятие коммунистической идеологии и верность Отечеству, которое нужно защищать.
В этом как раз и состоит сила верующих людей. Что бы кто ни говорил, но во время войны Церковь, гонимая и угнетенная, первой встала на защиту России. Кто выступил 22 июня 1941 года, когда советская власть и лично Иосиф Сталин еще хранили растерянное молчание? Митрополит Сергий (Страгородский) — будущий Святейший Патриарх. Давайте вспомним, что он тогда сказал: «Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может». Этот призыв был адресован всему народу СССР — и рабочим, и крестьянам, и интеллигенции.
— Вы сказали, что Ваш отец ушел на фронт в первые дни войны. А каков был его солдатский путь, как ему удалось выжить, пройдя через эту мировую бойню от начала и до конца?
— В моей семье всегда было очень трепетное отношение к событиям 1941–1945 годов. Начнем с того, что мой отец и четыре его родных брата воевали. Отец был тяжело ранен, даже попал в плен, бежал и опять воевал, дошел до самого Берлина. Мой родной дядя, брат отца, Никита Егорович Ашурков — Герой Советского Союза. Это очень стойкий, волевой человек, как и все родственники по линии отца.
В его жизни было много подвигов, самым важным из которых стал следующий. Где-то под Мурманском они с другом защищали высоту и остались вдвоем. В результате этого неравного боя, как потом подсчитали, они положили более двухсот фашистов. Но патроны закончились, и немцы, зная об этом, решили взять их живыми. Тогда они встали в полный рост, в руках — по связке гранат. Одну бросили в наступающих, а второй взорвали себя. И случилось удивительное: когда через несколько суток подошли наши и отбили высоту, дядя оказался жив, несмотря на то что пролежал все это время на сорокаградусном морозе. Его нашла медсестра, заметила признаки жизни. За этот подвиг Никита Егорович был удостоен звания Героя. Даже когда пришла похоронка, мама не верила и говорила, что дядя жив, что восне видела его живым. И вот наш герой вернулся. Отец тоже был тяжело ранен. Отбивались они с другом — пулеметный расчет у них был, — заканчивались патроны, и отец говорит: «Убило бы, что ли, меня...» и пуля попала ему в грудь, в правую сторону, прошла через легкие и вышла под лопаткой. Отец рассказывал, как в госпитале хирург, заставив его выпить спирт для анестезии, прочищал ему рану
обычным шомполом, обернутым в марлю, и приговаривал: «Держись, солдат. Ты крепкий, ты выдержишь». А потом — по госпиталям, снова на фронт и до самого Берлина.
Трое братьев отца погибли на фронте. Сам я родился и жил в Курской области, которая еще недавно была под оккупацией. Там многие помнили о встречах с партизанами, о том, как немцы хозяйничали. Мама рассказывала такой случай. Пошла она за водой к колодцу, который находился между немцами и нашими. Набрала воды и только отошла, как в колодец попал снаряд. Буквально несколько секунд разделяли маму со смертью. В нашем доме жили немцы, а семья ютилась в сарае. Сестренка у меня была восьми лет. Так вот, фашисты ради шутки поставили сестренку к стенке и стреляли рядом с ее головой. Можете себе представить, какая была травма для ребенка, и травма эта осталась на всю жизнь.
Глава и обложка предоставлены издательством Московской Патриархии
