О том, как Промысл Божий помогает писать книги и какие удивительные истории случаются в нашей жизни, мы беседуем с Ольгой Рожневой – автором популярных книг «Монастырские встречи» и «Непридуманные истории», постоянным автором многих православных сайтов.
– Здравствуйте, Ольга! На «Православии.ру» много Ваших бесед с американскими, греческими, грузинскими православными священнослужителями. Я заметила, что Вы часто задаете вопрос о Промысле Божием в жизни людей. А Вы сами можете ответить на этот вопрос?
– Здравствуйте! Чаще всего Промысл Божий действует в нашей жизни тайно, но иногда он явно открывает себя в каких-то знаках, знаменательных встречах, вовремя услышанных словах. Недавно вышла моя книга «Удивительное путешествие в православную Америку». Написана она совершенно чудесным образом.
– Расскажите, пожалуйста!
– Предыстория такова. С ноября 2014 года мы работали, по благословению Владыки, тогда ещё архимандрита Тихона (Шевкунова), над небольшими по формату книжечками из серии «Люди Божии» - о современных святых и подвижниках благочестия. Этот проект придумал сам Владыка, он же придумал и форму увлекательной подачи материала в виде современного патерика. Владыка Тихон сам редактировал первые две книги из серии «Люди Божии» - о великих старцах Паисии Святогорце и архимандрите Иоанне Крестьянкине.
Думаю, что многим знаком духовный опыт, когда читая или слушая рассказ о святых, ощущаешь их незримое присутствие, их молитвенную помощь. Собирая материал для книг, я чувствовала: святые рядом. Среди прочих мы подготовили книжечку о великом старце Иосифе Исихасте и его духовных чадах. Это были иеросхимонах Ефрем Катунакский, старец Арсений Пещерник, и ныне живой и здравствующий архимандрит Ефрем Филофейский (Мораитис).
Во время работы над этими книжечками о великих афонских старцах, чувство их близости, их присутствия, духовной связи с ними стало настолько сильным и реальным, что я даже начала сомневаться: настоящие ли это чувства, действительно ли существует эта духовная связь? Помыслы сомнения, недоверия искушали, теснились, лезли в душу. И тогда мою маловерную голову посетила следующая мысль: если такая духовная связь действительно существует – это же можно проверить на практике! Я могу обратиться мысленно к архимандриту Ефрему (Мораитису) с какой-либо просьбой. Если он мне ответит – значит, эта духовная связь реальна.
Сходу отмела все просьбы, исполнение которых могло быть простым совпадением. Нужно было попросить старца о чём-то, чего я не могла бы сделать сама, без его молитвенной помощи. И я придумала! Как-то осенним вечером, я сказала старцу:
- Дорогой геронда! Мне так хочется увидеть Вас и получить Ваше благословение! Для меня поехать в Америку – что слетать в космос… Но я верю: если Вы помолитесь – я окажусь в Вашем монастыре. И значит, духовная связь – реальна.
Наутро, при дневном свете, вчерашние мысли, сомнения, просьбы казались уже бестолковыми, детскими, сказочными. Нужно заметить, что я никогда в жизни не была за границей, не держала в руках ни одного доллара, и мой загранпаспорт был девственно чист.
Вы не поверите. Через месяц я стояла у ворот монастыря святого Антония Великого в американском штате Аризона и, раскрыв рот от удивления, оглядывала окрестности пустыни Сонора, а прямо напротив меня рос коренной обитатель этих мест – семиметровый толстый кактус.
И я увидела старца Ефрема, получила его благословение, и написала об этом монастыре и его насельниках. В эту же поездку я чудесным образом побывала ещё в двух штатах и в Вашингтоне, так что в моей книге оказались собраны беседы с последними из могикан первой волны русской эмиграции: крестной дочерью святой Императрицы Александры Фёдоровны, келейником епископа Василия Родзянко, духовными чадами святителя Иоанна Шанхайского.
Старец Ефрем (Мораитис)
– Да, действительно, удивительная история. Вы поделитесь с нами впечатлениями о монастыре старца Ефрема?
– С радостью. Посещение монастыря святого Антония Великого и других, основанных старцем Ефремом монастырей, - уникальная возможность для женщин ощутить дух Афона. Прикоснуться к молитве святого афонского старца Иосифа Исихаста через молитву его духовных чад, которые сами стали великими старцами. Эту молитву и любовь можно почувствовать в любой точке земного шара, на расстоянии в тысячу километров. Ты молишься на родном языке и, каким-то чудесным образом, по благодати Святого Духа, даровавшего апостолам дар говорить на чужих языках, старец, стяжавший эту благодать, понимает тебя.
Могу даже поделиться историей, которую рассказывал старец Ефрем Аризонский:
«Жил-был один подвижник-монах (старец не сказал, что эта история о нём, но монашествующие часто говорят о себе в третьем лице). И вот как-то этот подвижник, имеющий много духовных чад, постучался к Господу. Господь открыл ему дверь, и монах сказал:
- Христе мой, я вот тут подвизаюсь изо всех сил, молюсь, можно мне попросить у Тебя одну вещь?
- Проси, - ответил Господь.
- У меня есть духовные чада, люди, с которыми я связан. Раньше, чтобы попасть в Царствие Небесное, нужно было набрать десять очков. Десятку из десяти. Нужно было очень сильно подвизаться. А времена сейчас такие трудные – ну никто не может вокруг так подвизаться, чтобы набрать десять из десяти… Не можешь ли Ты сделать так, чтобы те, кто наберут восемь очков – тоже попали в Царствие Небесное?
-Хорошо, ради тебя, ради твоей любви ко Мне пусть так и будет.
Подвижник продолжает молиться и снова стучит к Господу:
- Христе мой, можно я тебя ещё попрошу об одном одолжении?
- Проси, - ответил ещё раз Господь.
- Знаешь, Христе мой, ведь даже восемь очков набрать очень сложно. А люди стараются. Они стараются слушаться, молятся. А что если до восьми очков им не хватит совсем немножко? Сделай, пожалуйста, так, чтобы те, кто набрал шесть очков, тоже попали в Царствие Небесное. Ведь обидно будет: человек старался всю жизнь… Ну, вот слабые они такие сейчас … Соблазнов сейчас очень много в мире, и духовная жизнь на таком низком уровне… Наберут шесть очков – возьми их тоже к Себе!
- Хорошо, - ответил Господь, - ради твоих подвигов и любви ко Мне, пусть будет так.
Через некоторое время подвижник постучал в третий раз:
- Господи, а если они наберут только четыре? Пожалуйста, Христе мой, я сам буду за них поститься, буду совершать бдения и подвизаться до крови! Пожалуйста, позволь им тоже увидеть Царствие Небесное!
- Да будет так, - промолвил Господь.
Монах оглянулся на людей, посмотрел на всех своих духовных чад, подумал и ещё раз робко подошёл к двери. Но когда он снова собрался постучать в неё – Господь отворил её сам и сказал подвижнику:
– Знаешь, всё-таки они должны и сами постараться и приложить некоторые усилия!»
– А можно ещё какую-то историю из этого монастыря?
– В книге есть беседа с удивительным человеком - насельником Аризонского монастыря, русским иеродиаконом Серафимом. Он рассказал следующую историю:
"У нас в монастыре был один послушник, грек (он сейчас монах). Так вот он часто на послушаниях и не на послушаниях читал вслух акафист Божией Матери, который знал наизусть. Однажды ночью он шел по монастырю и читал вслух любимый акафист. Немного вышел за пределы обители, в темноте не заметил гремучую змею и наступил на нее. Обычно, если змею трогаешь - она тебя кусает. В этом случае случилось чудо: Божия Матерь покрыла послушника, и змея его не укусила, а просто уползла в сторону. Это о пользе чтения Акафиста Пресвятой Богородице".
– После путешествия в Америку случались ли в Вашей жизни другие путешествия?
– Вы знаете, после посещения Аризонского монастыря, его игумен Паисий, духовное чадо старца Ефрема, благословил меня написать о монастырях, основанных старцем Ефремом в Америке и в Греции.
Так я оказалась в греческом Свято-Вознесенском монастыре в Проти-Серроне. Этот монастырь расположен высоко в горах, покрытых густыми зарослями колючих кустарников, непроходимых для человека. Игуменья этой обители - матушка Анисия, дивная старица-подвижница. Она приходит в храм первая, уходит последняя, сама читает Шестопсалмие. Герондиссе семьдесят восемь лет, из них пятьдесят семь она подвизается в монастыре.
Вид на деревню Проти-Серрон из монастыря
– Может быть, Вы поделитесь теперь историей от герондиссы Анисии?
– Вот какую историю рассказала мне старица:
«У нас есть храм, посвященный преподобному Иосифу Исихасту, и со строительством этого храма связана удивительная история.
Мы решили построить этот храм совсем маленьким и скромным, чтобы он напоминал церковку на Святой Горе, в которой подвизался преподобный Иосиф Исихаст. Мы взяли благословение у епископа и у геронды Ефрема, освятили место и начали делать фундамент. В первый же день работы мастеру наяву явился старец Иосиф Исихаст, таким, как он изображен на фото, с посохом в руке. Старец оглядел все, постучал посохом и сказал:
- Маловато будет. Не вмещаюсь.
Мастер прибежал ко мне и закричал:
- Недоволен старец! Нужно больше строить храм!
А мы собирались ехать в Аризону, показать проект нового храма геронде Ефрему. Проект переделали. Я посмотрела и расстроилась: вместо первоначально задуманной аскетической маленькой церквушки получался храм больше размером. Он, конечно, все равно был очень маленький, но теперь в проекте появились купола и мрамор. Пошла расстроенная к себе, а мастер отправился работать.
И ему снова явился старец Иосиф. Оглядел все, остался доволен, сказал мастеру, что ему все нравится. Мастер снова прибежал ко мне, и мы решили оставить проект с куполами и мрамором. Я сказала: «Буди благословенно».
Ещё мы попросили Иосифа Исихаста:
– Преподобный, если ты хочешь храм побольше - нужно, чтобы ты дал нам деньги, на которые мы могли бы его построить.
И храм начал строиться сам! Старец Иосиф посылал нам людей, причем именно в той последовательности, которая была необходима для строительства этого храма! Когда возводились стены, деньги кончились. Мы обратились за молитвенной помощью к старцу Иосифу - и тут же приехал человек, который унаследовал мраморный бизнес от своего отца. Он спросил:
– Чем я могу вам помочь? У меня есть мрамор.
И этот человек все сделал, и у него ещё остался мрамор, и он отделал мрамором сестринский корпус. (Тут нужно заметить, что у нас, в Греции, везде карьеры, где добывают мрамор, он считается у нас в строительстве недорогим отделочным материалом). Нужен был иконостас - появился человек, который его сделал. Это не мы строили храм - его строил сам преподобный Иосиф Исихаст».
Беседа с герондиссой Анисией
– Замечательная история. А есть у Вас ещё книги, написанные подобным чудесным образом?
– Да. Многие знают об удивительном "стоянии" девушки Зои из Куйбышева, ныне Самары, которая окаменела во время танца с иконой святителя Николая Чудотворца в руках. И мне всегда было интересно: почему этот случай такой уникальный, единственный в своем роде?
И что Вы думаете?! Ко мне приехал священник из вятского города Лальска, отец Роман Заяц, который рассказал мне историю, подобную самарской. Она произошла у них в городе.
Невероятное событие произошло так. В 1942 году одной из жительниц Лальска, Валентине, исполнилось двадцать лет. Она, как и большинство её подружек, работала в заготконторе. Шла война, и жизнь была тяжелая, голодная. Но молодость брала своё, и после работы девушки бегали в клуб, смотрели кино, танцевали. Все они были комсомолками, воспитывались атеистками. Шёл Великий Пост, но, конечно, никто из них не постился.
И вот как-то, четвертого апреля, Валечка с подружками бежали на танцы. Когда они подошли к перекрестку, навстречу им вышел старичок. Высокий лоб с залысинами, сам в подряснике - в длинной черной одежде. Взгляд такой внушительный, властный... А от перекрестка одна дорога ведёт в клуб, а другая - в храм. И старичок строго сказал девушкам:
– Не время сегодня для танцев. Страстная Суббота - полное безмолвие, ангелы на небе плачут. Идите в храм!
Девушки ничего не ответили, стайкой пробежали мимо старичка. Только Валечка остановилась. Она засмеялась, задорно притопнула ножкой, сделала несколько танцевальных па, покрутилась на месте и побежала за подружками. Но уже в тот момент, когда она все это делала, странный холодок прошёл по её телу, и ей стало не по себе. Она обернулась - старичок смотрел вслед девушкам строго и печально.
Все было как обычно в клубе, интересный фильм, потом танцы, но Валечке было не до фильма, не до танцев - строгий и печальный взор старичка так и стоял у неё перед глазами. Она ушла домой одна, не дожидаясь подружек.
А утром Валечка не смогла встать с постели. Тело стало деревянным, и она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Не шевелился ни один член её тела – сохранилась лишь возможность говорить. Мать её, Фекла, еле руки свела ей на груди: думала – умрёт. И вот тут в дом зашёл вчерашний старичок. Он посмотрел на девушку и сказал ей, что будет лежать она сорок лет. Валечка растерялась, не могла вымолвить ни слова, а старичок ушёл.
И девушка действительно пролежала сорок лет. О том, как за эти годы из атеистки Вали она превратилась в старицу и молитвенницу Валентину, рассказывается в моей новой книге "Лальские тайны". Книга основана на реальных событиях и написана по воспоминаниям верующих Лальска.
– Среди Ваших книг можно отметить "Дороги нашей жизни", "Родственные души", "Тесный путь"( эта книга стала победителем конкурса "Просвещение через книгу" Издательского Совета РПЦ), "Прожить жизнь набело", "Пельмени для Витальки", "Записки Оптинского экскурсовода", "Небесные уроки" и многие другие. А какая из Ваших книг наиболее дорога Вам самой?
– Пожалуй, это повесть «Память сердца». Она повествует об удивительном жизненном пути уральского пастыря-исповедника, молитвенника, делателя Иисусовой молитвы, протоиерея Афанасия Евстюнина (1898 – 1960).
Он провел детство и юность в Белогорском монастыре и был духовным чадом преподобномученика архимандрита Варлаама Белогорского. Духовный наставник благословил отца Афанасия на пастырское служение и преодоление скорбей, которые в избытке выпали на долю подвижника. Первая мировая, тиф, лазарет, революция, арест и непосильная работа в северном лагере на далёком острове Вайгач. Книга посвящается всем Российским исповедникам и мученикам за веру православную. Мне бы очень хотелось познакомить читателей Портала "Правчтение" с отрывком из этой книги:
Пешком по тундре
Ноябрь 1932 года, остров Вайгач - материк
Отец Афанасий получил известие об освобождении шестого ноября 1932 года, в день празднования иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». Последний пароход уже ушёл, и следующая навигация открывалась только весной. Он не мог ждать так долго - хотел вернуться к любимой жене и детям. Как они там – без него? Как матушка одна в это тяжёлое время растит детей, чем кормит? Может, умирают от голода? А он, будучи уже свободен, - будет целый год оставаться на острове?! Ни за что! И он пошёл пешком. И шёл два месяца – два долгих месяца.
Друзья мои, представьте себя рядом с ним в этом трудном и смертельно опасном путешествии. Закройте на минуту глаза и попробуйте оказаться там, где идёт сейчас наш герой. Что это так сильно и больно ударило в лицо? Это порыв ледяного ветра, обжигающего дыхание. Слышите свист? Вой? Это свистит арктический ветер, воет метель.
У нас нет ничего из того, что берут сейчас с собой в такой переход опытные путешественники: ни примуса «Шмель», ни спальных мешков, ни снеговой пилы, ни ледоруба, ни лыж «Бескид», ни радиостанции «Северок-К». Современным людям трудно представить, что можно пуститься в зимний переход по арктической тундре без куртки синтепоновой, бахил, анорака, маски ветрозащитной. Без сигнальных и дымовых ракет.
Путешественники по северу, бывалые ребята, берут обычно с собой калорийные и питательные продукты. Как-то: галеты, мясо сушёное, ветчину, колбасу копчёную, гречку, тушёнку, борщ с мясом, макароны, какао с молоком, сгущёнку, пастилу, халву, щербет… Берут живые витамины: лимоны, лук.
Ничего этого нет. Что же лежит в заплечном мешке отца Афанасия?
Щедрый Нойко Вылка подарил другу двенадцать оленьих шкур. Дал спички, нож и пару старых лыж. Богатство в тундре, валюта Арктики. Ещё в заплечном мешке путник несёт небольшой запас строганины, пару десятков гольцов, немного оленьего мяса. Вместо лимонов перекатываются за спиной несколько диких луковиц. Готовясь к возвращению домой, отец Афанасий сшил себе, с помощью старого ненца и его жены, куртку, две шапки, унты, штаны из оленьих шкур.
Друг дорогой, профессор Павел Виттенбург, без твоих подарков, компаса и подробной карты, отец Афанасий тоже пропал бы. Куда идти, в каком направлении? Торосы и наст, наст и торосы. Солнца нет, звёзд часто тоже, небо непонятное, чёрное, чужое. Только тундра, тундра, тундра - во все стороны одинаковая и бесконечная, и мёртвые всполохи загадочного северного сияния.
На холмах ветер сдувает снег, а овраги и каньоны полностью засыпаны снежной пылью. Если провалишься в каньон, там и останешься навеки, под снегом – будешь выбираться, не выберешься. Опасны ещё полыньи и промоины, припорошенные снежком.
Трудные участки пути чередуются с более лёгкими. Прибрежная полоса встретит неласково нагромождением вздыбленного льда, но торошение закончится километрах в трёх от берега. Пойдут громадные поля, покрытые плотным настовым снегом. По плотному насту идти нетрудно – он твёрдый как асфальт, и обувь человека не оставляет на нём никаких следов, но на буграх снег сдут, и каменистые россыпи встречают путника враждебно. Любое падение может стать фатальным – стоит сломать ногу, и останешься здесь навсегда.
Страшны ночлеги в открытой тундре, когда не знаешь: проснёшься ли утром? На оленьей шкуре тепло, как на печке, сверху тоже укрываешься шкурами – так ночуют в тундре ненцы. Оленьи шкуры даже лучше спальника, лучше куртки синтепоновой - но часто метёт, и тогда сверху надувает сугроб, в котором можно задохнуться. Безжалостный ветер выдувает тепло из слабого комочка живой плоти в стылой тундре. Рядом бродят хищники, ищут добычу. Когда падаешь, обессиленный, в голове проносится слабое: останешься здесь, не встанешь - не найдут никогда даже косточек: найдётся кому ими поживиться!
Представьте себе одинокую ночь под открытым небом без костра, когда не можешь найти растопки - зимой в тундре найти её сложно. Как долго тянется эта холодная ночь! Страшный ледяной мрак грозит поглотить тело, злой морок норовит ужаснуть душу. Под снегом есть небольшие кустики - они промерзли насквозь, но остались сырыми. Из них не развести огонь.
На берегу можно найти довольно много плавника. Плавник годится для топлива, но с осени тоже замёрз сырым, да ещё и пропитался морской солью - так что топливо это крайне плохое: на костёр из плавников может не хватить целого коробка спичек.
Зато когда мы дойдём до лесотундры, а потом до тайги – стихнет ветер, и у нас наконец появится и растопка, и возможность развести костёр. И тогда затрещит спасительный огонь, взовьются вверх живые языки пламени, полетят тысячи сверкающих искр, очертится светлый спасительный круг – и отодвинется в стороны враждебная человеку тьма. Да так отчасти и есть – в какой-то мере человек защищён у костра от нападения диких зверей. Какое удивительное чувство защищённости, какая радость охватывают тогда замерзшего путника!
Случалось ли вам, дорогие друзья, почувствовать эту силу и защиту огня, найти прибежище рядом с костром, вдохнуть аромат его дыма? Какие смутные воспоминания, какие древние переживания бередят тогда душу, взывают к песне и молитве!
А кружку чаю с костра, дымящуюся, духовитую, пьёшь маленькими глотками – греешь не только тело – и душу. А сготовишь что на костре - и держишь обеими руками, обжигая пальцы, горячее, пахнущее сладким дымом…
У костра отец Афанасий доставал из заплечного мешка ледяного, твёрдого как камень, гольца. Подносил этот замёрзший камень к огню – и вот в руках уже лежит несколько оттаявший, будто только что выловленный, крупный, серебристый красавец-голец с тёмно-голубой спинкой и светлыми пятнышками на боках.
Батюшка жарил его на огне остроумным способом, как делают местные: надрезал бока в нескольких местах, посыпал солью, а затем натыкал через хвост на палочку. Палочку втыкал в землю косо около костра, несколько раз поворачивал к огню то одну, то другую сторону рыбы - и через десять минут она готова, зажаренная на собственном жире. Часто, правда, терпения не хватало, и он ел рыбу полусырой – просто горячей: на морозе нужна горячая пища.
В пути встречал много интересного.
Видел, как холодный и сырой морской туман - бус полз низко по устью реки, и мельчайшие холодные капли воды летели горизонтально над землёй, били в лицо. А в верховьях языки тумана на глазах таяли, встречаясь с сухим воздухом.
Шёл иной раз в белой мгле вслепую. Видел миражи. По ночам - бездонное звёздное небо. Любовался таинственным и мистическим северным сиянием, разноцветными сполохами, тревожащими душу.
В штиль чистота воздуха была просто поразительной. В ясную лунную ночь удавалось обозревать пространство вдаль километров на двадцать. Правда, отсутствие линейной и воздушной перспективы, а также ориентиров, таких как деревья в тайге, вводило глаз в заблуждение: трудно приноровиться к безграничным далям тундры. Скала или чёрный камень в пяти километрах казались лежащими совсем рядом.
Огромные, снежные пространства сверкали чистотой, удручали однообразием. Кажется: и оленя, и волка, и человека увидишь за много километров, но это не так – уже на расстоянии в три километра живое существо превращалось в едва заметную чёрную точку на ослепляющем своей белизной снегу.
Холодов особенных пока не было. Однажды утром ударил сильный мороз, на следующий день – отпустило. Но этот день запомнился навсегда – думал: последний. Капельки влаги, выделяемые при дыхании, тут же замерзали, превращались в легкое облачко. Облачко висело в пространстве как будто живое существо, расплывалось, приобретало странные очертания. Несмотря на безветрие, 38-градусный мороз пробирал до костей, обжигал лицо. Болели тёмные пятна на помороженных щеках.
Вечером поднялся ветер, и ночёвка при таком морозе и ветре обещала завершение его похода. Он стал пилить ножом плотный снег, вырезая белые плиты для ветрозащитной стенки. Руки мгновенно задубели, суставы пальцев зажгло, будто опустил их в раскалённое железо, скинул рукавицы – глянул: пальцы на глазах стали белеть. Остановился, не закончив строительство, закутался в шкуры, лёг против ветра под незаконченную стенку, засунул руки подмышки. Первобытный хаос ревел вокруг, наполняя душу тоской.
Тело трясло, зубы мелко стучали. Руки постепенно стали отходить и налились страшной болью. Он застонал, заохал, по больным щекам потекли слёзы. Видела бы сейчас Женечка, как её большой и сильный муж плачет беспомощно, словно ребёнок.
Господи, помилуй! Я так устал уже, Господи… Так устал… Устал идти, двигаться, делать усилия, бороться за жизнь…
Вспомнил Женечку – как стояла рядом, чистая, доверчивая, добрая, как пыталась вести беседу при первом знакомстве. Милая моя, как ты там без меня? Как бьёшься, выживаешь среди чужих людей - одна с детишками?
Господи, сохрани мою Женечку, сохрани невинных младенцев! Если нужно пройти через скорби и боль – дай их мне одному! Дай мне все их скорби и все их болезни, Господи! Не откажи мне, пожалуйста! Я жаловался сейчас – это просто потому, что очень болели руки. Так сильно… Но я не буду больше, я потерплю… Пречистая, попроси за меня! Святителю Отче Николае, заступись!
И Господь принял эту пронзительную мольбу, услышал молитву, может, потому, что проявляя жертвенность – мы уподобляемся Ему Самому. И становимся так близки Ему – что Он не может нас не услышать.
Отец Афанасий провалился в забытьё. Утром мороз отпустил, кружил лёгкий снег. Руки остались целы – не поморозились. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
Встреча с белым медведем
Ноябрь 1932 года, остров Вайгач - материк
Дважды отец Афанасий встречался с медведем – умкой, ошкуем по местному. В первый раз видел, как умка подползал к «продуху» (лунке) на льду – охотился на нерпу. Испугался, конечно. Белые медведи – умные, находчивые, выносливые, терпеливые – и непредсказуемые. Как и люди, впрочем. Кто знает, что придёт в голову этому бродяге севера? Решит напасть или не обратит внимания?
Весит хозяин высоких широт до тонны, и при таком солидном весе очень ловок – может запросто прыгнуть с места метров на семь-восемь. Может также часами караулить добычу, чтобы затем лёгким движением когтистой лапы протащить не успевшую ничего понять нерпу сквозь маленькую, сантиметров в двадцать, дырку во льду. При этом добыча превращается в смесь фарша и обломков костей – продукт, готовый к употреблению. Рецепт «Как быстро приготовить мясо нерпы» - от белого медведя.
Отец Афанасий усердно читал молитву, потихоньку пятясь от опасного места и стараясь не поворачиваться к медведю спиной. Сердце билось так громко, что казалось - удары его разносятся по тундре, но хозяин Арктики только мордой повёл в его сторону и продолжил свою охоту, не сделав никакой попытки приблизиться к человеку. Не заметил? Это вряд ли. Зрение и обоняние у ошкуя отличные, добычу чует за несколько километров.
Не стал отвлекаться от удачной охоты? Видимо, нерпа была совсем рядом, а сам умка пребывал в благодушном настроении от прекрасной морозной погодки. Ошкуй очень любит холод и выдерживает отрицательную температуру до восьмидесяти градусов: он создан для Арктики. Из всего огромного тела только чёрный нос его излучает тепло – и мишка прикрывает его, когда спит. Теплую погоду терпеть не может – испытывает раздражение, серьёзный дискомфорт.
Когда батюшка ночевал в тундре под оленьими шкурами - снег засыпал его, спящего беспокойным, тревожным сном, и он, не просыпаясь, выпутывал руку из-под тёплых шкур - пробивал «продух» для воздуха. И каждый раз в голове –картинка: караулящий у продуха нерпу белый медведь. И он вылезал из сугроба утром, никогда не зная, что его ожидает – новый день или мгновенная смерть от удара огромной когтистой лапы.
Вторая встреча с умкой оказалась более опасной.
Через два дня пути неожиданно отец Афанасий заметил впереди лёгкое движение. Приглядевшись, понял, что прямо перед ним белая мамаша выгуливает двух симпатичных пушистых отпрысков, которые радостно кувыркаются по насту, суетятся у больших мохнатых лап родительницы. Обойти мамашу с детками оказалось непросто: с одной стороны торосы пролива, с другой - крутые береговые обрывы.
Кое-как, по краешку заснеженного коридора миновал счастливое семейство, и, когда уже отошёл далеко и свернул за гряду ближайших торосов – равнодушная ко всему на свете, кроме медвежат, мамаша вдруг зарычала, и бросилась за батюшкой вдогонку, сердито качая на бегу мордой.
Приблизившись, замедлила бег, прижалась к земле, низко наклонила большую голову – приготовилась к нападению. Отец Афанасий хорошо знал из рассказов старого ненца Вылки, что с первой попытки медведь обычно не нападает – роковой бывает чаще всего третья попытка. Приблизившись метров на пять, медведица остановилась, выпрямилась и издала резкий шипящий звук – потребовала от незваного гостя убраться и как можно дальше.
Батюшка помнил: самое худшее, что можно сделать – это запаниковать и побежать. К своему изумлению, совершенно не чувствовал паники, как будто всё это происходило не с ним, будто он сейчас проснётся и окажется в совершенно другом – приятном и безопасном месте.
Отец Афанасий сделал то, что советовал Вылка: он стянул с себя заплечный рюкзак, шапку – и резко поднял вещи вверх. Одновременно издал резкий шипящий звук - почти как шипела рассерженная умка.
Совет друга был основан на многолетнем опыте: когда медведь видит что-то, превосходящее его самого размерами – может отступить, не будет связываться с непонятным противником. И медведица действительно отступила в замешательстве - но не ушла. Дело в том, что это была не просто медведица, а мать. Если решит, что детям угрожает опасность - легко вступит в схватку даже и с превосходящим её противником. Мамаши-медведицы смело прогоняют кровожадных медведей, которые вполне могут напасть на детёнышей, а ведь эти мамаши намного меньше и гораздо легче самцов.
И когда эта мысль пришла в голову нашему герою – он почувствовал совсем и неподходящее для такого момента, но реальное уважение и даже какое-то умиление перед материнскими чувствами медведицы. Он опустил одежду и мешок и ласково сказал зверю:
– Не бойся, я не обижу вас. Не трону твоих детишек. Сейчас я уйду и не буду вам мешать.
Медведица смотрела исподлобья, не двигаясь с места. Блестели чёрные глаза- бусинки – умные, внимательные. Тогда отец Афанасий тихо осенил крестом себя и медведицу и спокойно, неторопливо начал читать девяностый псалом «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него».
Закончил читать – и начал снова. Умка вдруг зевнула, потом зевнула ещё раз, неторопливо развернулась, как-то сразу потеряв интерес к человеку, и не спеша отправилась назад, к медвежатам.
Отец Афанасий, всё ещё не поворачиваясь спиной к зверю, попятился дальше – и только тут перевёл дух и почувствовал, как тяжелеют ноги. Проходя мимо гряды торосов, увидел то, что было скрыто от него ломаными льдинами раньше - медвежью столовую с частью туши недавно убитого тюленя. Тогда он понял, почему медведица сначала не обратила на него внимания, а потом чуть не напала – он, как незваный гость, чуть было сам не заявился на хозяйскую кухню к накрытому столу. Любой хозяин рассердится… И батюшка поторопился покинуть место медвежьей трапезы. Шагал быстро, чтобы отойти от опасного места встречи как можно дальше.
В полях, под снегом и дождем
Декабрь 1932 года, остров Вайгач - материк
Страшная опасность подстерегала впереди – чёрная ледяная вода промоины – сквозного отверстия в ледяном покрове, промытого течением, таила гибель. Промоину припорошило снегом, и он оступился совершенно неожиданно, внезапно. Не понял, что случилось, и почему вместо твёрдого наста ногу потянуло вниз. Отец Афанасий мгновенно ушёл под воду, мгновенно же вынырнул, и снова пошёл вниз. Вода проникла под одежду, ставшую непомерно тяжелой для ослабевшего тела. Стремясь выкарабкаться из воды, выбивался из сил, захлебывался.
Наконец, опираясь руками на лёд, подтянулся, с большим трудом, спиной выполз из полыньи – и молниеносная мысль пронзила бедную мокрую головушку: «Вот и настал последний час». В обледенелой одежде, продрогший, превратившийся в ледяную сосульку, он знал одно: нужно двигаться, бежать, искать пристанище. Без тёплой ночёвки – неминуемая гибель.
И он пошёл, побежал, выигрывая минуты у смерти. Падал, снова вставал и снова бежал. Падения становились всё более частыми, и вставал он всё медленнее.
Прекрасная и мудрая Аза Тахо-Годи, ты ещё не написала: «Я знаю белые ночи Севера и южную тьму с падающими звездами, пальмы, цветущую кровь гранатов, раскидистые оливы и платаны, мандарины и лимоны, отягчающие ветви. На вопрос из туманной Германии Гёте, очарованного благодатными долинами Италийской земли: «Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn?» - я могу ответить только утвердительно: «Ja wohl, mein lieber Dichter» .
И не добавила грустно: «Мы все живем под одним небом, над нами сияет одно солнце (а сколько их еще невидимых!), нам таинственно светит одна луна. Так чего же еще искать? А дух дышит, где хочет. Нет, я не печалюсь».
Но наш герой умирал, замерзая, под тем же вечным небом, и перед смертью думал о том же. Так много уже было в жизни: ледяные окопы Первой мировой и тифозный жар, тяжёлый запах карболки и лёгкий, чистый - сосновой смолы, свежескошенной травы, горьковатый дым костра – и всё это смешалось вместе, всё томило душу.
А там, ещё дальше, ещё глубже, в глубине сердца, обветренные жаркие губы хранили сладость диких лесных ягод, и ночь казалась бесконечной в долгих объятиях. И пахло сладким материнским молоком нежное льняное темечко любимого младенца.
И ещё пахло ладаном. Торжественно и велигласно лился возглас: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков, аминь!» И уже совсем из дальней дали доносился ласковый материнский голос и запах материнской стряпни и грел спину желанный тёплый бок печки, и радостно перекликались до боли родные голоса ушедших безвременно братьев, звали к себе, манили, обещали покой и жизнь вечную.
На свете счастья нет, но есть покой и воля…
В полях, под снегом и дождём, мой милый друг, мой бедный друг…
Будет ещё много. Но ты – вернись, вернись, вернись в конце назначенных нам испытаний! …
Драконы в глубине пещер шипят, Гремит обвал, и плещет водопад…
Это не рёв водопада – это ревёт ветер, это воет пурга. Открыл глаза – безжизненная пустыня простиралась вокруг. Мокрая одежда застыла и ледяным панцирем стояла вокруг ледяного тела. Встряхнул головой, прогоняя смертельную дрёму. «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!»
Встал, шатаясь, и снова пошёл вперёд, семеня одервеневшими ногами, не чувствуя пальцев, не чувствуя ступней, будто во сне. Издалека послышался настойчивый лай собак. Он посмотрел сквозь пургу, сквозь слипающиеся, покрытые инеем ресницы - навстречу ему бежал человек. Отец Афанасий почувствовал, как подкашиваются ноги.
Он помнил дальнейшее смутно: как взбирался, качаясь, поддерживаемый коряком, по закоптелому, вертикально стоящему бревну, попеременно всовывая в прорезанные в столбе дыры ступни, чтобы потом спуститься через дымовое отверстие – единственный вход в зимнюю юрту. Как покачнувшись, чуть не угодил в очаг, горящий возле столба на земляном полу. Как окутал его едкий дым, клубящийся от костра, разъедая до боли и так больные глаза.
Смутно помнил, как жадно глотал удушливо-теплый воздух зимней юрты, пахнущий вонючим нерпичьим жиром. Местами кожа и мех юрты были продырявлены, и через эти отверстия летел снег, тая на весу, а стены этого странного пристанища при сильном ветре колыхались.
Вспоминал потом, как его раздели, натёрли жиром и положили в меховой мешок. Как неприятно было ему чувствовать себя беспомощным, стыдно лежать обнажённым, чувствовать на себе быстрые прикосновения шершавых и обветренных, но бережных женских рук.
Хозяйка юрты, невысокая, немолодая уже женщина, простое дитя природы, тем не менее, оказалась деликатной, уловила его целомудренную стыдливость и делала всё быстро, не засматриваясь особенно на исхудавшее, но все ещё сильное тело молодого мужчины. По-матерински отпаивала чем-то горячим, странно пахнущим, ласково что-то бормотала, уговаривала, утешала, гладила тёплой маленькой ладошкой по больной щеке. И он послушно глотал, чувствуя, как потихоньку согревается изнутри, и тепло бежит к бесчувственным ногам и рукам.
Спал мёртвым сном, просыпался, смотрел, как хозяйка варит еду в большом закопчённом котле. Возле огня сновали собаки, тыкались мордой в котёл, отскакивали, уловив чёрным влажным носом горячий пар, а бдительная повариха била зазевавшуюся собаку палкой по морде и потом снова этой же палкой мешала похлёбку в котле.
Видел, как хозяева обедали, хлебали что-то из мисок. Ели сырую оленину, обмакивая её в кровь. Оба держали в руках длинные узкие ножи, как он узнал позднее, рукояткой ножей служили оленьи ноги или лапы песцов. Ели быстро-быстро, отрезая кусочки у самых своих зубов, глотали, не пережевывая.
Снова засыпал и просыпался и не мог понять – спит он или бодрствует. Чувствовал у губ горячее, странно пахнущее, послушно открывал рот, глотал, быстро уставал и снова впадал в забытье.
Немного придя в себя, понял, что юрта разделена мехами на низенькие комнатушки, размером с большие сундуки, и люди сидели в этих комнатушках, занавесившись шкурами оленей. И здесь было тепло и уютно, хоть и душно. В посудине с нерпичьим жиром плавал горящий кусочек мха, освещая юрту подобно свече. От жира исходил неприятный запах, к которому он, однако, быстро привык. Каким-то чудом батюшка выздоровел, и недели через две уже благодарил хозяев за спасение. Ему нужно было идти дальше - а путь предстоял дальний...
– Благодарим Вас, Ольга, за беседу и душеполезное чтение! Помощи Божией!
Беседовала Юлия Мялькина
