В этом году исполняется 1160 лет с тех пор, как в 863-м году равноапостольные Кирилл и Мефодий перевели с греческого Евангелие, Апостол, Псалтирь и другие богослужебные тексты на язык, который мы называем старославянским или церковнославянским. Так началась история особого языка, который и доныне лучше, чем любой современный славянский язык, передает тончайшие оттенки духовных понятий и переживаний. О многообразном богатстве и других достоинствах церковнославянского языка беседуем с Андреем Ахметшиным, который уже 20 лет преподает его в Минском духовном училище
В кладезе славянских речений — златые струи вод Господних.
В нем и звезды, и лучи, и ангельские гласы,
и камение многоцветное, и чистота снега горного светлейшая!
Из рассказа В. Никифорова-Волгина
«Молнии слов светозарных»
Греческие гены
— Как-то ученики регентско-певческого отделения Минского духовного училища — люди разных возрастов и с разным жизненным опытом — после экзамена увлеченно рассказывали, что именно благодаря педагогам училища они полюбили язык православного богослужения. Андрей Ильгизарович, поделитесь секретами столь успешного обучения!
— Сначала расскажу о студентке, у которой, по сравнению с другими, самая драматичная история в плане изучения языка. Она — вчерашняя школьница, пришла на специальность регента и принесла с собой в духовное училище багаж впечатлений о том, как некоторые школьные учителя работали с ней. Когда она пыталась разобраться в той же математике и со слезами пришла к преподавателю за помощью, тот ей заявил: «Если у тебя не получается, не плачь. Разве тебе это понадобится когда-нибудь?» И девочка перестала учить предмет.
Так же она стала относиться к урокам церковнославянского языка, и с таким же представлением о педагогической деятельности преподавателей пришла ко мне на уроки — не готовилась, абсолютно без интереса воспринимала задания.
— Но какой же регент без знания церковнославянского языка?
— Да, мы с ней откровенно поговорили на эту тему, и я понял: самое главное, что от меня требуется, — доказать, что преподавание может быть другим, не таким, к которому она привыкла. Мне удалось уделить ей больше внимания — с определенной целью: чтобы она проявила свои таланты к языку, которые у нее, безусловно, были — девочка песни и стихи сочиняет.
Эта студентка стала лучшей и с интересом осваивает церковнославянский язык. На мой взгляд, в деле знакомства с ним личностный подход — важнейший момент, и все должно идти от личности к личности, от человека к человеку. Это обоюдный процесс: студент должен проявить интерес (который дорогого стоит!), а преподаватель обязан ответить на него. Именно тогда цель будет достигнута.
— Интересно, а какими аргументами вы убеждаете полюбить церковнославянский язык тех учащихся, которые считают, что он устарел, и сомневаются в его нужности для современных христиан?
— В училище мы обычно начинаем с истории Православия, потому что если говорить о любви к языку, то, чтобы она не была поверхностной или временной, нужно начинать с самых истоков: как церковнославянский язык попал на территорию Русской Православной Церкви, и в Беларусь, в частности. Постепенно учащиеся начинают понимать, что этот путь был неслучайным и что церковнославянский для Руси не только язык богослужения и молитвы.
Если проследить историческую цепочку, то славяне сначала завоевали часть Византийской Империи — Балканский полуостров — и в V–VII веках составили основную массу населения этого полуострова.
Затем Кирилл и Мефодий на этой же территории осуществили первые опыты создания церковнославянского языка. Опробовали его в Моравии. Закончили первый этап создания славянской письменности в Болгарии. Уже оттуда язык попал на Русь.
Что это был за язык? Язык, непосредственно связанный с Византийской Империей, страной, от святых отцов которой нам досталось все богатство православного христианского учения.
Церковнославянский язык непосредственно связан с языком греческого оригинала, потому что все переводы, которые используются сейчас у нас в Церкви, — это переводы, сделанные «слово в слово». И при реформе Патриарха Никона в XVII веке был использован принцип, который бытовал именно в Византийской Империи: там народам, которые входили в состав Империи, разрешалось переводить богослужение и церковные книги на национальные языки, но только с одним условием — перевод должен был быть «слово в слово». То есть на месте каждого греческого слова ставили слово из другого языка, не меняя больше ничего.
Это можно легко проверить: Евангелие, Апостол, Часослов, Октоих, Триодь — поставьте две книги рядом — на греческом и на церковнославянском, — и вы увидите, что тексты там совпадают слово в слово. Греческий можно изучать без словаря! Конечно, когда переводчики работали, используя этот принцип, то могли и не передать всех оттенков смысла, но у них была задача — по возможности, не искажая ни на йоту, сохранить все, что было заключено в священных текстах, записанных на греческом языке. Таким образом, церковнославянский язык стал таким греко-славянским, что ли.
— У него греческие гены…
— Да. И он неразрывно связан с первым тысячелетием христианства. Когда на этом языке посредством молитвы или богослужения мы общаемся с Богом, то становимся причастными к истории христианства еще до принятия его на Руси.
— Эти обстоятельства придают церковнославянскому языку большую значимость! И мне даже вспомнился эпизод из книги Бытия (ср. 2, 19), когда Господь привел всех живых существ к Адаму, чтобы он нарек им имена. То есть слово, как наименование кого-то или чего-то, имеет некий особый, таинственный смысл.
— Интересное сравнение с наречением имен. По факту, церковнославянский язык — это есть наречение славянских имен понятиям и смыслам из греческого первоисточника, своего рода кодировка греческого языка славянским эквивалентом. Слова были взяты из живой славянской речи, причем речи южных славян Византийской Империи — именно на их языке говорили Кирилл и Мефодий.
Но обратите внимание, что потом через Моравию и Болгарию на Русь попал язык, который именуется также староболгарским. В нем много общего со всеми славянскими языками того периода. И люди, которые приняли христианство на этом языке, хранили его в течение тысячелетия, не пытаясь переводить богослужение на современный разговорный язык.
Через труд и усилие
Вспоминается мне еще один наш учащийся — ученый-физик Хуан Суарес. Он родился и вырос в Латинской Америке, работал в Академии наук в Минске, был в числе создателей знаменитого андронного коллайдера. Сейчас вместе с супругой, нашей преподавательницей, уехал на родину. Он учился в Минском духовном училище на чтеца, потому что благодаря своей жене стал верующим человеком.
Однажды прямо на уроке он пришел к своеобразному открытию и поделился им, сказав:
— В христианстве человек приобретает спасение всегда через духовное усилие, через работу над собой — в борьбе со страстями, в том, чтобы не принимать дух мира сего, не растворяться в нем. И церковнославянский язык тоже входит в систему процесса спасения, ведь чтобы его освоить, нужно приложить усилие. Пытаясь через этот язык проникнуть в глубину богослужения и молитвы, человек прикладывает усилие. И в этом еще одно достоинство церковнославянского языка.
— То, о чем вы говорите, похоже на взросление ребенка, который постепенно учится ходить, говорить, самостоятельно одеваться — все это ему дается с усилием, потому как ручки и ножки еще не очень слушаются. Но эти усилия растущего младенца — нечто естественное, он не усложняет себе процесс, а делает необходимое. А вот верующие порой впадают в крайность: добавляют себе массу «подвигов», без которых можно обойтись, усложняют то, что усложнять не надо.
— Что-то выдумывать для себя в плане сложности — это абсурдно. Но и искать только комфорта — тоже не годится. Мне очень понравилась эта мысль — сравнение с ребенком. Собственно, с получением паспорта в момент совершеннолетия мы, хоть уже и не дети, не останавливаемся в обучении, оно продолжается всю жизнь. И если ты перестаешь прикладывать усилия в отношении спасения (а это самое важное дело), то что-то начинает останавливаться…
— Насчет церковнославянского языка у современного человека как раз нередко возникает такой посыл: а зачем мы пользуемся архаичным языком, который непонятен? Зачем прилагать усилия, чтобы в нем разбираться, он же просто устарел? А давайте-ка изменим его, адаптируем к современности! Может ли здесь быть какая-то золотая середина?
— Надо отметить, что в Русской Православной Церкви существует специальная комиссия, которая исподволь, избегая острых углов, проводит адаптационную работу с текстами богослужебных книг. Некоторые слова, которые действительно очень сложно понять, заменяют на другие, тоже церковнославянские.
Но если говорить о людях, которые только-только приходят в Церковь, то здесь вы правы: не поняв всего значения церковнославянского языка, не поняв смысла богослужения, хотя бы частично, они выдвигают предложения и даже требования сделать церковный язык совершенно понятным. На это я обычно говорю студентам: если человек недавно начал посещать богослужения, может, ему совсем не полезно пытаться сразу всю глыбу Православия вместить и унести? Это может ему повредить.
Вспоминаю свой путь воцерковления (это было в студенческие годы). Сначала мне было достаточно того, что в храме я понимал «Господи, помилуй». Потом начинаешь понимать смысл ектеньи, через несколько лет уже и остальные тексты богослужения до тебя доходят. Все происходит постепенно, как и положено в школе. Если 6-летний ребенок попадет на урок в 11-м классе, то ничего не поймет, хотя там говорят на совершенно понятном ему языке. Церковь — это тоже место, где мы учимся.
Поэтому путь постепенного продвижения в плане понимания богослужения и церковных текстов — тоже не случайность в Церкви. Многие византийские авторы, когда писали богослужебные тексты, порой умышленно использовали витиеватость изложения, поэтическую таинственность, не стремились к тому, чтобы их тексты даже на родном языке были абсолютно и сразу понятны всем.
— Почему?
— Думаю, по той причине, что в Церкви очень много таинственного, которое в абсолюте проявляется в таинствах, и Церковь во внешних своих проявлениях этой таинственностью дорожит. Она дает понять, что когда ты переступаешь порог храма, здесь не будет сразу все понятно. Человек, ты потрудись, попробуй проникнуть в эту глубину — путем исправления своей жизни, чтения Священного Писания, святых отцов, участия в таинствах.
И в этом деле церковнославянский язык, на мой взгляд, не помеха, а наоборот — аккуратный помощник, этакий детоводитель — тот, кто, как воспитатель, постепенно ведет человека в глубь понимания того, что он слышит в храме.
Не перечень догматов, а поэтические образы
— Лично мне достаточно легко удалось освоиться с церковнославянским языком, и к педагогам обращаться не пришлось. Может, потому что всегда любила поэзию, и еще в школьные годы больше нравились стихи XVIII–XIX веков, ведь там употреблялись слова «ибо», «дабы», «уста», «персты», «чело»… Они так красиво звучали, были наполнены тайной. А это же церковнославянские слова. «Щека» — это так обыденно и непоэтично, а «ланита» — рождает совсем другое ощущение.
— Да, всё, что написано на церковнославянском языке, — нечто особенное. Это язык поэтический, и вся его красота, о которой вы говорите, которая впечатляет, заложена в поэзии как таковой. То есть в молитвах и песнопениях не просто дается перечень догматов или каких-то религиозных понятий, а даются образы.
— Возможно, это и полезно, но мне не особо хочется читать переводы тех же псалмов на современный русский, по-моему, лучше оставаться в пространстве церковнославянского языка, так как перевод порой разочаровывает и огорчает. Ощущения смыслов церковнославянского текста оказываются шире, объемнее, что ли. Так, одному светскому человеку я прочла текст молитвы «О Тебе радуется, Благодатная», которая, на мой взгляд, представляет собой образец высочайшего богословия и поэтичности. Он абсолютно не смог воспринять смысл и попросил перевести на понятный ему язык. Когда я попыталась подобрать современные слова для перевода, то самой стало неприятно от того, как это получилось примитивно — вся возвышенность исчезла.
— Совершенно верно. Переводить на современный язык эти церковнославянские поэтические тексты — это примерно то же, что переводить Пушкина на разговорный язык, питая иллюзию, что это будет более понятно людям, и они станут активнее читать его стихи. Это близко к абсурду. И церковнославянский язык не так уж и отличается от русского.
Интересный факт: современный русский язык основан на старославянском языке, он же церковнославянский, а не на диалекте отдельной местности, как у многих других народов. Поэтому русскоязычному человеку достаточно легко его освоить. Просто нужно немного постараться.
— Про образность этого языка. Осмыслить всю глубину, масштабность некоторых образов и метафор церковнославянского языка можно далеко не с первого раза. Когда читаешь по второму, десятому и даже сотому разу, открываются новые и новые смыслы, краски, подтексты, контексты. Лично для меня этот язык ценен и в этом плане.
— О множественности смыслов мы тоже часто говорим со студентами, когда, например, читаем Псалтирь и изучаем ее. Мы не довольствуемся переводами, даже такими известными, как Синодальный и Юнгерова, потому что сам перевод, якобы облегчающий понимание, все-таки не дает возможности проникнуть во всю глубину смысла псалмов.
А есть еще издание Псалтири в святоотеческом изъяснении, где толкование одной и той же строчки, например, Иоанном Златоустом, может отличаться от толкования, скажем, Ефрема Сирина. То есть граней смысла в одной строчке не только Псалтири, но и Священного Писания, и богослужебных текстов может быть много, и даже духовно просвещенные люди понимают одну и ту же строку с разных ракурсов.
— У святых отцов есть хороший совет в отношении любой молитвы на церковнославянском, даже самой краткой (не говоря уже о Великом покаянном каноне или Псалтири): прежде чем молиться с ее помощью, заранее, не спеша прочитать текст и перевод, вникнуть, разобраться, о чем он. Когда есть хотя бы общее понимание сути, то уже с совершенно другим чувством читаешь молитвы или слушаешь их на богослужении.
— Если суммировать сказанное: нужно поставить себе задачу не упростить, а успеть в своей жизни хотя бы немножечко прикоснуться к глубине и красоте церковнославянского языка.
Форма и содержание
Очень важно, как сами церковные люди и священнослужители преподносят церковнославянский язык в храме, — от этого зависит, проникнется ли человек звучанием слова на этом языке, или оно его, наоборот, охладит, оттолкнет.
— Что имеете в виду? Качество чтения, дикцию или внутренний настрой?
— Все эти составляющие: дикцию, грамотность, посыл. Сейчас почти везде в храмах используются микрофоны, но сам микрофон, на мой взгляд, совершенно не решает задачи посыла и отношения. Решает наполненность.
Если сравнить профессиональные, с образованием и опытом церковные хоры и простые приходские коллективы, где поют, как правило, любители, то с точки зрения искусства между ними зачастую — пропасть. А с точки зрения прихожанина, просто верующего человека, существует ли эта пропасть? И что в Церкви стоит на первом месте для человека, ради которого эта Церковь существует? Наполненность. То есть иногда высочайший профессионализм может быть лишен этой наполненности смыслом, который нужно передать верующему человеку. Чтец, даже если он обладает достаточно посредственными способностями, иногда может эту наполненность передать.
— Но желательно, конечно, сочетание и дикции, и наполненности!
— К этому надо еще добавить огромную работу над собой, потому что чем больше талантов и способностей, тем больше искушений и тщеславия.
Еще одна угроза — привычка, из-за которой можно перестать вникать в глубину того, что ты читаешь или поешь в храме. Она неизбежно грозит и мне, и всем, кто связан с церковнославянским языком, богослужением.
Серьезный соблазн для человека, который постоянно занят на богослужении, сделать больший акцент на какие-то технические моменты — технику пения, чтения. Бывает такое, что постепенно певчие, чтецы теряют связь слова со своей личной жизнью. Если они несколько расходятся — это слышно. И это то, над чем церковнослужитель должен работать постоянно, чтобы этого разрыва не было.
«Всё светло. Всё от сердца, от чистоты, от святости, от улыбки Господней»
Сейчас есть тенденция упрощения языка нашего общения, которая доходит до анекдотичных примеров. Это не может не настораживать думающих людей: что же будет дальше? На каком русском языке мы будем говорить в будущем?
— Да, увлечение лаконизмом захватило весь мир — и в смс, и в устной речи. Я тоже ловлю себя на том, что в обыденной жизни частенько выражаюсь краткими словечками — «ок», «жесть», «кайф», «класс», «драйв»… Мы все спешим, все ускоряемся. А судя по классической литературе, наши предки и жили в совершенно ином темпоритме и изъяснялись более развернуто. Вы только сравните нашу гонку с исконной размеренностью богослужения, его традиционных песнопений. И горько становится, когда в храме тоже спешат, вот и у Никофорова-Волгина в его великолепном рассказе «Молнии слов светозарных» о том же: «До слез огорчало деда, когда церковники без великой строгости приступали к чтению, стараясь читать в нос, скороговоркой, без ударений, без душевной уветливости».
— Еще одно из предназначений церковнославянского языка — служение не только Церкви, но и обществу. Он играет огромную роль, потому что подобно фундаменту помогает сохранить очень многие слова и понятия, причем сделать их живыми и звучащими сегодня в Церкви. А люди, слушая их, к ним приобщаются. Часто говорят, якобы церковнославянский язык не имеет носителя, то есть какой-то группы людей, которая бы на этом языке говорила, писала, мыслила. Но те, кто посещают храм, молятся, то есть беседуют с Богом на этом языке, разве не носители?
— Если человек знает хотя бы пару молитв — «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», «Царю Небесный», — если он повторяет их каждый день, то, в принципе, прикасается к церковнославянскому языку снова и снова, и постоянно им пользуется.
— А лексическое богатство старославянских слов? Исконно русских, давайте их так назовем. Церковь хранит его, причем не так, как в музее. Она постоянно оживляет его на богослужении. Несмотря на то, что разные процессы происходят в обществе, богослужение все же по всей Руси ведется, и очень многие люди стремятся к вере. На мой взгляд, влияние церковнославянского на общество, на русский язык продолжает оставаться решающим. Он защищает современный русский язык от разложения, о котором мы с вами говорили. Подобно тому, как ангел-хранитель невидимо хранит человека.
Не зря сказано, что Бог — это Слово, и «в начале было Слово» (Ин. 1, 1). Лично меня жизнь убеждает, что слово — основополагающая единица не только общения людей, а вообще существования всех вещей. В словах выражаются и научные понятия, и технический прогресс. Эта мысль все больше меня захватывает, и очень часто убеждаюсь, что слово решает всё.
Дорожить словом нужно гораздо больше, чем принято думать. А в чем выражается — дорожить словом? Именно в том, чтобы общаться полноценно. И, говоря о языке как носителе слов, конечно, нельзя ни в коем случае подрубать себе корни и терять фундамент, на котором наш современный разговорный язык зиждется. А это не что иное, как церковнославянский язык.
Например, когда болгары отказались от церковнославянского языка в богослужении (это было в середине прошлого века), им это далось довольно легко. Потому что современный болгарский язык был основан не на староболгарском, а на разговорном языке определенной этнической группы. Но когда они в храмах перешли на современный язык, буквально на глазах количество прихожан уменьшилось наполовину. И не только прихожан, вообще меньше людей стало посещать храм. То есть благие намерения без должного рассуждения обычно приводят к нехорошим последствиям.
Хочется сказать активным проповедникам необходимости переводов богослужения на русский язык, что люди околоцерковные или не воцерковленные нисколько не выиграют от того, что придут в храм и услышат там обычный язык телевизора, Интернета, кухни. Я по своему опыту знаю (потому что не с детства воцерковлен): многие начинают ходить в храм именно за атмосферой надмирности, которую церковнославянский язык привносит в богослужение. Когда они слышат чтение и пение на особом языке, это уже отстраняет их от будничности.
— Более того, вводит в иное пространство — не от мира сего…
— Совершенно верно. И это опять-таки преимущество церковнославянского языка.
