Исполняется 150 лет со дня рождения этого удивительного писателя. О его дневнике-летописи, охватившем полвека, взаимоотношениях с Василием Розановым и несомненном таланте жить мы побеседовали с ректором Литературного института имени А.М. Горького, автором книги «Пришвин» Алексеем Варламовым
– В советское время Михаил Пришвин был широко известен как автор произведений о природе. И сегодня по-прежнему основная масса читателей продолжает воспринимать его так. Чего широкая аудитория не знает о Пришвине?
– Думаю, много чего не знает. Пришвина, и правда, навеки обвенчали с природой, о чём поэтичнее всего высказался Паустовский: «Если бы природа могла чувствовать благодарность к человеку за то, что он проник в её тайную жизнь и воспел её красоту, то прежде всего эта благодарность выпала бы на долю Михаила Михайловича Пришвина». В действительности это лишь верхушка айсберга. Пришвин прожил очень долгую, невероятно насыщенную жизнь, и тема природы была далеко не единственной в его творчестве. Огромный жизненный опыт, размышления на социальные, исторические, религиозные, философские темы, дневник, который автор вёл в течение почти полувека, с 1905 года и до самой смерти в 1954 году, – вот что самое интересное и важное в нём. Пришвин стал, по сути, летописцем, своего рода Пименом этого драматического периода нашей истории, написав не просто хронику, но тайную энциклопедию русской жизни – богатую, сложную, подробную, в которой можно найти ответы на самые разные вопросы. И, скажем, лично для меня вопрос, почему человек, который так яростно не принимал революцию и большевиков в 1917–1918 годах и спорил на эту тему с Блоком, в конце жизни искренне напишет в дневнике: «Делать нечего – я коммунист», – для меня этот вопрос важен не только для понимания самого Пришвина, но и вообще всего русского пути в ХХ веке.
– С какими произведениями вы посоветовали бы познакомиться рядовому читателю, чтобы узнать «другого Пришвина»?
– Я очень люблю его ранние, написанные до революции вещи: «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «У стен града невидимого», «Чёрный араб», «Никон Староколенный». А из произведений советского периода, помимо самой известной его повести «Женьшень» или хрестоматийной «Кладовой солнца», стоит обязательно прочитать «Кащееву цепь», «Повесть нашего времени», также роман «Осударева дорога». А кроме того, коль скоро мы говорим о дневнике Пришвина как о самом его сокровенном сочинении, то понятно, что прочитать восемнадцать толстенных томов не каждому сегодня под силу. Но буквально на днях в издательстве Литературного института выходит книга, в которую мы включили дневниковые записи писателя, связанные с его пониманием психологии и философии творчества. И каждому внимательно читающему, а особенно каждому пишущему человеку я бы эту книгу порекомендовал. Это, по сути дела, приглашение мысленно войти в кабинет писателя, который был у него везде – и в Ельце, и в Петербурге, и в деревне Песочки в Новгородской губернии, и в лесах под Смоленском, и в подмосковном Талдоме, и на Плещеевом озере, и в Сергиевом Посаде, и в Усолье, где Пришвин находился во время войны, и в Москве, и, конечно, в подмосковном Дунино, где писатель провёл последние годы жизни и где нынче находится его музей.
– Какие ключевые этапы биографии, на ваш взгляд, сформировали Пришвина как писателя?
– Понятно, что самое главное в жизни любого человека, а писателя тем более, складывается в детстве, которое Пришвин замечательно описал в романе «Кащеева цепь»: своё родное имение Хрущёво, гимназические годы в Ельце и вынужденный переезд в Тюмень. Но один из самых важных и драматических поворотов в его судьбе – увлечение марксизмом в студенческие годы, за которое юноша заплатил годом одиночного заключения в рижском тюремном замке. После этого он отходит от революционной деятельности, однако много лет спустя, когда произойдёт революция, Михаил Михайлович напишет в одном из писем, что не идёт против «чудища», потому что чувствует свою причастность и ответственность за него. Другое, безусловно, важнейшее событие в его биографии – поездка на Беломорканал в 1933 году, из которой впоследствии родился мучительный замысел романа «Осударева дорога». Тут дело ещё в том, что места эти были Пришвину хорошо знакомы: именно они описаны в его первой книге, «В краю непуганых птиц». И вот, оказавшись здесь почти тридцать лет спустя, путешествующий в сопровождении чекистов автор задаётся в дневнике вопросом: а стоило ли распугивать птиц?
– В своей книге о Пришвине вы много внимания уделили его взаимоотношениям с Василием Розановым. Какую роль сыграл философ в судьбе Пришвина?
– Розанов – ключевая фигура в биографии Пришвина. Их знакомство относится к той поре, когда Пришвин был учеником Елецкой мужской гимназии, а Розанов – учителем географии и мучителем бедных гимназистов. Учился наш герой скверно, и в какой-то момент между вздорным учителем и нерадивым учеником случился личный конфликт, в результате чего будущего классика исключили с волчьим билетом из гимназии. Двадцать лет спустя двое встретились на заседании Религиозно-философского общества в Петербурге, и Пришвин преподнёс своему гонителю книги собственного сочинения. Розанову, бывшему о ту пору властителем дум русского общества и ещё дружившему пока с либералами, вспоминать давнюю полицейскую историю было не слишком приятно, и никакого личного общения меж ними не сложилось. «Поближе, Пришвин, к лесам, подальше от редакций», – дал он совет бывшему ученику, но всё равно Пришвин шёл буквально по розановским стопам. Пол, хлыстовство, декадентство, монашество, еврейство, чёрный и светлый боги – вот круг его дореволюционных интересов и тем. «Розанов – послесловие русской литературы, я – бесплатное приложение», – записывает он в дневнике после смерти Розанова и вскоре переезжает в Сергиев Посад, где его литературный опекун жил в последние годы. Кстати, именно благодаря тому, что Пришвин сделал план кладбища, на котором был похоронен Розанов, сегодня обретена могила Василия Васильевича.
– С кем ещё из современников был связан писатель? Можно ли назвать его условных «единомышленников» и «врагов»?
– В дореволюционную пору он был вхож в круг Гип¬пиус – Мереж¬ковского, где к нему относились, впрочем, не слишком серьёзно, посмеивались над его угловатостью, корявостью, а его настоящим другом стал Алексей Ремизов. Их отношения прервались после отъезда Ремизова за границу, но именно оттуда Алексей Михайлович написал о Пришвине замечательные слова: «Пришвин, во все невзгоды и беды не покидавший Россию, первый писатель в России. И как это странно сейчас звучит этот голос из России, напоминая человеку с его горем и остервенением, что есть Божий мир, с цветами и звёздами, и что недаром звери, когда-то тесно жившие с человеком, отпугнулись и боятся человека, но что есть ещё в мире и простота, детскость и доверчивость – жив человек».
В послереволюционные годы Михаил Михайлович поддерживал знакомство с литературным критиком Ивановым-Разумником и очень помогал ему на всех этапах его куда менее благополучной судьбы, переписывался с Горьким, дружил с молодым поэтом Виктором Боковым, полемизировал с Маршаком по вопросам детской литературы, критиковал Олешу за первую фразу его романа «Зависть» «Он поёт по утрам в клозете» («есть хорошее русское слово «нужник»), но вообще-то держался в литературой среде особняком. Например, когда в августе 1933 года состоялась та самая поездка советских писателей по только что построенному Беломорканалу, Пришвин со всеми не поехал, но отправился месяцем раньше вдвоём с сыном Петром. А ещё он очень любил своего земляка и однокашника по елецкой гимназии Ивана Бунина и писал о том, что вглядывается в Бунина как в самого близкого себе писателя.
– А чем близок Михаил Пришвин лично вам? Если бы вас попросили рассказать о писателе человеку, который совсем ничего о нём не слышал, что бы вы сказали?
– Пришвин невероятно интересен как личность, как один из самых совершенных мастеров, которому удавалось писать и для настоящего, и для будущего и везде преуспевать. В его жизни было много счастья и много несчастья, страдания, бедности, одиночества и непонимания, но ещё больше радости, счастья и любви, и, пожалуй, мало кто из русских писателей ХХ века сумел прожить свою жизнь так полнокровно и вольно, как он, не поступившись ни совестью, ни честью, но в то же время не дав загнать себя в подполье. И дело не в том, что Пришвин чурался столбовых дорог в литературе, а шёл незаметными боковыми тропками, зорко поглядывая по сторонам и записывая в дневник, что там делается на большаке. Просто помимо таланта писать у него был такой же несомненный талант жить – тот, который он позднее назвал творческим поведением и повторял вслед за Грибоедовым «пишу как живу».
Беседовала Валерия Галкина/
ЛГ
