Поэт, писатель, драматург Екатерина Блынская беседует с главой Союза писателей России Николаем Федоровичем Ивановым о самом сокровенном – носителях русского культурного кода в словесности
- Собственно, Николай Федорович, вопрос один: что такое « культурный код»? Каков он? Есть ли у русских культурный код, и чем он отличается от всех других? Ну, и о русской культуре в этой связи. О литературе.
- Культурный код – это поведение человека, поведение нации в какой- то долгосрочной перспективе, в промежутке времени.
- Культурный код должен сложиться…
- Да, столетие, тысячелетие, может быть. У нас есть такое представление, например: Чопорная Франция. Железная Германия. Наглая Америка… Хитроватая Британия, потому что Британия замешана во всех разведках. Всё надо ей. А у России есть определение, которое все знают : Святая Русь. Поэтому даже в контексте сегодняшнего дня…Россия сейчас проводит спецоперацию и это не просто « война» Это честная война, другая, ментальная.
- Она похожа на крестовый поход?
- Не совсем так. Мы не трогаем мирное население. Но освобождаем территории. В нашей армии допустимое количество погибших мирных жителей при осуществлении операции пять-семь человек. У американцев, если сравнивать, пятьдесят, сто. Если у нас потери мирных будут превышать пять, семь человек, не разрабатывается операция. В общем, это о многом говорит.
При сегодняшней операции должно быть четырёхкратное превосходство при наступлении. Нас в три раза меньше. Я говорю сейчас, как военный человек. Наша армия пошла на это, наш менталитет. Никто бы не пошёл. Самое интересное, что при выполнении боевой задачи, мы сохраняем территорию противника. И нам не нужна эта территория. Я перешёл сейчас на армейские понятия… но они тоже имеют отношение к русскому коду. Ни один солдат ни одной армии мира не написал кровью: «умираю, но не сдаюсь». Никто, никогда кровью не написал. Ни один солдат другой армии мира не выцарапал штыком в ДОТе, где он сидит, «За Родину». У нас Отечество отождествляется с человеком. Род, родовое, общечеловеческое. Мы не замкнули себя. Мы пошли по линии поэта Николая Дмитриева, который сказал: мы должны оставить своим потомкам не только своё отчество, но и Отечество. А мы ведь единственные почти, у кого остались отчества. В Штатах, например, где угодно… Там просто…Майкл такой то, Питер такой то. У нас есть отчество, то есть я сын такого- то. Я дочь… Мы последовательно заглядываем в глубину рода. Это не обрубается, это сохраняется. Ответственность защитить Отечество – это наш код. Вытащить раненого, пожертвовать собой за други своя – это наш код. Наш код – не дать на поругание свои символы, свою Родину. Мы должны гордиться своим кодом. Это и уважение к старшим. Ведь человек без рода, это червь, которого можно легко насадить на крючок и забросить…
Вообще понятие русского кода философское, оно не может быть однозначно сформулировано, но мне кажется что оно непосредственно связано с наследованием и перерождением ещё в потомстве.
- Да, мне тоже говорили, что такой любви к предкам нет ни у одного народа. У нас есть. Причём, это и почитание ушедших предков и забота о том, что будет передано дальше.
- Когда нас хотят унизить, говорят же: Иван ты, не помнящий родства… Это нам бросается как кость, но видно, насколько важно, по этому устойчивому выражению, что мы не Иваны непомнящие родства. Что нас это оскорбляет…
Я однажды спросил, почему крестный ход идёт против солнца? Наблюдал не раз, почему, думаю, это какая-то противоположность, противопоставление?
- Кстати, да, почему? Я тоже думала об этом.
- Мне объяснили: мы идём навстречу солнцу, встречь солнцу. Которое ещё только взойдёт. Совершенно другое понятие! Поэтому когда мы ищем символы в наших традициях, в наших словах…Мы на уборку урожая…наши люди всегда надевали чистую нарядную рубаху. Потому что хлеб…Хлеб это святое.
- В ваших местах, откуда вы родом тоже была такая традиция, наверняка.
- Да, я брянский. Оттуда, откуда я родом, а я работал в поле, на заготовке сена, у меня с шестого класса была трудовая книжка колхозника. Я помню, что полевые работы были праздником для села.
- Человек стал оторван от земли. А земля для русского человека это самое важное. Мы же земледельцы. И обряды, традиции именно связаны в основном, в подавляющем большинстве с землёй, которая рождает всё.
- Да, так вычищается это постепенно. Но обряды, в основном сохранились на севере. Там ни одно дерево нельзя срубить просто так. Надо варежку оставить, курево оставить… Охотничьи обряды тоже очень разнообразные. Мы же не должны предавать и забывать свои корни, своих предков? В литературе тоже похожее происходит. Взять те же девяностые.
- Вот все вспоминают очень эти «девяностые».
- Происходил слом, множество событий и писатели наши углубились в историю. Интуитивно почувствовав, что страна сохранится, если она обратится к корням. Это была самозащита такая. Множество имен, исторические общества, изучение старины. А что мы могли противопоставить новому времени? Россия так самосохранилась.
- А сейчас есть такое? Вот Акунин, например, написал позорище, историческое, псевдоисторическое. И многие другие писатели тиражируют псевдо-историю, извращают её…
- Да, конечно, есть старатели, есть деятели, а есть менеджеры. И цель у всех разная. Менеджерам всё равно, чем они занимаются, им важен эффект быстрых, коротких денег. Я уверен, что то, что у нас упали тиражи, виноваты издатели. Наши издатели сейчас что издают? То, что приносит деньги. О Христе писать труднее, чем об Иуде. На Иуду навешал всякого и книга готова. А попробуй, не пошатнувшись, Христа описать. Что у нас сейчас котируется? Секс, убийства, всякие гадости… На низшую потребу издают. Я вспоминаю совещание молодых писателей в девяностые годы. Это было что- то страшное. Они уже насмотрелись по телевизору всякой дряни, там сплошные извращения, стрелялки, ментовские войны, бандитский Петербург… Они увидели, что это образец, что это читают. Это прямо обязательно у них кладбища, убийства, изнасилование и тому подобное. Я говорил им – ребята, вам по восемнадцать лет, почему не написать про девочку? Напишите « Дикую собаку Динго». Напишите…
- Ну, они уже пришли в литературу, чтобы быть востребованными. Какая собака Динго?
- В том и дело. Что нормальный читатель ушёл, не найдя себе чтения. Ушёл в классику. А всё чтение превратилось в чтиво, и теперь нет настоящего критерия, что делает книгу книгой вообще. Серьёзный читатель просто перестал это читать. И сейчас издатели говорят, что книги не покупают. Да потому что человек, который воспитан на классической литературе, не будет читать бульварное! А новых читателей нет. Да, издатели навязывают им своё, и в результате пролистывание…
Я как-то общался с издателями, тоже в конце девяностых, и мне предложили, да, пиши нам по три романа в год и мы тебя будем издавать и мы заработаем, и ты. Но я говорю, а где я буду добывать материал? Я люблю добывать материал. Зачем, говорят, зачем тебе это добывать? Пиши, и всё! Просто пиши детективы! Кроме тебя никого не будет в этих палатках. Один ты будешь. Все киоски вокруг метро наши. Мы в тебя вложимся, но ты нам три-четыре романа дай. И когда я отказался от этого проекта, я же не говорю, что к ним никто не пошёл. Пошли и девочки, и мальчики. И писали им. И сейчас мы не вспомним ни одного имени, которое там лежало, в киоске. Ни одного героя, даже сюжет не вспомним. Это не было литературой. А они, и издатели, и читатели, заработали деньги. И все остались при своём. Зато мы потеряли настоящую литературу.
- Сейчас, может быть, темы немного другие. Но подход остался тот же, что издатель диктует писателю. Но про читателя вообще, кажется, забыли в этой цепи. Или нет, не забыли, а дали ему какую-то роль всеядного существа.
- Я говорю: мы пишем о войне. Сейчас ребята возвращаются, будут возвращаться – давайте мы их соберём. Их и молодых писателей. Давайте эту тему опишем.
- Мне кажется, не каждому она доступна, эта тема…
- Надо научить…
- Да, среди военных, может быть, не найдётся пишущего…
- Даже если найдётся, ну как он напишет? Нет востребованности, примера, нет выхода. Почему, например, в Союзе Писателей нет драматургов? Да потому что театры сказали: мы сами всё напишем, мы сами всё создадим.
А ещё дальше, режиссёры стали ставить: по мотивам. Потому что это же «по мотивам». Не надо платить авторам, не надо связываться с автором. В течении тридцати лет ни один драматург у нас не пробился на сцену. Кроме единиц. У нас, кстати, нет драматургов в Союзе Писателей. Их и собрать то в секцию сложно.
- Да, интересно это…Я тоже занималась драматургией, одну пьесу взяли на постановку в театр, она классическая, правда, но у театра нет денег на костюмы. А вторая попала в сборник лучших пьес о Великой Отечественной Войне.
- И что дальше?
- Дальше тишина. Две из пятнадцати…
- Ну, вот… Поддержкой драматургов, как положено, не занимается никто. Это невыгодно никому. Поэтому, когда нет выхода, процессы замедляются. Если мы говорим о каком- то коде, о русском коде, нужно смотреть на ситуацию. Код не исчезнет. Код в себе несут, не то, что несколько человек, один, два человека. Как Христос крест несёт. Из семьи кто- то несёт код, в селе каком-нибудь несёт код какая-то семья. Элита, не «элитка» точно так же сохраняет код. Чтобы гончая породистая собака не гнула спину, ее никогда не кормят с пола. На правом фланге всегда гвардия. Вот они, те, кто с кодом, будут лучшие. Они будут всегда сохранять наш код. И их никто не вбросит в огонь. Они, лучшие, носители русского кода.
Беседовала Екатерина Блынская
