Известный поэт Виктор Кирюшин отметил 70-летие. В беседе с корреспондентом «ЛГ» он размышляет о природе поэзии, об отличии хороших стихов от очень хороших и о творчестве молодых авторов
– Думается, вас можно отнести к «тихим лирикам». Такими были Рубцов, Прасолов, Тряпкин, Дмитриев, Анищенко… Согласны? Были знакомы с кем-то из них? Кто ещё продолжает сегодня эту поэтическую линию?
– Все эти определения, рамки в поэзии, конечно, условны. Те поэты, которых вы назвали, весьма разнятся по творческой манере, стилистике, лирической интонации. Сам я по характеру склонен к созерцательности, вдумчивости, наблюдательности и, наверное, этим чем-то похож на них.
Знаком был хорошо с Николаем Дмитриевым, с Тряпкиным и Анищенко – поверхностно.
Поэтическую линию «тихой лирики» сегодня, на мой взгляд, продолжают Юрий Перминов из Омска, Евгений Чепурных из Самары, Светлана Сырнева из Кирова… Опять-таки речь только о формальных признаках: каждый из них глубоко индивидуален.
– Кого считаете своими учителями в поэзии и жизни?
– У меня не было непосредственных наставников, то есть людей, которые учили бы тайнам поэтического ремесла. До всего доходил сам. А в жизни… Мне повезло на встречи с интересными, глубокими людьми. Удачей считаю встречу и годы общения с Николаем Константиновичем Старшиновым и Владимиром Андреевичем Костровым. Счастьем было просто разговаривать с ними о жизни, литературе. Оба досконально знали русскую поэзию. А мы ещё и рыбачили вместе.
– А бывало, что вы прекращали писать? Сколько длилась разлука с поэзией?
– Кажется, Илья Сельвинский писал: «Я поэт круглосуточного вдохновения». О себе такого сказать не могу. Периоды молчания длятся у меня по полгода и больше. К этому надо относиться спокойно: душа созревает. За годы поэтической работы – а это более полувека – написано не так много. Пишу медленно и мучительно. Возможно, я просто ленив и работе за столом предпочитаю реку, лес, поле. Но себя не переделаешь, да и поздно уже. А разлуки с поэзией у меня не бывает: если сам не пишу, то читаю или перевожу.
– Кем хотели быть в детстве? Вряд ли поэтом…
– Что-то и не помню, кем я хотел стать. Но уж точно не поэтом и даже не журналистом. У меня было смутное представление, чем занимаются эти люди. Хотя стихи или что-то похожее на стихи стал сочинять очень рано: в младших классах школы. Первое было опубликовано в районной газете, когда учился в седьмом классе. Стихи и привели в журналистику: после армии пригласили в заводскую многотиражку, где раньше публиковался.
У меня было счастливое детство. Родители работали, а я целыми днями пропадал на реке. До сих пор помню каждый её поворот, имевший своё название: Власова будка, Тихий вир, Девичий песок, Воробьёвка, Корчажки… Разве не поэзия?
– Вы периодически ведёте семинары, занимаетесь с молодёжью. Какие чувства вызывает творчество молодых поэтов? Какие темы и сюжеты разрабатываются ими?
– Признаюсь, что всё больше разочаровываюсь в этой деятельности. Поэт, если он обладает хоть каким-то даром, всему научится сам. А если дара нет, то и учить бесполезно. Для меня сомнительно само понятие поэтического мастерства. Ахматова, когда кто-то заметил, что ей с её поэтическим опытом стало легче писать стихи, ответила: «Голый человек на голой земле. Всякий раз». Лучше, пожалуй, не скажешь.
Молодых поэтов читаю с интересом. Не хочу никого обидеть, но мне кажется, они слишком камерны, слишком замкнуты на себе. Много словесной эквилибристики, того, что иногда называю поэтическим атлетизмом. Но это, скорее, болезни роста – у большинства пройдёт. Понятно, что это общее впечатление. О каждом нужно говорить отдельно.
– Поэзия – это метафоры, неологизмы, авторская интонация – а что ещё?
– Поэзия – это прежде всего интуиция, озарение. И формула Пушкина: «Искренность драгоценна в поэте!» Всё остальное тоже важно, но всё-таки это прикладное. А вообще, тайна сия велика есть. Вон у Блока и рифмы почти сплошь глагольные, и другие «недостатки» при желании можно обнаружить, а поэзия его очаровывает. Тайна…
– Чем отличается хорошее стихотворение от очень хорошего?
– Долготой эха, послевкусия. Очень хорошее стихотворение звучит в душе ещё долгое время.
– Ощущаете ли такую субстанцию, как «предстихи»? Что помогает вам «домолчаться до стихов»?
– Да, конечно. Стихи нужно выносить, как женщина вынашивает ребёнка. Ни усидчивостью, ни трудолюбием здесь не возьмёшь. Опять-таки мудрец Пушкин: «Сижу, сижу три ночи сряду и высижу трёхстопный вздор».
Просто прислушивайся к собственной душе, не пропусти момент, когда нужно садиться за стол.
– С какой строчки обычно начинаете работать над будущим стихотворением – с первой, последней, кульминационной?
– Иногда даже не со строчки, а со слова. Крутится в голове, начинает обрастать смыслами, образами. Не всегда знаешь, как закончишь стихотворение, куда тебя выведет. Этим процесс и интересен.
– Какова в лирических стихах оптимальная пропорция рационального и эмоционального, мысли и чувства?
– Если бы я знал… Эта пропорция каждым поэтом ощущается индивидуально. Понятно, что на одних эмоциях далеко не уедешь, но и зарифмованные и записанные в столбик мысли ещё не поэзия. Наверное, талант в том и состоит, чтобы чувствовать эту пропорцию интуитивно.
– Пробовали себя в драматургии, критике, прозе, переводах?
– Драматургией никогда не занимался: не моё. Из прозы у меня только с десяток рыболовных рассказов. Переводами заниматься люблю. Это прекрасное занятие, когда не пишется своё. Перевожу по подстрочникам. Это обычная практика, которой пользовались наши предшественники, в том числе выдающиеся поэты. Только что вышла моя новая книга «Родное», в каком-то смысле итоговая. В ней представлены и переводы с серболужицкого, грузинского, казахского языков. Стараюсь работать с поэтами, которые пишут на родном языке, но хоть в какой-то мере знают русский.
– Весной вы в составе писательской бригады побывали в зоне действия СВО. Не было страшно ехать? Как реагировали военные на лирические стихи?
– Нет, страшно не было. Там двадцатилетние воюют и жизни свои кладут – чего мне-то бояться? Признаюсь, что до поездки испытывал сомнения: нужны ли там вообще стихи? Оказалось, нужны. Только бойцы просили читать стихи не о войне, а о мирной жизни, семье, детях, любви. Психологически это понятно.
– Кого ещё в вашей семье привлекла литература?
– До меня в нашей семье не было литераторов, так что даже родители смотрели на меня с удивлением. Правда, дед по линии отца много читал. Внуки, а их у меня двое, пока тоже не проявили литературных способностей. И не надо. Литературный дар – это счастье, но счастье мучительное.
Беседовал Юрий Татаренко/ЛГ
