Легко ли самому называть себя писателем и почему читатели порой сторонятся книг, написанных священником, мы говорим с членом Союза писателей и Союза журналистов России, настоятелем Богоявленского храма села Орлово Воронежской области протоиереем Алексием Лисняком.
– Есть ли у вас самая любимая книга? Расскажите о ней поподробнее, пожалуйста.
– Не могу дать на этот вопрос однозначного ответа потому, что человек всегда находится в процессе созревания, взросления. И я не исключение. А значит, как и все, не умею находиться в статическом состоянии: не могу дорасти до любви к определённой книге и остановиться. Жизнь постоянно преподносит подарки в виде новых литературных знакомств. Причём знакомств не с книгами, а, скорее, с авторами. Когда я открываю для себя новое произведение и понимаю, что оно стоит пристального внимания, тогда я пытаюсь узнать как можно больше про его автора, стараюсь глубже погрузиться в его творчество, его образ мыслей, его художественное мировоззрение. Потому и нет у меня одной любимой книги. Зато у меня есть любимые авторы – те, чьё творчество вызывает у меня, как у читателя, настоящий интерес.
Если говорить о писателях ХХ века, то здесь меня впечатляет не только Астафьев. Множество его современников доставили массу удовольствия от чтения их произведений: это конечно же Константин Воробьёв и Евгений Носов. Юрий Нагибин на определённом жизненном отрезке меня очень занимал и заставлял думать. Нельзя не сказать о Распутине, Белове, Абрамове, Люфанове, Шукшине, Шишкове. Могу долго перечислять своих любимых мастеров, но думаю, что и названных имён будет достаточно, чтобы понять, каковы мои читательские предпочтения. А недавно я таким вот образом начал открывать для себя Юрия Казакова.
Со мной бывает так: прочитываю что-то, и понимаю, что пока я не могу постичь всей глубины произведения, хотя и чувствую её. Проходит время, появляется новый жизненный опыт, и я начинаю иначе ощущать автора, не понятого ранее, и к этому автору возвращаюсь. Вот тут-то и наступает новый период увлечения писателем, его жизнью и творчеством, который растягивается на долгие месяцы. И как в такой ситуации назвать свою любимую книгу?
– Какая книга Вас поразила в юности, оказала влияние на становление вашей личности, характера, помогла в чём-то разобраться тогда?
– А ведь процесс созревания, о котором я заговорил, начинается с детства и не заканчивается до самого «сорокового дня». Поэтому и в детстве и в юности я на литературу смотрел так же, как и сейчас – так же увлекался не книгами, а авторами. Начиналось всё с Николая Носова, которого я и сейчас очень люблю. Недавно в школе детишкам читал его рассказы, всегда актуальные: те же «Огурцы», - рассказ, от которого у современного ребёнка округляются глаза. Ведь там доступно излагается настоящий процесс воспитания, от которого наше общество напрочь открестилось. Были увлечения Гайдаром, Беляевым, Катаевым, Линдгрен, Стивенсоном и Лондоном, Верном и Твеном…
Что до Линдгрен, то её Карлсон в переводе Лунгиной классе в пятом так «зацепил», что мы с другом его перечитывали месяцев пять без передышки. Закончилось это увлечение спором на интерес: он открывал книгу на первой попавшейся странице, зачитывал мне предложение, а я на память цитировал следующие три. Словом, эта книга была нами обоими невольно выучена, поскольку мы просто не могли от неё оторваться. Чуть позже стали понятны некоторые произведения классиков: Гоголя, Лескова, Гончарова, Тургенева… Не перечислить всех.
А что касается личности, характера, то я абсолютно уверен, что формирование личности никак не может сводиться к книге, которая «поразила», будь эта книга даже и святоотеческой. Говорят, что и «монахи не одинаки», у каждого свой путь, пройденный лично. До конца человек не может разобраться ни в одном вопросе. Поэтому и хочется сказать, что личность формируется безостановочно, формируется в процессе познавания нового, в приобретении навыков анализа, при взвешивании добрых и худых примеров. Вот именно для этого процесса и необходимо чтение. Чтение хороших, качественных высокохудожественных книг. Вспомнилась известная песня Высоцкого «Баллада о борьбе», которая как раз иллюстрирует эти мои мысли. Помните? Заканчивается песня словами «…значит нужные книги ты в детстве читал»…
– Знаете ли вы какие-то семейные традиции, связанные с чтением?
– Конечно знаю, думаю, что многие не просто знают подобные традиции, но и практикуют кое-что. Не секрет, что любую, даже самую скандальную семью смиряют общие проблемы и вдохновляют общие мероприятия по разрешению общих проблем. Не слишком витиевато? Я знаю немало семей, которые на момент посадки картошки объявляют перемирие и несколько поколений семьи совместно пластаются с миром на собственном огороде. Иронизирую, конечно, но излагаю истинную правду.
Что касается лично моей причастности к традиции семейного чтения, то именно в семье мне и была привита любовь к большой литературе. Покуда был маленьким, в моей семье читали вслух родители. Обычный будний вечер, окончены все бытовые дела, отставлены хлопоты. Отец или мать читают вслух, остальные слушают. Причём скидка на детский возраст слушателей никогда не делалась. Не было у нас в ходу и такого заблуждения, что дети чего-то там не поймут во взрослом произведении. Поэтому с ранних лет мне были знакомы авторы от Бажова и Гоголя до Ильфа с Петровым.
Родители не опускались на уровень бестолкового ребёнка, не опускались до сюсюканья, а напротив, ребёнка вытягивали на уровень взрослого слушателя. Кажется, что этот метод имел свои результаты. Когда у меня появилась своя семья, мои дети так же стали слушателями. И до сих пор у нас есть практика: с началом Великого поста, уже даже не скажу сколько лет подряд, мы читаем вечерами Шмелёва. Из года в год одни и те же произведения «Богомолье» и «Лето Господне» по нескольку глав за вечер. И заканчиваем рассказом Ивана Сергеевича «Страх» за несколько дней до Вербного. Все уже знают наизусть эти произведения, книга затёрта до дыр и нового ничего уже, кажется, не видно, но у этого автора есть нечто бесценное – это «дух мирен». Очень Шмелёв настраивает на пост, да и вообще ставит вновь на христианские рельсы тех, кто слетел. Такое свойство есть, наверное, только у этих произведений Шмелёва. Чем не традиция? Причём выбор произведения, выбор автора играют здесь очень важную роль. О традициях чтения в семье Ульяновых мы с вами тоже немало слышали. Однако авторы, которые там выбирались для чтения, сделали своё черное дело, никак не мирно-покаянное.
Фото: Православие.Ру
– Как вы стали писателем? Хотели ли вы писать с детства или Господь так неожиданно для вас устроил?
– Мне часто этот вопрос задают, и кажется мне, что вопрос этот не совсем корректно сформулирован. Уверен, что называть себя писателем я просто не имею права и стесняюсь, когда меня писателем именуют. Говорю искренне, без тени лукавства. Да, у меня есть изданные произведения, есть даже весьма популярные, есть у меня и корочка члена СП РФ. Но разве всё это делает человека писателем? Попытаюсь объяснить: в Курске есть памятник К. Воробьёву, который стоит недалеко от памятника Евг. Носову. Когда я бываю в Курске, обязательно подхожу к металлическому Константину Дмитриевичу, чтобы просто постоять рядом, прикоснуться. Можете представить ощущения? В такие моменты появляется некий трепет, сродни священному.
Похожие ощущения возникали у меня в Орле, когда однажды довелось прикоснуться к памятнику Лескову и постоять под железным Буниным, поглядеть на них снизу вверх. Разные мысли посещают в такие минуты: и мысли о бессмертии, и о «Золотой горе», которая над временем, о масштабе и многогранности человеческого таланта, о могуществе такой стихии как Русское слово… Да мало ли! Но вот вообразить себя писателем, вообразить себя в одном ряду с ними – писателями – мне просто даже в голову не приходит. Поэтому ответить на вопрос «Как я стал писателем» не могу.
Ну, а то, что в моей биографии есть некая причастность к литературному процессу, это наверняка не без Божьего промысла. С детства я был этим процессом охвачен: отец мой настоящий поэт, со всеми вытекающими. Он работал в аппарате Воронежской писательской организации, возглавлял межобластное бюро пропаганды художественной литературы. Он, с возрастом это стало понятно, способствовал тому, чтобы я бывал рядом с ним и на работе, и в командировках. Поэтому мне улыбалось не просто видеть того же курянина Носова, москвичей Гусарова с Брагиным или наших соседей Троепольского с Поляковым, но и слушать, и слышать их. И не только их. Тогда ещё были живы многие, тогда и сам настоящий советский литпроцесс был ещё жив. А слушать и слышать это намного полезнее, чем говорить, тем паче – писать. Вот оттуда, из детства «ноги и растут» у этой проблемы. К слову жил тогда замечательный Воронежский поэт Анатолий Ионкин весельчак, балагур и немного философ, в тему сейчас вспомнился фрагмент его пародии:
…Вчера какой-то дед чуть свет
Меня увидел в гастрономе,
«Живой писатель!» - ахнул дед,
Перекрестился дед и помер.
– Что вы думаете по поводу современной священнической прозы? Ведь это целое явление в современной литературе. Зачем она нужна?
– К такому явлению, как проза священников я отношусь трезво: без ажиотажа и придыхания. Ровно так же я отношусь к прозе лейтенантской, прозе земских докторов, прозе следователей, поэзии министра Улюкаева и архиепископа Питирима. Согласитесь, что литература большая и Великая не определяется родом занятий её авторов. Я читал немало армейской прозы, многих авторов я сейчас даже и не вспомню, потому что… Ну не было там за что зацепиться глазом, мозговой извилиной или краешком души! Но вот монумент Русского слова и Русской мысли Александр Куприн или настоящий большой Виктор Некрасов тоже какой-то период времени носили офицерские погоны и одновременно занимались литературой. Отчего-то их прозу к такому явлению, как проза лейтенантская даже умозрительно отнести невозможно. А Чехов с Булгаковым имели врачебную практику, однако даже произведения, где они описывают эту самую практику, невозможно опустить до такого явления, как «проза земских докторов». Понятно ведь, в чём дело?
А если копнуть глубже и зацепить, например, Лермонтова с Толстым? Что, их проза тоже лейтенантская? Нет ведь. Просто, если раз в десятилетие Господь даёт нашей Русской литературе мастера, то не важно, чем этот мастер занимается вне литературы. Поэтому я и не могу понять, отчего с прозой священников всё обстоит иначе, почему эта логика в оценке творчества здесь частенько не срабатывает. Помянутый Лев Николаевич, например, определял настоящую литературу по соответствию трём пунктам: 1 – в произведении должно быть нечто новое, доселе никем не замеченное или не описанное, 2 – произведение должно соответствовать эталонам художественной ценности, и последнее, 3 – «насколько искренно отношение художника к своему предмету». Тут, по-моему, добавить нечего. Потому что редко-редко в среде лейтенантов, врачей, священников, шоферов, профессоров, лётчиков, уборщиц, министров и т. д. появляется тот, кто кроме последнего пункта Толстовской шкалы начинает соответствовать и первым двум. Безусловно, и в среде священников есть такие, кто сказал своё слово в большой литературе. К таковым я отношу Шипова, подчеркну – писателя Шипова, которого можно читать, если даже на обложке книги не сказано, что автор священник. Безусловно – Шевкунова, его «Несвятые святые» вообще, на мой взгляд, отвечают всем требованиям, которые предъявляются произведениям классическим. Это и «портрет эпохи», это и «просвещение через книгу», и художественная ценность и возможность распространения не только внутри церковных приходов, но и в светских магазинах, где иногда появляется настоящий образованный взыскательный читатель. Мыслит, живёт и пишет не ряса не китель и не халат, а живой человек. В нём-то всё и дело.
Наша рясофорная братия привыкла к тому, что любое слово, сказанное нами с амвона, не подвергается критике. Вот только литература это не амвон, литература это – искусство, которому, извините, необходимо служить. И простите за крамолу, оно – искусство – требует определённой жертвенности. Однако наш среднестатистический «батюшка-писатель» об этом даже не подозревает. Он заявляет, что служит Богу, остальное – по боку, ибо нельзя служить двум господам… Абсолютно согласен! На все сто! Всецело поддерживаю! Ну, так в чём дело? Служи Богу! И будешь прав! Нет ведь...
Свой бестселлер «Камо грядеши» Сенкевич создавал долгие годы, потом годы правил. А вначале работы долгие месяцы, как он сам говорил «бродил по Риму с Тацитом в руках» и рылся в архивах. Это в ущерб родным и близким, ради этой работы нужно было бросить всё, принести свой налаженный быт в жертву искусству. Иначе литература не делается! Зато у многих представителей нашего обсуждаемого явления всё гораздо проще: «Подумаешь!» Садятся за компьютер и понеслась: «Тебя-меня-елей благоуханный». Есть даже такие, кто за свои средства издаёт какую-нибудь собственную тягомотину «написанную буквами», издаёт многотысячными тиражами и втирает её прихожанам в храме, «используя служебное положение», называя это распространением художественной литературы. Гордятся тем, что они написали уже тринадцать книг и работают над четырнадцатой, через неделю будут пятнадцатую писать. Вот это настоящий кошмар!
И, любопытно, что здесь не только слава Давида будоражит воображение: я лично знал одного батюшку, который как-то заявил, что собирается написать книгу, чтоб потомки получали за неё гонорар. «Вон, как в случае с Достоевским». Я ему посоветовал писать картины. Потому что это может принести потомкам намного больше денег, «вон, как в случае с Айвазовским». Он всерьёз задумался и решил, что это не вариант – для написания картины надо уметь рисовать. Выходит, то что художник должен уметь рисовать это понятно, а что литератор должен уметь заниматься литературной работой – это не аргумент. И так считают очень и очень многие!
Я неоднократно говорил о том, что для создания полноценного литературного произведения, кроме прочего, необходим огромный жизненный опыт. Не опыт служения на приходе, а опыт, как таковой. Его у священника нет и взять его священнику, служащему Богу, негде. На себе это чувствую. Чувствую также, когда открываю очередной фолиант «гения от духовенства». Впрочем, тут же и закрываю, как только вижу пошлость вроде «слез умиления», «плачущих ангелов», «поражения до глубины души» или «покаянья солёного вкуса».
А ещё издатели… Мне понятны мотивы издателей, тиражирующих подобное. Рынок. Продюсеры от попсы говорят в таких случаях: «Хорошо, пипл же хавает!» Здесь похожие критерии оценки: «Хорошо, старушки же умиляются, купят». И никто на этом рынке о Литературе уже и не думает. Не думает, что задача Литературы, как и любого другого искусства, не умиление старушек, а воспитание художественного вкуса, формирование полноценной личности! Это надо помнить!
До чего нас довело тиражирование попсы и пошлости от авторов в рясе, я проиллюстрирую следующим образом: когда издательство Сретенского монастыря выпустило сборник моих рассказов «Сашина философия», в журнале «Фома» появилась к этой книге аннотация. Автор (Н. Богатырёва) начала свою статью с правдивых и жутких слов: «Честно говоря, книгу очередного священника-писателя открываю с опаской…» К моему счастью её «опаска» в итоге не распространилась на мою книгу, но… Мы – священники-писатели, как видно из этих слов, довели своё чёрное дело по погребению художественной литературы до критических отметок, до того, что адекватный читатель, любящий русское художественное слово, просто сторонится книг, где автор обозначен, как священник! Такова реальность. Наша, нами сотворенная реальность. Неужели кто-то ещё этого не разглядел? Вот это-то я и думаю по поводу священнической прозы. По поводу этого явления.
Фото: pisateli-profi.ru
– Что бы вы посоветовали читать взрослым людям? Как вы считаете, нужно ли читать классику? Достоевского, Чехова, Гоголя?? Или только Евангелие и жития святых? (Существует ли для вас разделение: православная и светская литература? И как быть с классикой и зарубежной литературой?)
– Литература, если речь идёт о литературе художественной, по моему глубочайшему убеждению никак не может делиться на отдельные сегменты по тематическим критериям или сюжетам. Ведь если использовать эту логику, то «Сказка о попе и работнике его Балде» Пушкина это литература православная, а «Бесы» Достоевского это литература сатанинская. Я делю литературу на две категории так: есть литература художественная и есть дрянь, которую по каким-либо политическим или коммерческим причинам необходимо считать литературой. У меня в этом плане немало единомышленников. И вообще, в любой сфере нашего жития точно такая же ситуация: есть живопись и есть мазня, есть музыка и есть попса, есть кухня и есть фаст-фуд… Из этого следует, что совершенно очевиден ответ на ваш вопрос «что читать». Нужно ли читать классику? Безусловно. Ибо знание собственной истории в последнюю очередь можно почерпнуть в исторических учебниках. Зато вполне можно составить себе представление об истории своего народа, изучая художественную классику. Например, на Украине недавно прогремел один дешёвый фильм, где в красках описывается, как прекрасно жили украинцы до революции, «пока москали не пришли». Ну… таки – да! О дореволюционной украинской жизни – всё правда, чистейшая, прекрасно жили. Если б ещё у зрителей было хотя бы зачаточное знание своей классики – того же Шевченка, которого они возносят на знамёна совершенно не зная – зрители бы и акценты верные расставили: ведь дореволюционная жизнь Украины – это жизнь при русском царе-батюшке внутри Российской империи… Как можно не интересоваться классикой, когда историческая правда это далеко не всё золото, которое в ней содержится?
Нужно ли читать Евангелие и жития? Безусловно! Не секрет ведь, что современный популярный атеист это в своей массе человек, который просто не знаком с подобными книгами, то есть малообразован. Посему и в Бога они не веруют то от того, что «в Библии сказано, будто земля стоит на трёх китах». А церковникам они не верят из-за того, что «в Церкви всё ради денег». Если б жития знали, знали бы, например, и о Сергии игумене земли Русской и про его отношение к деньгам и любви к Родине, знали бы что именно такие, как он и есть настоящие «церковники». Словом, все стороны образованности напрямую зависят от чтения. Если хотите, то в конечном итоге и качество жизни зависит от любви к хорошим книгам. Конечно этот вопрос намного глубже, чем я здесь излагаю, и примеры мои примитивны, но ответить полноценно в формате интервью здесь вряд ли возможно.
– Какие писатели прошлого (и современные писатели) сейчас наиболее актуальны, на ваш взгляд, и почему?
– Не бывает писателей актуальных в то или иное время. Ибо времена меняются, но вопреки латинской поговорке, мы точно не меняемся вместе с ними. Мы – те же, что и тысячу лет назад, и две, и три. Со всеми пороками и добродетелями, со своим отношением к добру и злу, которое не меняется от Адама. Ведь обратите внимание на перечень грехов, которые священник задаёт на исповеди: есть ли там хотя бы один несчастный грешок, который был бы не актуален лет четыреста назад? Или посмотрите святоотеческие призывы к добродетели: хоть одна древняя добродетель сейчас устарела? Человечество не меняется, поэтому и теперь актуальны произведения древних Гомера и Софокла, и теперь полезно знать «Слово о полку Игореве». И басни Ивана Андреевича точно так же актуальны, как басни античного Эзопа и советского Михалкова. Просто перечисленные произведения и авторы являются сокровищами на многие века и тысячелетия в отличие от массы мути, современной им попсы – «лейтенантско-врачебно-следовательско-священнической прозы», которую спустя годы никто не вспомнит и про которую нигде не услышать. Вот эта-то шелуха и тогда была не актуальна и теперь. Поэтому и говорю, что делю литературу на собственно – литературу и на окололитературную околесицу. И в данном контексте не важно, о чём книга, о протопопе Исихии и его кадиле или о космонавте Леонове и его скафандре. Сути это не меняет.
Беседовала Юлия Мялькина
