Почему дневник отца Иоанна Кронштадского шокирует?

- Отец Максим, как Вы заинтересовались святым Иоанном Кронштадтским и чем конкретно занимались при подготовке его дневников? В чем состояла Ваша работа?

- После окончания школы я поступил в Московскую духовную семинарию, затем учился в Московской духовной академии. С 1996 года я в Синодальной комиссии по канонизации святых, был секретарем с 1998 по 2011 год, сейчас просто ее член. Также много лет трудился и в Епархиальной комиссии по канонизации святых, богослужебной епархиальной комиссии. С 1999 года преподаю догматическое богословие в Коломенской духовной семинарии. Основной круг интересов — это русские святые, естественно, новомученики Русской Церкви и ее праведники.

Внимание к отцу Иоанну Кронштадтскому у меня возникло еще на семинарской скамье. В 1990 году отца Иоанна прославили в лике святых. Когда в 1991 году я поступил в МДС, как раз был переиздан репринтным способом его дневник «Моя жизнь во Христе». И я с личностью отца Иоанна познакомился, когда мне было неполных 20 лет. Совершенно случайно однажды в разговоре с отцом Дамаскиным (Орловским), тогда иеромонахом — сейчас он архимандрит — зашла речь о церковных документах, хранящихся в Государственном архиве РФ. ГАРФ вообще является клондайком такого рода документов, поскольку в огромной своей части документы по церковной истории хранятся именно там. Очень много именных фондов, очень много фондов организаций. И поскольку тогда наша работа по прославлению новомучеников стояла еще только у своих истоков, мы не совсем понимали, как наиболее практично, быстро, качественно, всеобъемлюще к этой работе подступиться и ее сделать. Делателей, как всегда, было мало, а времени на разгон вообще не было. Поэтому мы рассуждали о многих фондах и о работах первостепенных, которые надо было сделать.

Тогда среди прочего и встала эта тема, что в фонде ГАРФ имеется дневник отца Иоанна Кронштадтского. Это произвело на меня ошеломительное впечатление, потому что чего-чего, а уж личность отца Иоанна многим настолько дорога и близка, что навряд ли она могла оказаться столь малоизученной. И каково было мое удивление, когда выяснилось, что на самом деле число людей, обращавшихся к этим документам, было ничтожно мало и со стороны церковного общества внимание к ним было самым ничтожным. В основном перепечатывалось то, что было издано при жизни отца Иоанна: проповеди в семи томах, различные сборники о Церкви, о борьбе со страстями, «Путь мой к Богу» и так далее. То есть такие тематические подборки. Они были созданы еще при живом отце Иоанне и распространялись многими тиражами. После его смерти начался формироваться целый круг житий, но все жития отца Иоанна были очень неполновесны и неполноценны в силу того, что рисовали его образ либо чрезмерно слащавым, либо чрезмерно загадочным, либо вообще фантастическим чудотворцем, живущим по какому-то своему разумению и мироустроению. Одним словом, главный недочет этих житий состоял в очевидной вещи: внутренний мир отца Иоанна был там не освещен.

А мы ведь знаем, что внешние факторы человеческой жизни могут быть интерпретированы по-разному, если мы не знаем внутренних, побудительных причин, двигающих человека. Помните, как у апостола Павла: если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1 Кор. 13: 3). То есть никакие подвиги внешние, если мы не знаем внутренней мотивации этих подвигов, нам ничего не дают. Они могут нас удивлять, поражать, наводить на нас просто некое духовное оцепенение, но питать нас, совершенствовать нас в духовной жизни такие жития не могут. И мы стояли еще перед одним очень важным фактом, что жизнь отца Иоанна и его служение не просто оказали на современников сильнейшее воздействие — он для церковных людей стал в первую очередь камнем преткновения. И вот огромное число новомучеников как духовно зрелые личности, как пастыри сформировались именно благодаря тому, что встретили на своем жизненном пути такого человека, как отец Иоанн Кронштадтский.

В подтверждение своих слов приведу цитату священномученика протоиерея Иоанна Восторгова (+1918), духовного сына отца Иоанна Кронштадтского, который еще за год до кончины праведника в одной из своих публикаций написал: «Отец Иоанн бестрепетно непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок гордыни, неверия и ереси. Он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, живом примере, показывая и доказывая силу, живость и действенность святой Церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажег священный огонь в тысячах душ. Он спас от отчаяния тысячи опустошенных сердец. Он возвратил к Богу и в ограду Церкви тысячи гибнущих чад. Он увлек на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности отца Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства»[1].

Действительно, огромное число людей зажглось отцом Иоанном: святители мученики и исповедники Фаддей (Успенский), Андроник (Никольский), Сильвестр (Ольшевский) и огромное число других. Мы видим, что без отца Иоанна, без его личного внутреннего духовного мира нам на самом деле нелегко понять эпоху мучеников. И кажется: где отец Иоанн — и где мученики? Тут спокойная царская Россия, в которой он служит в благочестии и правде, — а там кровавые гонения, лагеря, ссылки, неправды, клевета, расстрелы, грязь и кровь. А на самом деле это все имеет огромную духовную связь, потому что именно потому мученики и стали настолько решительны в своей борьбе, как здесь и сказано: увидели живость и действенность святой Церкви.

Таким образом, мы приступили к получению копий дневников. Встал вопрос об их расшифровке. Огромна наивность человека, если он представляет, что, открыв эти тетрадки, он обретет в них последовательные записи, сделанные каллиграфическим почерком. Это не так. Почерк отца Иоанна можно смело отнести к трудночитаемым. Но все же нашлись люди, которые смогли этот почерк читать. И, собственно, вся работа по расшифровке, перепроверке, которая проводилась разными методами считывания этих текстов, работа по предпечатной подготовке и изданию этих дневников в конечном виде, как они вышли, в 26 томах, — это результат 18-летней деятельности. Фактически на мою долю выпало координировать всю вышеперечисленную работу. Работа большая, но надо заметить, что найденные дневники не перекрывают всей пастырской жизни отца Иоанна, огромная лакуна в десять лет существует. Неизвестно, где именно эти дневники сейчас находятся, но то, что они существовали, — очевидно.

- Расскажите о жанре дневника в целом. В чем особенность дневникового наследия праведного Иоанна Кронштадтского на фоне других памятников его эпохи?

- Не может не обратить на себя внимание тот очевидный факт, что при таком огромном корпусе материалов, которым является дневник, он не позволит вам написать его биографию, потому что дневниковые записи построены не по принципу «что сегодня произошло: во сколько встал, во сколько ел, с кем встретился, о чем говорили». Воспоминаний о жизни и о современниках, о событиях в общественной, политической, церковной среде в дневнике, за самым микроскопическим исключением, просто нет. Дневник полностью есть исповедь человека перед Богом и людьми о каждом проведенном дне, где отец Иоанн в основном занимается тем, что обнаруживает перед собой, каких духовных свершений в этот день удалось достичь, а где он потерпел поражение, а иногда и сокрушительное поражение, впав в какой-либо грех или не выдержав какое-либо испытание. То есть мы имеем перед собой не хронограф, где день за днем автор описывает паровоз истории, в котором он едет, на какую станцию приехали и какие достопримечательности он видел в окно. Центр его внимания — его внутренний мир. Все остальное — так или иначе случайно оказавшееся внутри этого текста: какие-то личности, какие-то события, праздники или взаимоотношения с каким-то человеком, членом своей семьи, прихода, с сослужащей братией. В данной ситуации третьи лица попадают на страницы дневника не потому, что он описывает этих людей, а потому, что так или иначе они послужили причиной падения или восстания для автора. Он осмысляет, как дальше себя вести с ними.

И бесконечная попытка духовно возрождаться через искреннее покаяние. Это не покаяние, которое мы понимаем как формальное произнесение перед священником названий грехов. Сегодня покаяние зачастую таким образом устроено. Христианин кропотливо выписывает из заранее изданных книжечек названия грехов и декларирует их перед священником, принимающим исповедь. Для отца Иоанна нет греха как абстракции. Он видит проявления греховности в своих мыслях, действиях, поступках, желаниях или, наоборот, нежеланиях, бездействиях. И поэтому он все время себя понуждает, по псалмопевцу, «уклониться от зла и сотворить благо» (Пс. 33: 15).

Много внимания он уделяет, казалось бы, очевидным вещам. Он проговаривает многие очевидные, азбучные истины: свое отношение к Церкви, к таинствам, к молитве, к добродетели, как правильно все-таки строить отношения с Богом, кто для него Бог. И в этом контексте, давая ответ, он его прикладывает как мотивацию к выбору своего поведения, к своим действиям, как деятельно явить свою веру. Это по-настоящему глубокий внутренний мир человека-подвижника. Мы получили, кажется, единственный фактически в таком объеме существующий, документированный, в такой последовательности приоткрытый мир внутреннего человека. И это производит шок на читателя. Почему? Потому что читатель может по своей недальновидности, некой упрощенности представлять себе отца Иоанна так же лубочно, как представляют его все его жития: вот родился, крестился, учился, женился, рукоположился, потом стал святым чудотворцем. И вся жизнь его была просто беззаботная, а он только успевал ноги переставлять, чтобы новые и новые чудеса совершать. В то время как никаких чудес в дневниках нет. Если чуть попадает описание некоторых чудес — только некоторых, — то только в силу того, что сам отец Иоанн видел в этом чрезвычайно значимое для себя, либо описывая просто ситуацию, которая происходила.

Современный читатель стоит перед ужасающим для себя открытием. Он не готов слушать правду такой, какая она есть. Что человек, оказывается, не всегда хранил пост, что он соблазнялся вкусной едой, что он, раздавая гигантскую милостыню и оказывая материальную помощь сначала десяткам, потом сотням, а потом и тысячам людей, причем оказывая ее лично, целенаправленно и ежедневно, продолжал испытывать приливы скупости, жадности, какого-то внутреннего озлобления на просящих. Это все показывает нам, что если мы не приготовимся к серьезной борьбе со своими страстями, то нас ожидает мгновенное поражение. Нужен труд, и труд необыкновенный. Что только Божия благодать содеивает в человеке труждающемся этот плод. Апостол Павел говорит: плод же Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5: 22-23). А мы говорим: «Нет! Любовь, радость, долготерпение — есть мой плод».

Отец Иоанн блестяще показал, что человек, оставленный на секунду сам с собой, как бы выбравший свое внутреннее произволение, ответив своим внутренним страстям, выпадает из благодати, лишается мира с Богом, впадает в прямом смысле слова в грех и отчаяние. Но отец Иоанн не закрывал на это глаза, не льстил себе. Когда он в открытую бичует самого себя, ему не стыдно показать миру, кто он есть на самом деле. А ведь дневники читали при жизни его духовные чада. Поэтому публикация дневников не сопровождалась переживаниями: следует ли их публиковать в том виде, в каком они были написаны. Следует, потому что для самого отца Иоанна при жизни не было никаких секретов, а чего уж нам говорить, если на страшном суде Божием вообще никаких секретов ни от кого уже не будет. Поэтому по Евангелию поступай, то есть примирись с противником пока ты еще по дороге к судье. Отец Иоанн очень мудро расставил эти приоритеты. Он считал очень важным заметить в себе вот эти греховные поползновения: что он, например, мог лениться или холодно относиться к богослужению, своим пастырским обязанностям, выходить из себя при каких-то обстоятельствах во время совершения таинств — причастия, соборования или исповеди. Он продолжал быть человеком, обуреваемым внешним миром, а вовсе не изъятым в тишину кабинетного мироустройства: за семью печатями сидит такой мнимый подвижник, сам себе он святой, и никто его не трожь, потому что он сам очень хорош. И вот это шок для многих. Люди не готовы даже помыслить о том, что праведник, чудотворец, величайший человек, которому стоило только обратиться к Богу и за секунду могло произойти нечто совершенно невероятное, просто евангельские чудеса — прозрение слепых, отверзение ушей глухих, исцеление смертельных болезней, что отец Иоанн мог духом проницать внутренность другого человека настолько глубоко и сильно, — и вдруг он оказывается столь слабым и немощным в своих дневниках, сокрушенным, как бы ничем не отличающимся от нас. Это может просто произвести оторопь.

Мы забываем историю преподобной Марии Египетской, забываем, как она рассказывала старцу Зосиме о непрерывно на протяжении первых семнадцати лет покаянного подвига возбуждавшихся в ней помыслах о мясе, о вине, о блуде. Мы же это все пропускаем мимо ушей. Мы считаем, что если мы начали духовную жизнь, то через сутки, максимум на третьи, в нас проявятся первые признаки ангельских крыльев. А дальше, встав на путь добродетели, мы становимся несокрушимыми. Ничего подобного. И вот отец Иоанн, конечно, замечательно рисует нам, как связаны добродетели между собой, как связаны грехи между собой. Как борьба против грехов не может быть в отрыве от добродетельного совершенствования. Как это все укладывается в жизнь одного человека. Это потрясающе. В этом смысле дневник очень важен.

- Действительно, я встречал мнения обычных людей, когда они сталкиваются с поражающей откровенностью в дневнике, — а святой ли вообще Иоанн Кронштадтский. Получается, причина именно в том, что мы неправильно понимаем святость.

- Конечно, изначально мы неправильно понимаем, кто такой святой. Святой — это посвященный Богу, отделенный для Бога. Святой не значит безгрешный. Это же очевидно. Помните, как Иоанн Богослов учит: Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас (1 Ин. 1: 8). Если мы даем Христу место в своем сердце, то Он Своим светом показывает всю убогость нашей внутренней храмины, всю ее нелепость, все несовершенство, все наши нечистоты. Это и есть признак того, что Христос реально в человеке присутствует — когда человек видит всю очевидность несовершенства своего внутреннего устройство. То есть потому-то отец Иоанн и святой, что он это видит и за это не цепляется. Он это не с бахвальством декларирует, а с покаянием объявляет это перед Богом и смиренно ждет исцеляющее действие Духа, которое рано или поздно сделает из его ветхого человека человека нового. Но это не происходит за одну секунду. И вот эта нелепость очевидна. Мученики, конечно, проходят эту стадию очень быстро, отрешаясь от жизни, всего ветхого, что стояло перед ними как ценность в этой жизни, мученик делает выход за пределы жизни, отдает эту жизнь за Христа. Для преподобных, праведников, Христа ради юродивых это длительный многолетний путь. Вот у мученика нет права на ошибку, а у преподобных как бы остается право на ошибку. То есть какой-то шаг назад, два вперед, два назад, три вперед. Жизнь преподобных такая неровная.

Прочитайте внимательно житие любого преподобного: как к ним приходили приступы помыслов гордости, как тщеславная мысль говорила о том, что они достойны иного отношения к себе; как несовершенная любовь к ближним рождала в них жадность, скаредность, как бы ненадеяние на промысел Божий; как пристрастие к пище делало их порой зверями по отношению к ближнему. Они же все это переживали. Весь этот многотрудный антураж их подвига — эти вериги, удаления в непроходимые чащобы, жизнь, как у животного на открытом воздухе, когда человек даже не берет в руки дорогие предметы, лишь бы уберечь сердце от привязанности, — мы читаем все это просто как какой-то анекдот, не имеющий к нам никакого отношения. Это они там преподобные, они пускай заморачиваются. А через дневник отца Иоанна мы и видим, что человек, погруженный в мир, живущий в стихиях этого мира, в опасности, — перед ним стоят те же проблемы: как этим миром не заразиться и не умереть вечной смертью вместе с ним. Отец Иоанн просто последовательно и честно об этом говорит, показывая сам механизм воздействия на нас мира. Как дьявол без всяких уговоров быстренько находит с нами общий язык. Он предлагает нам заключить какую-то сделку в виде грехопадения, в виде отступления, в виде нашей слабости. Мы ведемся на это. Но Христос не обидчив.

Что очень важно в дневниках отца Иоанна: Господь действительно, взирая на смиренное человеческое сердце, дарует и свободу, и освобождение от этого греха, и как бы проявляет все Свои евангельские обещания и обеты. Как Спаситель, как исцелитель, как брат, и друг, и Бог, и Господь. Это Христос действует в христианине. В каком христианине? В кающемся. И очень важно, чтобы люди поняли это. Если бы все было легко, не нужны были бы никакие аскетические подвиги. Это очевидно. Любовь к Богу (а это и обозначает по существу слово «святость») показывает человеку не то, что он успел, а то, чего он не успел; не насколько он совершенен, а насколько несовершенен. И тогда у тебя не будет никаких о себе мнений и глупых представлений, что ты что-то значишь, что ты прямо восклицательный знак во всем этом предложении.

Поэтому хочется пожелать читателям в первую очередь вообще читать духовную литературу, патристическую, агиографическую, житийно-мемуарную не с точки зрения поиска восторгов, а совсем с другой целью — поиска пути, ведущего в жизнь вечную, ко Христу. Человек часто рассуждает так: «А что мне делать? Я же не отец Иоанн Кронштадтский! Поэтому могу так и не заморачиваться, могу жить в меру своих силенок, немножечко что-то делать. Господь же не мерою дает Духа (Ин. 3: 34), Он же не за что-то Его дает. Я немножко сделал то, немножко то. А Кронштадтский пускай впахивает себе сколько хочет, трудится не покладая рук». Но в том-то и дело, что такая жизнь, как у отца Иоанна, показала, что нужно очень решительно бороться с грехом. Есть в духовной жизни путеводные звезды, маяки — Матерь Божия, Предтеча, апостолы, мученики, преподобные, праведники. Они очень яркие. Так иди на этот свет, а не просто смотри на него. Это же очевидно. Как в Евангелии сказано: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? А Господь скажет: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7: 22-23).

То есть человек может оказаться в самый главный момент своей жизни перед невообразимо жесткими словами Господа. Оказывается, что все, что человек думал о себе, как о ком-то важном, значимом, что он с Богом на «ты», — это не так. Отец Иоанн понимал это, что нечем перед Богом хвалиться, но вера, бесконечная вера дает возможность в дерзновении приступать к Богу, просить у Него, открываться в живом диалоге с Богом, открывать все свое христианское бытие, его налаживать. А Бог действительно дает Духа не мерою, поэтому Дух Святой действовал в отце Иоанне потрясающим образом. Но сам человек продолжает быть еще не до конца «законченным изделием» в руках Божиих. Бог еще продолжает его доделывать. Окончание будет в день всеобщего воскресения, когда все мы соединимся с Господом и Главой нашим. А здесь, на земле, ни один человек не может достичь совершенства.

Какой парадокс! Сами же говорим в молитве: «Несть человек, иже жив будет и не согрешит». Так нет человека, который жив будет и не согрешит, или все-таки есть? А зачем тогда себя обманывать? А когда я провожу вот этот водораздел, утверждаю, что есть люди, которые не грешили никогда, то невольно уклоняюсь от них, даю себе возможность оставаться таким теплохладным. Меня ничего с ними не соединяет, кроме как язык, на котором мы говорим, и формальная принадлежность к одной и той же Церкви. Вот и все, кажется, что нас объединяет. Нет, так мы духовную жизнь никогда не наладим и ничего в ней не исправим. Поэтому дневник и есть ценность необыкновенная. Просто такого феномена не было еще в истории вселенского, кажется, православия. Не в смысле, что не было дневниковых записей, потому что автобиографических записей у святых достаточно. Мы прекрасно знаем, у Григория Нисского есть рассказы о брате Василии, о сестре Макрине. Возникают детали их жития, внутренних поисков, проблем, споров с собой, выбора, как в жизни поступить. Это мы сплошь и рядом можем встретить. Но чтобы так последовательно, глубоко, долговременно, по правде писать о себе — такого аналога на память не приходит. Отец Иоанн не ослеп от самого себя. Можно ведь настолько себя возлюбить, что ослепнешь от самого себя. Как Андрей Критский в своем каноне покаянном блестяще говорит: «Самоистукан бых страстьми». То есть сам для себя могу стать истуканом, идолом. Вот отец Иоанн эту опасность прекрасно понимал и считал, что нет ничего страшнее, чем потерять все сразу, если ты становишься сам для себя богом, кумиром, объектом тщеславного созерцания и горделивого самоутверждения.

- Тогда получается, дневник — это такой компас, который помогает нам получить правильное, неповрежденное, нелубочное представление о святости.

- Действительно, нелубочное представление. Как отец Иоанн говорил: «С первых дней своего служения я поставил себе правило: сколь возможно искренне относиться к своему делу, к пастырству и священнослужению. Строго следить за собой, за своей внутренней жизнью. С этой целью я прежде всего принялся за чтение Священного Писания Ветхого и Нового Завета, извлекая из него назидательное для себя как человека, священника и члена общества. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу (вот она, вся программа дневника!) с помыслами, страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы ко Господу, свои благодарные чувства об избавлении от искушений, скорбей и напастей…»

Он прямо говорит: «Не истреблять этой книги по моей смерти. Может быть, кто-нибудь найдется, подобный мне по мыслям и по чувствам, и покажет свое глубокое сочувствие написанному в этой книге. Если не всему, чего я и не имею надеяться, при всем могут найти здесь строгие критики и ошибки, по крайней мере к некоторым местам ее. Все хорошее и справедливое в этой книге почитаю не своим, а Божиим. А мои только ошибки и недостатки». Понимаете, в чем опасность? Мы приступаем читать, но, еще ничего не прочитав, уже схему себе составили, образ нарисовали. И вдруг — на тебе, такое непопадание в наши идеологемы материала, который мы читаем, в наши преднаписанные таблицы умножения. И мы не понимаем: то ли перед нами высшая математика, то ли сплошная ошибка, которую надо просто отбросить. И тут мы имеем перед собой реальный, можно сказать, вызов святого, чтобы мы приступали к изучению его внутреннего мира без всяких идеологем, без всяких заранее составленных оправданий или осуждений. Вы сначала прочитайте этот дневник весь. Тогда, может, вы увидите человека вообще с самой неожиданной стороны, с которой вы и не собирались его, оказывается, увидеть. А он говорит очень сердечно, очень просто, говорит без всяких витиеватостей о том, как по-христиански он видит свою жизнь: какой она должна быть и какая она есть.

- То есть дневники — хотя и твердая, но необходимая пища. Каждому ли бы Вы посоветовали прочесть их или кому-то это может навредить или соблазнить кого-то?

- «Навредить» — мне кажется, слово не очень верное. И что значит «соблазнить»? «Соблазнить» — значит стать засадой какой-то, стать препятствием, препоной какой-то. Но какой препоной может стать человек? Тогда бы я сказал так: «Не буду я как священник ходить на исповедь людей слушать. Ведь это может меня соблазнить и стать препоной в моей жизни. Как я буду спать, есть, существовать, зная, что этот такой, а этот сякой?». Мне кажется, что это абсолютная выдумка просто потому, что если вы любите отца Иоанна, не лубочно его любите, а любите как пастыря, который, по слову Писания, все претерпел, быв искушен, а значит, может и искушаемым помочь (Евр. 2: 18), то ничего такого вам не грозит.

Когда мы хотим, чтобы нам помог человек, который действительно знает выход, то здесь не слепой ведет слепого, а все-таки зрячий ведет незрячих, и тогда есть шанс дойти нам до намеченной цели. Человек, конечно, сам определяет, что ему читать, а что не читать. Да и потом, чтение 26 томов — это не такое занятие, чтобы присесть и за пару недель управиться, и чтобы все стало ясно и понятно. Может быть, по мере своего духовного внутреннего самопознания, если оно есть, вам срочно потребуется опыт других людей. Пока человек ничего не делает, ему читать все это, конечно, не следует. Ему вообще ничего не следует читать, потому что зачем на страшном суде потом отвечать, что ты что-то знал и не делал. Вот когда человек приступает к деланию, ставит перед собой цель — жить по-христиански, по-Божьему жить, как заповедь о любви к Богу и ближнему выполнить, тогда в помощь отец Иоанн. Пока у человека вопрос не перешел из стадии разумного рассуждения в стадию практического исполнения, вообще читать все бессмысленно. Как для меня читать о пожарных, или о медиках, или об учителях, если я ни то, ни другое, ни третье. Это просто развлечение и не более. Вот когда христианин на путь самопознания становится и двигается по этому пути хотя бы мелкими шажками вперед, для него, конечно, опыт такого пастыря и опыт такого великого человека станет его собственным опытом. Он увидит столько созвучий и согласий, прямых ответов на собственные вопросы, что тут как раз без чтения такого рода становится проблематично христианину жить.

Беседовал Константин Комаров

[1] Кронштадтский светоч и газетные гиены (сказано 6 декабря 1907 г. в кронштадтском Андреевском соборе) // Восторгов Иоанн, прот. Полн. собр. соч.: в 5 т. Т. 3. М., 1915. С. 410–416.