«Поживите, как отец Иоанн Кронштадтский, и поймёте, почему он сокращал богослужения»

- О чем помимо своей борьбы с грехом любил писать Иоанн Кронштадтский? Какие темы чаще всего затрагиваются?

- Любовь к Богу, причем самая разнообразная. Бог не замкнут чем-то одним. Он не только в храме, не только в Святой Чаше, но и в каждой добродетели, которую делает человек, в каждой молитве, которую он произносит. Бог настолько среди нас и внутри нас, что не надо никуда ехать и бежать, чтобы Его найти. Но чтобы научиться Его слушать, научиться с Ним по-настоящему разговаривать, находить язык этого общения, у нас, конечно, возникает вопрос: как это делать?

У отца Иоанна целый круг любимых тем. Больше двадцати лет он преподавал Закон Божий. И как преподаватель, практик церковной жизни, он постоянно в своей голове прокручивает какие-то утверждения и из самой жизни находит подтверждение книжным истинам. Отсюда много рассуждений о пользе поста, молитвы, милостыни, о всепрощении, о том, как устроить свои небольшие дела христианского благотворения, как их сочетать друг с другом, как сделать их частью своего внутреннего мира. Какое во всем этом имеют значение святая Церковь, Священное Писание, Божественное Откровение в самом широком смысле этого слова, таинства. На эти вопросы мы можем же формально ответить, открыв учебник догматики или нравственного богословия. Там все будет написано по пунктам, очень четко. Но когда человек пропускает все это через свою жизнь, ему есть что там дополнить, чем поделиться. Например:

— Вот вы любите стихи?

Вы, допустим, скажете: «Люблю».

— А вы читали стихи Александра Сергеевича Пушкина?

— Да, в хрестоматии несколько стихотворений опубликовано.

— Вы о Пушкине по хрестоматии будете судить или все-таки однажды решитесь и будете читать полное собрание сочинений? Ясно, что перед вами откроется гораздо больше мир этого поэта, чем после нескольких слов о нем и стихотворений в хрестоматии. 

Так же и в догматике. Вы можете в учебнике прочитать о Боге, о Христе, о Церкви, о таинствах или сами начать жить, сами начать читать Священное Писание и жить божественной жизнью, постигать, что такое Церковь Небесная, Церковь земная, что такое общение со святыми, что такое реальная молитва за обидящих, за любящих, за усопших, за знаемых и незнаемых тобой людей. Это уже не хрестоматия. Вот, наверное, в чем особенность. Отец Иоанн — это практический учебник догматики. Не в таком сухом виде, как правильно в Бога верить, — это в Символе веры изложено, — а как жить-то по этой вере. Вот что важно. Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7: 21). Потому, что мы знали Никео-Цареградский Символ веры, мы автоматически не попадем в Царствие Небесное. А вот как жизнь свою построить по вере — это отец Иоанн нам очень хорошо показывает. Какие тут препоны, закоулки, смены погоды могут произойти. Какие невероятные перевертыши нашего внутреннего мира, когда мы от любви к Богу до отречения от Него за секунду можем «подвиг» Иуды повторить — и не всегда покаянный подвиг Петра, не всегда приносим достаточное покаяние. Ну вот и думай, нужно тебе это или не нужно, читать это или не читать. А если так просто для забавы, то столько забавных книг есть, которые уводят человека в мир иллюзий, несуществующей духовной жизни, где он будет чувствовать себя как в мире фэнтези — совершенно ничем не обремененным, потому что какое там обременение? Игра ума, игра фантазии завлекает, радует.

- Меняется ли с возрастом в дневниках круг затрагиваемых тем?

- Практически нет. Это было тоже удивительным открытием. Дело в том, что есть большой хронологический провал в дневниках, отсутствуют записи за самый конец 90-х годов XIX века — и до 1908 года. То есть за полгода до смерти дневников нет, но есть прямо перед смертью. Последняя запись за три дня до смерти. Это потрясающе, что он остался тем же здравомыслящим христианином, ни капельки не верящим самому себе.

Последняя страница дневника — просто памятка, что нужно сделать. И на этой странице мы читаем такие слова: «Кто Духа Христова не имеет, тот и не Его (Рим. 8: 9). Подумай глубже об этих словах, соблюди их в сердце твоем и осуществи их жизнью твоею». Дальше идет отступление, и вот последняя фраза: «Одна милостыня искренняя способна спасти души наши». Человек всю жизнь занимался милосердием не как отвлеченным рассказом о том, как хорошо быть добрым, а практическим милосердием. И вот уже мучимый раком и тающий старец на 80-м году жизни, оглядываясь на свою жизнь, делает вывод очень ценный, важный, что одна милостыня искренняя способна спасти души наши. Так заканчивается дневник 1908 года, который как бы суммирует все, что необходимо человеку о нем, об отце Иоанне, знать.

- Мы достаточно подробно обсудили содержание дневниковых записей. Расскажите теперь немного о практических вопросах Вашей работы: в чем ее специфика, с какими трудностями Вы столкнулись, насколько тяжело шла расшифровка? Какие-то практические вещи, которые могут быть неочевидны нам как не специалистам.

- Встал вопрос о том, как воспроизводить тексты Священного Писания, использовать ли церковнославянский язык. Большинство, но далеко не все, цитаты написаны отцом Иоанном по памяти, у него Библии под рукой не было, и он из нее не переписывал их старательно, а писал именно по памяти. Отсюда, понятно, какие-то пропуски, инверсия и прочее. Следует ли оговаривать каждый раз, что здесь пропущено такое-то слово? Мы решили этого не делать, потому что это утомит читателя. Очевидно, что у нас не научное издание рукописи IX в., где каждая запятая, каждый огрех становятся чем-то чрезвычайным, сверхъестественным по своей важности. Поэтому мы избрали такой путь: не только не оговаривали эти случаи, но еще и сделали перевод практически всех цитат на русский язык по синодальному переводу. Мы понимаем разницу между славянской и русской Библией, но славянский текст оставлен обязательно только там, где это очень важно по контексту. В некоторых случаях цитата может меняться до неузнаваемости, особенно если это книги Ветхого Завета, языковая разность очень велика. Нам важна была наша целевая аудитория. Можно было представить жизнь отца Иоанна как коллекцию, гербарий: засушенную, расписанную, со всеми классификаторами, рубрикаторами и т. д. Но чтение такого дневника наведет на человека просто тоску смертную, потому что он за деревьями не увидит леса. Мы избрали в качестве целевой аудитории человека, не искушенного в чтении богословских изысков, поэтому старались тексты Священного Писания максимально дать на русском языке с указанием мест. Интересующийся может сам поглядеть, а у человека, ведущего практическую церковную жизнь, все эти цитаты в голове уже в том или ином виде в биллинговой системе существуют: когда вы читаете по-русски, можете вспомнить, как это будет звучать по-церковнославянски.

Определенную трудность составляло чтение фамилий. Это, может быть, даже и удивляет многих, но составить какой-то именной указатель на дневник не представляется фактически возможным. Потому что никакой человек там не становится объектом описания. Отец Иоанн если и говорит о ком-то, то настолько вскользь, что вы не сможете получить о ком-то — ну за редким исключением: жена, сестра жены, отец-настоятель храма, потом другой настоятель храма, где он служил, Андреевского собора, — какого-то представления. Может быть, о них в большей или меньшей степени что-то и говорится, но вам это совершенно ни к чему. О них говорится просто потому, что они занимают сейчас какую-то должность, говорить про них не является целью. Поэтому именной указатель как таковой отсутствует. Плюс ко всему фамилии либо усечены, либо очень плохо читаются, поэтому иметь именной указатель на такие вещи читателю особо не нужно.

Мы сохранили полностью расположение материала. У нас каждая книга полностью воспроизводит конкретную книгу-дневник, хранящуюся в архиве. За исключением последней книги, где три книжки-дневника объединены в одну из-за маленького объема, все остальные 25 книг воспроизводятся в той самой хронометрии, в которой они написаны в рамках одного компендиума.

У других издателей было искушение поменять, например, порядок чисел. Мы вообще не можем сказать, как отец Иоанн заполнял дневник, потому что в нем, например, идут даты в обратном направлении иногда, то есть не 2-е, 3-е, 4-е, 5-е сентября, например, а 5-е, 4-е, 3-е, 2-е, но при этом между абзацами, где заканчивается один день и наступает другой, нет пробела. И почему в таком порядке, а не в другом, почему полгода находится в одной части тетради, а другая половина года — в другой части тетради, мы не знаем. И может возникнуть помысел: а не соединить ли их между собой? Мы этого не делали. Во-первых, невозможно провести четкую границу, где заканчивается одна часть и начинается другая. Во-вторых, автор хотел, чтобы это выглядело так.

Трудности в основном возникали только технического характера, почерк читать было очень трудно. Нам приходилось делать так: сперва один человек смотрит текст, другой читает набранное, потом наоборот, много раз менялись друг с другом, снова и снова перепроверяли текст. И то находились, конечно, огрехи, пропущенные слова, строки, когда взгляд соскакивал с одной строки на другую.

Мы осознавали, что в нашу работу тоже могут вкрасться ошибки, недочеты, но очень хотелось вывести из забвения этот документ, потому что он должен, как задумал автор, производить определенную духовную работу. Нужно ли было урезать местами текст? Порой, так сказать, анатомическая прямота отца Иоанна пугает. Мы тоже думали, опускать это или нет, но в конце концов оставили. Наверное, если человека совсем это напрягает, то лучше и не читать. Но когда человек все же на себя посмотрит, он увидит, что состоит из всего, из чего он состоит, а не из того, о чем можно говорить и о чем нельзя. Поэтому внутренний мир отца Иоанна был целостен, он не видел здесь никакого жеманства напускного, святошества. Этого всего он лишен и называет вещи своими именами. Собственно, и Евангелие называет вещи своими именами, когда говорит об исцеленных Христом болезнях.

Самым главным испытанием было согласиться, что для предпринятого труда нужно время, терпение, усидчивость, но Бог дал нам и время, и все остальное. Пугал объем рукописного текста, потому что объем производит ошеломительное впечатление. Казалось, что работе не будет ни конца, ни края, но потихоньку все сделалось.

- Физически тетради вообще хорошо сохранились? Были какие-то значительные утраты?

- Утраты есть в годах, но сами тетради сохранились в превосходном виде. Они тщательно переплетены, достаточно большого размера, формата не школьной тетради, а хорошей амбарной книги. У них хорошая твердая обложка. Отсутствующие тетради точно существовали, мы знаем об этом, их цитируют другие люди, говорят о том, что они читали их, но физически мы ими не располагаем.

- А известно, как сохранились дневниковые записи, как они дошли до нас?

- Известно. Сам автор запретил уничтожать дневники. А судьба дошедших до нас дневников сложилась по-разному. Последний, предсмертный дневник был изъят обер-прокурором, завернут в специальный мешок и опломбирован. Я не знаю, чего он там боялся, ничего сверхъестественного в этом дневнике не было. В этом смысле неправильно воспринимать это как такой маркетинговый ход: «Предсмертный дневник отца Иоанна Кронштадтского. Знаете, я долго молчал, а сейчас всю правду-мать вам тут расскажу, что и как будет», — или будто это какой-то сборник предсказаний, как у Ванги (конечно, это не так). Ничего интригующего в таком смысле там не содержится.

Основной корпус дневников хранился в его мемориальной квартире на Карповке, где масса его вещей, его комната. Там в том числе хранились и дневники. После революции, когда закрывали монастырь, советская власть изъяла дневники. Учитывая, что личность отца Иоанна была ангажирована как контрреволюционная, антисоветская, монархическая, как личность, приближенная ко двору императорскому и царственному дому, все документы (а дневники расценивались именно как документы личного характера) поступили на специальное закрытое хранение.

Собственно говоря, советская власть прекрасно выполнила здесь функцию хранителя. Она их отняла у Церкви, запечатала за семью печатями, никому не давая в руки, десятки лет их продержала в своих архивах, а потом в начале 1990-х сняла гриф секретности с них, и, как и документы дома Романовых, они поступили в открытое хранение.

Сама советская власть их явно не читала, потому что атрибутированы они с большим числом ошибок. То, что дневники были закрыты от исследователей, понятно. Не просто личность отца Иоанна была запрещенной, но и все что с ней было связано. Если у кого-то дома производился обыск, если человек обвинялся в антисоветской, контрреволюционной деятельности и у него находили книги отца Иоанна, его портреты, это было настоящим серьезным доказательством антисоветской настроенности человека, служило прямым доказательством виновности человека. Поэтому даже как-то очень удивительно, сколь много сохранилось книг отца Иоанна, портретов его. Народ все равно каким-то образом прятал все это, где-то это все лежало, хранилось и до наших дней дошло.

История отца Иоанна и его дневника — некая лакмусовая бумажка, как бы свидетельство от внешних. Тут все по Евангелию. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15: 19). Все становится ясно: сколько общего у отца Иоанна Кронштадтского с этим миром. То есть ничего общего. Поэтому мир сделал все, чтобы люди о нем забыли, чтобы имя его вытравить, что оно как бы не существовало, чтобы помнить о нем только в отрицательном смысле. Однако время прошло, и добрая память об отце Иоанне не только не умерла, она жива, и место его погребения — настоящее сосредоточение современной духовной жизни. Верующая Россия идет сегодня на поклонение к отцу Иоанну, ищет у его могилы внутренних разрешений личных и более чем личных проблем. Это многое значит и многого стоит.

- Как повлияло многолетнее знакомство с дневниками на Вашу личную жизнь?

- Конечно, играть в отца Иоанна Кронштадтского бесполезно. Нельзя просто повторить внешнюю канву событий: так же ходить, так же служить, делать то, что делал отец Иоанн. Это глубокое заблуждение. Кстати, это заблуждение, очень распространенное у батюшек. Они думают, что если читать канон на утрене, или так-то одеваться, или просто милостыню раз в полмесяца оказать, то ты прямо отец Иоанн Кронштадтский. А годик потерпишь — так и чудотворить еще начнешь.

Стало очень много нового. Я тогда был совсем молодым священником, начинающим. Во мне сформировались приоритеты, то есть, во-первых, что для Бога все важно, что серьезность предпринимаемых трудов должна быть очевидна, что ответственность, которую мы несем, пастырство, которое мы избрали для себя как путь в Царство Небесное, как исполнение воли Небесного Отца, — оно должно быть наполнено внутренним содержанием. Каким содержанием? Тут уже каждый смотрит сам по себе. Нет двух одинаковых людей. Бог — это не фабрика по изготовлению скрепок, где все скрепки одинаковые, не отличишь. Нет, люди все разные. В этом-то и могущество Творца, что Он людей из небытия в бытие приводит не по одному и тому же лекалу. Поэтому нельзя сказать: «Читай дневник, там все написано, так же делай». Так даже кухарки друг другу рецепты не передают. Рецептом ты можешь обладать, но сумеешь ли ты сделать точно так же блюдо — это большой вопрос. Так же и здесь. Это меня очень хорошо тогда отрезвило. Я увидел большую нужду в том, чтобы где-то проявлять какую-то долю самостоятельности: как лучше ту или иную церковную деятельность совершать. Самое главное — укрепился просто в самом желании, коль Бог судил мне работать в комиссии по канонизации и заниматься прославлением русских святых… В этом смысле отец Иоанн сделал очень важное: показал в некотором смысле эталон духовной жизни человека.

Знаете, иногда подают в комиссию по канонизации документы на прославление какого-то человека и все под копирку написано: он кроткий, смиренный, глаза очень любящие, всех по головке гладил, слова матерного никогда не сказал, руки ни на кого не поднял, в сердцах никого не обозвал — в общем, идеал просто полный. Возникает вопрос: утверждая все это, вы на чем основываете свои выводы? На устном предании? Но тогда этому нет цены, потому что вы не можете ничего доказать. На каких-то свидетельствах? Но ведь свидетельства могут быть очень субъективными и очень противоречивыми. То есть в этом всегда огромная трудность. Мы не можем понять: в чем состояла борьба этого человека? И была ли эта борьба? И Дух ли действует в человеке? Люди говорят: «А где взять эти сведения?» А вы обратите внимание, почему мы знаем житие Антония Великого? А потому что Афанасию Великому было не лень спросить человека. Человек честно рассказал все от начала до конца. Вот свт. Афанасий взял и написал «Жизнь святого Антония». Мария Египетская рассказала старцу Зосиме всю свою жизнь. Жизнь святых должна перед нами открывать содержание борьбы человека, которую он ведет, мотивацию его любви, что заповедь о любви к Богу и ближнему — это не просто в Евангелии стих такой-то.

И в конце концов, мы видим главное свидетельство — Бог прославляет святых после смерти присутствующей в них славой. Он действует чудесами, исцелениями, тем, что слово этих святых продолжает лечить человека, воскрешать его к вечной жизни. Это и есть самое главное свидетельство святости.

Отец Иоанн для меня как сотрудника комиссии по канонизации святых — это бесценный опыт. Я увидел, что, оказывается, (может, это и есть недочет многих наших житий) жития святых за отсутствием информации как бы сжато и упрощенно нам о чем-то говорят. Представляете, подвижник прожил 110 лет. И что, за 110 лет это полторы страницы текста что ли, из которых три четверти просто риторики агиографической? Вот это и можно спрашивать у подвижников: почему они подвизаются, как они подвизаются, что они о себе думают, что они о себе могут сказать? И если это не праздное любопытство, то человек расскажет, что же тут скрывать. Как и преподобная Мария в ответ старцу Зосиме не стала ничего скрывать. Человек только вот так честно должен сказать, как у отца Иоанна написано, что он по существу думает о себе, а не просто легенды о себе рассказывать, какие куражи духовные с ним происходят.

Еще для себя почерпнул, что очень важно быть внимательным к себе. Это любой человек поймет, читая дневники отца Иоанна. Потому что мы чрезвычайно расслаблены. Мы так быстро себе все прощаем. Все, что мы делаем негативного, вредящего нам, разрушающего нашу вечную жизнь, мы просто забываем. Вот бы с такой скоростью мы забывали обиды, неприязни. «Оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим». Вот если бы мы оставляли нашим должникам так, как оставляем себе! 

Отец Иоанн до чрезвычайности внимателен к своему внутреннему миру. И этому научить невозможно, в школе, например. Не может преподаватель в семинарии или воскресной школе приходить и обучать людей самонаблюдательности, самоконтролю, самодисциплине. Ну, конечно, в какой-то степени может, но не может написать учебник по этому. Это невозможно превратить в научную дисциплину. Но образ показывает, как это достигается. Возьмите заведите себе практику тоже писать. Но только не про то, сколько вы плюшек сегодня съели, и не про то, какую передачу посмотрели, и не про то, с кем поговорили, а о том, что по-настоящему духовного с вами произошло за сегодня, за что вы приносите Богу раскаяние, а за что благодарите Его. Голыми королями окажемся мы, у нас ничего нет. Мы ни за что не благодарим, а если и благодарим, то делаем это ужасающе формально. Нам не нужен никакой прощающий Бог, мы уже давно себе все сами простили до предела. Все объяснили, что это человеческие слабости, они у всех есть, это нормально. Завтра будет новый день, и я начну жить лучше. Нет, ничего не выйдет. Человек невнимателен к самому себе. Отсюда и результат, что человек оказывается сраженным в первую минуту духовной борьбы. 

Вообще, христианство кажется людям какой-то забавой. Люди так себе представляют, что духовная жизнь — это духовный кураж такой, где всех ты любишь, со всеми гутаришь, рубаха-парень, чем-то помогаешь, кого-то напрягаешь, если сам не можешь помочь. И так здорово получается вокруг себя всех сплотить, куда-то повести, вы так замечательно проводите вместе время, пьете чай, беседуете, делитесь впечатлениями. Я думаю, что отец Иоанн тоже так вел себя, но это не легло в строки его дневника, потому что он видел, что это только внешняя жизнь. А внутренняя-то жизнь как меняется? И не происходит ли жесткой подмены внутреннего внешним? Тут возникает для человека вопрос, на который только сам человек может ответить: любит ли он Бога, в чем это выражается? Любит ли он себя и ближних, в чем это выражается? В чем конкретно выражается его утверждение о том, о том, о том… Ну, вы же не сможете за меня на это ответить, а я не смогу за вас. 

Отец Иоанн учит нас, что духовная жизнь — это не кураж какой-то. Как некоторые люди думают: из огня да в полымя, как из бани из парилки выскочили на снег разгоряченные и бегают. Для окружающих это чудно, а для них, которые в бане веселятся, все нипочем, ибо забава какая-то в этом есть. На самом деле, видите, духовная жизнь — это очень ответственно. И не просто нужно причащаться, как отец Иоанн Кронштадтский, много и часто. А может, так же много и часто приносить Богу сокрушение в своих грехах? Так же много и часто изо всех сил готовиться и искать эту встречу с Богом? Так же много и часто задаваться вопросом, не яко ли Иуда я это делаю? В этом и есть вопрос. В этом смысле духовная польза от чтения дневников отца Иоанна колоссальная. А формально соблазнов полным-полно: проводить общую исповедь, как отец Иоанн, причащаться часто, как отец Иоанн, служить и сокращать, как отец Иоанн. Вы бы пожили как он, почитали бы дневник и сразу поняли, почему он сокращал. Если у тебя 20 часов в сутки контакт с людьми, то, может, что-то и сильно сокращаешь. А не просто так, от нечего делать решил сделать то-то и то-то. 

Иногда просто «кронштадтят» некоторые батюшки, но между ними и отцом Иоанном бездна непроходимая, непролазная, непролетная. И дневник, в чем его важность, дает конкретный ответ вопрос: что мы хотим? Просто воспроизвести кинематографический образ отца Иоанна, поиграть в него? У нас может получиться настолько прекрасно, что даже сам отец Иоанн бы позавидовал: «Неужели я так выгляжу со стороны?» Может, мы перед собой ставим цель быть чудотворцами? Но ведь это прямой путь в ад. Это путь в полную погибель. Разве об этом христианин должен заботиться, где же в Евангелии такой призыв? И конечно, пастырям бы многим это остудило голову, показало, как вести пастырскую деятельность и что пастырство нужно не просто любить, а находить механизм его выражения. Оно должно быть исполнено проб и ошибок, и нет готовых рецептов, нет двух одинаковых случаев, поэтому невозможно составить алгоритм электронный, как быть и как поступать. И почему отец Иоанн постоянно так напряжен: с каждым нищим он беседует, спрашивает обстоятельства, вникает. Мы же, к сожалению, готовы оказать милостыню, чтобы только развязаться с человеком: не надо нас нагружать ни своими проблемами, ни своей депрессией, ни своим отчаянием. Вот вам хлебушек и идите кушайте.

Для юных пастырей, я считаю, это необходимое чтение, даже через силу, потому что иначе вас ждет множество проб и ошибок и изобретение колеса, которое изобретено очень давно. Пастырство — это тяжело и ответственно, самолюбование — главный его враг. И отец Иоанн предстает перед нами в своем дневнике как пастырь, который не ищет никаких роз, оркестров, корреспондентов, ликующей толпы, ежедневных лайков и общественного одобрения от всего, что делал в своей жизни как пастырь. Для него каждый день был наполнен ответственностью хождения перед Богом, а отсюда и результат — жизнь во Христе.

Беседовал Константин Комаров/Богослов.ru