Северная Русь. Тихая, как душа, когда она плывёт вместе со звёздами. Как редко мы смотрим к себе в маленькое бессмертие, как часто пускаем вскачь то, что принадлежит нам от рождения и будет принадлежать после смерти - вечно! О современной псковской литературе, пушкинских местах, Православии и многом другом мы беседуем с действительно русским писателем и православным человеком Игорем Изборцевым
- Игорь Александрович, ваша биография удивительна. Только на нашу землю пришли «благодатные времена» для всякого рода мошенников и спекулянтов, как вы, дипломированный и уже опытный инженер-строитель, будто стремясь зачеркнуть в себе «желание зарабатывать», тут же ушли из едва вставшего на ноги «малого бизнеса», целиком обратившись в писательство. Что вы чувствовали тогда? Властный зов слова?
- Не просто слова, а Слова властный зов. Однажды понял, что иду против рожна. Надо было что-то делать, выбирать. Был ли сложен выбор? Нет, все произошло, как бы, само собой. Сначала пришли скорби, и сердце подсказало нам искать утешение и помощи в храме. И вот, без всякой подготовки - первая исповедь, первое причастие. И сразу такое ощущение, что словно оказался в родной среде, всегда так и жил… Проснулась душа-христианка и стала искать пути исполнения воли Божией. И все! Что может быть проще этого? Замечательно сказал старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин): «Многие люди думают, что жить по вере и исполнять волю Божию очень трудно. На самом деле — очень легко. Стоит лишь обратить внимание на мелочи, на пустяки и стараться не согрешить в самых маленьких и легких делах…» С маленьких дел и начали: в 1991 году обвенчались с супругой, положили за правило соблюдать посты и не пропускать воскресные и праздничные службы. В ту пору это было совсем не трудно. И уже на этом пути открылся удивительный мир слова, манящий, призывающий, побуждающий окунуться в него с головой и не выпускать из рук пера… А благословил меня на это делание мой духовный наставник протоиерей Валентин Мордасов: «Пусть книга будет для тебя не только тем, что ты читаешь, но и тем, что ты делаешь». С тех пор этим и занимаюсь…
- В вашей писательской судьбе первое и главное место занимает Православие. Процитирую слова, которые мне особенно дороги из вашей книги «Не хлебом единым» (не путать с Дудинцевым): «Мы не перестаем думать и говорить о жизни, и сколь велико число племен, народов, сколь велико число людей, столь разнообразны мнения о ней, о том, как следует ее проводить, и каким образом завершать. Душа каждого человека, которая по природе – суть христианка, ищет свой путь к Богу. Это неизбежно для каждого, таков закон жизни и не важно, кем считает себя человек – атеистом, или христианином». Изменилось ли что-нибудь в том, как вы отвечали на этот вопрос, написав книгу, сегодня? И – могло ли измениться?
- Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр.13:8). Как бы хотелось, подражая Спасителю, не меняться к худшему, не сдавать позиций. Обретя свою меру, уже не опускаться ниже. Увы, наш путь - через падения и отступления. Слава Богу, что есть возможность встать через покаяние. О своем начальном пути, чтобы ничего нового не выдумывать, повторю то, что писал лет десять назад.
«Сегодня я с улыбкой вспоминаю период своего «неофитства». Начало 1992 года. Я — вроде бы почтенный отец семейства: старшему сыну исполнилось десять лет, дочери пять — впервые (если не считать туманного детства) приступаю к Таинствам исповеди и причастия. И вдруг передо мной — основательно, под завязку, что называется, начитанным, эрудированным, обо всем, хотя что-нибудь да знающим — раскрывается удивительный мир православия. Не со страниц краткого курса истории мировых религий, а из живого источника святоотеческой мудрости, писаний святых отцов, богословов, учителей Церкви Православной…
Тогда я был подобен запущенной в космос ракете: летал с огромной скоростью вокруг земли и всех встречных и поперечных оглашал проповедью всемирного покаяния. Мне хотелось, чтобы каждый приобщился к тем спасительным знаниям, которые переполняли меня… И это есть тайна, с которой соприкасается практически каждый индивидуум, приходящий к вере и воцерковляющийся в зрелом возрасте. Господь, по словам Макария Великого, дает таковому человеку залог Святого Духа. Родившиеся “свыше от Духа Святого, — учит преподобный, — многообразными и различными способами бывают путеводимы Им... Иногда они... радуются радостью и веселием неизглаголанным. И в иной час бывают... как безплотные Ангелы, находясь еще в теле, чувствуют в себе такую же легкость и окрыленность... Иногда душа упокоевается в некоем безмолвии, в тишине и мире”.
О да, я прекрасно понимаю тех православных христиан, кто “радуются радостью и веселием неизглаголанным”. И вспоминаю себя образца 1992-93 годов. К сожалению, такая небесная подзарядка не может продолжаться безконечно. Однажды надо начинать все делать самому. Ведь совсем не случайно сказано, что от дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и лишь употребляющие усилие восхищают его (Мф.11, 12). Да, самому следует потрудиться! А это очень непросто, совсем, как говорится, другой коленкор».
Теперь, спустя десять лет после написания этих слов, я вспоминаю период своего «неофитства», уже не с улыбкой, а с грустью, потому что таким, как был тогда, никогда уже не стану… Но все это никак не связано с отношением к истине, поэтому и сегодня готов бесконечное число раз повторять, что «…душа каждого человека, которая по природе – суть христианка, ищет свой путь к Богу. Это неизбежно для каждого, таков закон жизни и не важно, кем считает себя человек – атеистом, или христианином». И еще часто привожу себе на память сказанное мне однажды старцем Иоанном (Крестьянкиным): «Живи не как хочется, но как Бог велит». Это как эталон, как вершина, которую каждый день приходится покорять, зачастую, срываясь и падая…
- Что находит для себя православный писатель, исследующий потаённые глубины Веры в святых ревнителях её и подвижниках? Мудрость? Сбалансированность жизни? Ответы на самые жгучие вопросы? Вас, как и всех, не обходят беды, немочи, падения и потери. В чём же черпать силы духовные? Нужно просто верить или – верить просвещённо, постоянно углубляя и знания, и веру? Кто из святых подвижников, о которых вы писали, наиболее близок вам сегодня, и в чём?
- О мудрости, наверное, сподручнее говорить словами мудреца? Человека, вобравшего в себя великую сумму знаний о том, что существует и чего не существует? Но где кончаются постижения таких титанов мысли: Не у той ли стены, на которой начертано: «Я знаю, что ничего не знаю»? Однако, до этой стены еще надо добраться, что, ох как, непросто! В своей жизни я встречал многих людей, которые сами считали себя мудрыми и которых таковыми почитали другие. Они легко козыряли познаниями в любой сфере человеческого бытия, могли ответить на любой вопрос, умели часами держать в напряжение любую аудиторию. Были ли они мудрыми? В ответ на этот вопрос готов лишь улыбнуться… Потому что видел этих людей после длинных выступлений и жарких дискуссий, после торжественных звуков фанфар и грома аплодисментов… Видел склочность, мелочность, зависть, жадность, страх, ненависть, равнодушие… Можно ли назвать всё это спутниками мудрости? То-то! Но что же тогда мудрость? Или хотя бы, духовный разум? Обращусь опять к тому, о чем однажды уже писал:
«Святитель Игнатий (Брянчанинов) считал, что духовный разум состоит в познании Истины верой. Сначала приобретается познание веры; вера, усвоившись христианину, изменяет его разум откровением ему Истины, которая — Христос. Нужно... предаться водительству веры, призывал святитель, при этом водительстве, в свое время, после значительных подвигов благочестия, Бог дарует верному рабу Своему разум Истины, или разум духовный…
Духовному разуму сопутствует духовное рассуждение, которое, по мнению святителя Игнатия, есть достояние совершенных христиан. Участвуют в этом благе значительно преуспевшие в благочестивом подвиге. Чуждо оно новоначальным и неопытным, хотя бы они были и старцами по телесному возрасту.
Мне посчастливилось видеть рядом этих удивительных людей, «значительно преуспевших в благочестивом подвиге» — протоиерея Валентина Мордасова, протоиерея Николая Гурьянова, Иоанна (Крестьянкина). И познавать при этом свое несовершенство…»
Но мои представления о мудрости связаны не только с высокими духовными авторитетами – старцами и подвижниками, но и обыкновенными людьми, простецами веры. Понимаю, что становлюсь на опасный путь. И уже слышу голос современного проповедника: «Вера простеца, она никого не спасает, простец он же и подлец через полчаса. Очень легко прощаются с верой, которая не стоит на твёрдом основании…». Но последнему легко могу противопоставить слова действительного проповедника истин Православия, святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Старайся дойти до младенческой простоты в обращении с людьми и в молитве к Богу. Простота — величайшее благо и достоинство человека», и добавить совет Паисия Святогорца: «Действовать в простоте — не значит вести себя глупо. Простой человек незлобив и бесхитростен. Плохое и безобразное он обращает в хорошее. У него всегда о других добрые помыслы».
Вспоминаю, как после блаженной кончины старца архимандрита Льва (Дмитроченко) приехал в места его подвига Деревню Прибуж, чтобы побеседовать с его духовными чадами…
«В храме нас встречают. Это верные спутницы почившего батюшки, женщины-прибужанки, его давние духовные чада. Разговор у нас долгий, женщины рассаживаются на скамейке вдоль стены, я пристраиваюсь напротив. Их всего четыре: это Прасковья Петровна Разумнова, семидесяти девяти лет, жительница с. Прибуж, прихожанка Свято-Преображенского храма. Много лет назад она, по приглашению о. Льва, приехала с Брянской земли и навсегда осталась здесь, на берегах реки Плюсы. Рядом с ней ее дочь, Мария Михайловна Разумнова, и еще — Нина Тимофеевна Петрова и Вера Ильинична Богданова, обеим последним за семьдесят. Вижу их на фоне множества развешенных по стене храма икон. И отмечаю неуловимое сходство ликов со святых образов с этими ясными женскими лицами, прекрасными в своей простоте. В них — мудрость всех тысячелетий человеческой жизни, для продолжения которой требовались лишь супружеская верность и преданность, материнская любовь и способность к жертвенному самоотверженному труду во имя семьи, детей, родного села, города, страны… Нет, не увидишь таких лиц на курортах Куршавеля и Мальдивов или на парижских показах мод. И рук таких не увидишь — болезненно натруженных, но чутких, заботливых, любящих…»
Эти женщины в годины гонений живой стеной заслоняли батюшку от приехавших его арестовывать, это они поднимали храм из руин после пожаров, десятилетиями содержали его в чистоте и порядке, оставались непреклонными в вере, увещевали родных и близких (жаль, что слушали их не всегда и не все). Это они оставались терпеливы в скорбях и бедах, не жаловались, не искали своего; терпеливо, безропотно несли по жизни крест, что возложил на их рамена Господь… Вот бы и мне научиться у них мудрости и терпению. Только куда мне до них? Увы…
- Вы не только чтец, псаломщик, но и многолетний уже (с 1995 года) староста храма Воскресения Христова в Орлецах. Что даёт вам постоянное участие в делах Церкви? Стала ли по другому вами восприниматься Вера, чем в юности? Давно ли вы воцерковлены, и как это случилось? Кто повлиял на ваш выбор, или выбора – не было?
- Воцерковились мы в начале девяностых. Сама жизнь нас мотивировала на это, разверзнув перед нами кладезь скорбей. «Кладезь», не в смысле «колодец», а именно - «сокровищница». Да, скорби бывают драгоценны, когда ниспосылаются нам Господом для нашего вразумления и спасения. Так что нам повезло со скорбями, и с наставниками повезло… Но об этом я уже говорил выше.
Что же касается Воскресенского храма… Вспоминаю, как в далеком 1995 мы, горстка верующих, стояли у церковных стен, которые строители подняли метра на четыре и, бросив дело, разбежались. Таковы были реалии девяностых. Храм Воскресения Христова в Орлецах начал строить богатый предприниматель, но разорился, подался в бега. Детище его разом осиротело и было расхищено лихими людишками, живо растащившими все заготовленные стройматериалы. Так что мы - благословленная архиереем вновь созданная церковная община - имели о ту пору лишь несколько лопат, лом и эти брошенные строителями стены. Но, как известно, Сила Божия в немощи совершается (2 Кор. 12:9-10). Что не возможно человеку, возможно Богу. И Бог дал нам все необходимое и нужное. Это, воистину, было удивительное время, когда за подкреплением себя в вере не требовалось ехать куда-то по святым местам. Все чудеса происходили прямо на строительной площадке. Нужен раствор, кирпич, инструмент? Приходят и предлагают. Зачастую, незнакомые люди. Нужны деньги, наконец? Да, пожалуйста! Причем помощь всегда поступала в том количестве, в коем требовалась. Ничего лишнего к нам в руки не давалось. И какая же была радость от всего этого! Как хотелось петь и славить Бога!
Вечер, мы на лесах, кладем кирпич, поднимает своды. И вдруг – в ясном небе яркая радуга, как мост от края до края. Какое же чувство восторга переполняло нас! Как тут не воскликнешь: «Пойте Богу нашему пойте, пойте Цареви нашему, пойте!»
Теперь, спустя двадцать с лишком лет, все стало привычно, обыденно. Но, все равно, прихожу в наш храм, как в родной дом, черпаю в нем силы для нелегкой нынешней жизни…
- Псковская земля – пограничная, насторожённая, спокойствие её обманчиво. Не одни псы-рыцари стремились нарушить её рубежи, но во всё время от Литвы и других «цивилизаторских общин» Европы исходила и исходит постоянная угроза всему русскому. Ваша повесть «Чужие пусть уходят» носит в себе след настороженности с первой же фразы – «Чужой пришел на рассвете и затаился у провала каменной ограды, там, где кладбищенские кусты сдвигались в особенно густую непролазную чащобу». Противостояние непрошенному «гостю», наглому агрессору – заложено у псковичей в генах?
- Хорошо все-таки быть писателем со стажем, потому что на все вопросы, так или иначе, ты уже отвечал своим пером. И особенно это касается моего родного города. Я коренной пскович, здесь родился, вырос и пребываю по сей день. Что же касается славной истории моего города… Начну с девиза, помещенного на меч св. князя Всеволода Гавриила, созидателя первого каменного храма во имя Святой Троицы: «Чести моей никому не отдам».
Наверное, смыслом этих слов можно объять славные деяния целых столетий. Здесь кроется энергия воинской доблести, тайна подвига во имя Отечества, во имя родной святыни. Зададимся вопросом, возможно ли было русскому народу, обществу, государству без владения этими великими тайнами - бескорыстного служения, постоянной готовности к подвигу, самопожертвованию - выжить в жесточайших условиях средневековья? Нет. В этом коротком ответе суть реалий тех веков огня и меча. Так было и с древним Псковом: военные походы, отражение вражеских набегов и атак, бряцанье мечей и секир, гудение пламени, плачь женщин, детей, звон кольчуг, лошадиное ржание, воинский клич… И все это – из года в год, из десятилетия в десятилетие… «Чести моей никому не отдам» - только так, с таким устремлением сердца можно было прожить и князю, и воеводе, и дружиннику и любому мужчине, готовому защитить свой дом, свой город, свою страну. «Чести моей никому не отдам»!
Вот что, например, что пишет в сокращенной Псковской летописи Митрополит Евгений (Болховитинова):
1183 - Литва, выбегая из лесов своих на пограничные псковские села, производила разорения. Почему псковичи послали на них свое войско под предводительством тысяцкого Будилы, который взаимно произвел в литовских землях много разорения…
Или:
1225 - Литва нападала на Торопец и на земли Новгородские и Смоленские; но Ярослав, Новгородский князь, со Владимиром Псковским и братом его Давидом Торопецким догнали их близ Усвята и побили до 2000...
А взять, к примеру, благоверного князя Довмонта, во святом Крещении Тимофея, который был посажен псковичами на столе св. Всеволода и тридцать три года защищал славный град Псков от всех бед и напастей, благоустраивал его и благоукрашал, а после своей блаженной кончины нашел место последнего упокоения в храме Святой Живоначальной Троицы. Он до своей кончины оставался непобедимым воителем. Из множества сражений вышел победителем. Иной раз, с несколькими десятками воинов бился против восьмисот немецких ратников, и побеждал.
Воистину, невозможно без духовного восторга и умиления вспоминать подвиги наших предков. В 1341 году отряд рыцарей-латинян опустошил селения в районе города Гдова. Пятьдесят псковичей под предводительством Карпа Даниловича Колеки двинулись «воевать Занаровье» за обиду, нанесенную гдовичам. Не удивительно ли — не зная с каким числом противника придется столкнуться, крохотная дружина псковичей отбывает практически в неизвестность. А вдруг там сотни, тысячи врагов? Это же верная смерть. Нет, совесть не велит русскому человеку оставить брата в беде. Вперед, в бой! А там уж будет ясно все остальное. Летопись сообщает, что дружинники эти, встретившись с немцами при Кушельском озере, дали бой рыцарям, из которых 20 убили, а прочих обратили в бегство. Так свершались и свершаются подвиги — не по приказу, а исключительно по велению совести!
Что же касается Чужого из неоконченной повести «Чужие пусть уходят», то тут в пору сказать, что не все чужие чужие. Мой Чужой по ходу развития сюжета превратится в самого что ни на есть своего, как тот памятный нам благоразумный разбойник.
- Псковичи, какими мы привыкли их знать, – люди особые, удалые, небывалой силы и смелости. Чувствуется ли этот заданный природой настрой в местном писательском сообществе? Сильно ли сегодня, как видится вам, влияние модернистских тенденций – смакования всякого рода физиологизмов и других пошлостей, в молодых псковских писателях и поэтах, то есть, не происходит ли сегодня беспардонного вторжения к нам – гуманитарных «меченосцев»? Или оно, не то что, в столицах, смиряется географией, изначальной духовной наполненностью псковских краёв?
- Слава Богу, провинция еще как-то защищена скрепами уходящей патриархальности, высокими примерами былых времен, сохраняющейся еще гордостью за великие деяния предков. Есть, конечно же, небольшие рати либеральных конкистадоров, колющих и режущих по живому и русское слово, и отеческие предания. Особенно слово.
Взбранила поле речевое
Иноязычных рыков рать.
И силы нет стихи слагать…
Лишь слово древнее, живое –
Потомкам русичей под стать.
Написавший эти строки поэт Андрей Ребров отчасти не прав. Силы слагать стихи еще есть. Многие посвящены родному городу. И сколько в этих поэтических строках любви, гордости, сколько боли о судьбе малой родины? Вот приветствует родной город Татьяна Гореликова (1958-2018):
Привет, дружище, старый город Псков!
С тобою узы сохраняю свято.
Встречай меня дождём из васильков,
Заворожи малиновым закатом.
Я с нетерпением считала дни,
Чтоб вновь увидеть храмы над рекою.
Меня приветил месяц-проводник,
Туман окутал сонной пеленою...
А вот, словно воин, встает со словесным мечом на защиту Пскова Валерий Мухин:
Как мир, нерушимо и гордо,
Как правду, как русскую речь,
Нам надо любимый свой город,
Как честь и как совесть беречь.
Хранить, как историю свято,
Жемчужину севера - Псков.
Беречь, как родимого брата,
Как память седую веков.
Таковы, в большинстве своем, псковские писатели, такова их любовь к родному городу, их преданность, их вера…
- Псковские места осенены присутствием – и упокоением – величайшего Пушкина. Каждый год летом в Пушкиногорье съезжаются все, кто хочет поклониться Первому Поэту. Что для вас имя Пушкина? Чем ваш Пушкин отличается от Пушкина других? И кто сегодня, по-вашему, наследует ему и во Пскове, и в России?
- Однажды перед Пушкинским праздником поэзии что-то накатило на душу, растеребило. И родились такие строки:
«Мне кажется, в России писатель каждый (впрочем, кто у нас в России не писатель?) не может жить, не помня, что где-то - рядом или в отдаленье - находится гора Синичья, ставшая однажды вершиной мира величайшей, где чутким сном - сном гения - спит Пушкин, в ожидании грядущего Суда и Воскресения.
Да, сон его глубок, но чуток. И фальшь, обман, лукавство – будь то в стихах иль прозе, пронзают стрелами его остывшее, но все еще живое сердце.
Быть может, нам честнее быть? И строже – к себе и к людям?
И коли дал Господь талант, то, может быть, нельзя разменивать его на деньги, на металл? Ведь гибнут люди…
Творить свободно, искренне и честно… Быть может так нам поступать? И в прозе и в стихах – во всем, со всеми. Так?
А что там Пушкин? Спит. И сон его глубок, но чуток. И сердце, преставшее однажды биться, покоя ищет в ожиданье Страшного суда и Воскресенья…»
Да, это мой Пушкин, которого я люблю, к которому стремлюсь сердцем, за которого молюсь. Однажды, закрывая праздник поэзии, со сцены БКЗ филармонии произнес такие слова
- Задумываемся ли мы о том, что Александр Сергеевич Пушкин – это не только дорогое, драгоценное для нас имя, объемлющее собой и литературу, и все культурное пространство, это не только символ, это еще и живая душа, которая, после кончины тела, подлежала суду Божию? Что же услышала она 29 января (по ст. стилю) 1837 года, когда предстала перед лицом Божиим? Что изрек ей Судия? Радоваться с праведниками? Или страдать с грешниками?
Лет пятнадцать назад я услышал здесь на празднике поэзии стихотворение самарского поэта Бориса Сиротина, которое начиналось так:
Моя старшая дочка за Пушкина молится.
Удивился, а дочка ответила мне:
Ей сказала старушка одна, богомолица,
Что давно уже Пушкина видит во сне,
Он стоит-де, накрыт белоснежной накидкою,
И Решения Высшего ждет о себе,
И какой ему бедному кажется пыткою
Так вот ждать и не знать о дальнейшей судьбе.
То ли рай, то ли ад... Ведь почти два столетия
Он в Преддверии ждет, замолчавший поэт...
Но у Бога в руках все земные соцветия,
Для него между ними различия нет.
Да и время иное там, в безднах Всевышнего...
Слушал я и не верил. Но чувствовал дрожь,
Что смывала с души все наносное, лишнее,
И как будто в Дверях сам Решения ждешь...
Я тоже чувствовал дрожь – и тогда и позже, когда переосмысливал услышанное. Думал, неужели в этом есть хотя бы доля истины: мы здесь восхищаемся Пушкиным, упиваемся его стихами и прозой, учимся у него, подражаем ему, а он стоит где-то там между мирами, ничего не видящий и не слышащий, и все ожидает и ожидает решения своей судьбы? Возможно ли это? Если да, то тогда и мы, вся наша великая Россия, которая никогда не отделит себя от своего любимого Поэта, вся Россия застыла там, в забытьи и безвременье, ожидая о себе вышнего решения. Богоспасаемая Россия, со всеми ее золотыми куполами, с тысячами праведников и святых, миллионами мучеников и сложивших головы за отечество героев. Ведь это они с именем Пушкина шли в бой, совершали подвиги, читали его стихи в моменты радости и горя, молились за него, наконец – и здесь, на земле, и там, на Небе, у престола Божия. Мог ли Бог не услышать эти молитвы и не простить? Да не будет! Бог Правосуден, но Бог и Милосерд! И поэтому, Пушкин прощен – давно и на веки вечные! Я знаю, я чувствую это, и от того, когда произношу имя Поэта – радуюсь. Радуюсь о Господе! Радуюсь о Пушкине!
Таков мой Пушкин. А вот все тот же Валерий Мухин и его Пушкин:
Если слышу я намёки,
Где задета наша честь, -
Мне на ум приходят строки: "У России Пушкин есть!".
Да, судьба у нас сурова,
Наших бед не перечесть,
Но живёт святое слово,
Потому что Пушкин есть!
Живя на Псковской земле, невозможно не думать о Пушкине, не говорить о нем, не писать. Он по-прежнему – «наше все».
Однако…Часто великие мысли от постоянного повторения перестают для нас звучать, теряют смысл. Возьмем слова Аполлона Григорьева «Пушкин наше все…» Мы перестали содрогаться от их значимости, охватывать мир руками, вопиить к небесам…
«Все»… Что, «все»? В каком смысле «все»? А ведь Аполлон Александрович вкладывал в эти слова все свои упования, все надежды, всю веру. «Пушкин, - писал он в этой статье, - единственный полный очерк нашей народной личности, самородок… Пушкин есть первый и полный представитель нашей физиономии…»
Вот почему Пушкин наше все. Потому что Пушкин - это мы! Поэтому, возможно ли русскому человеку, российскому человеку, быть без Пушкина? Никак невозможно! Без Пушкина мы станем другим народом – без имени, без истории, без веры… Без Пушкина мы перестанем быть самими собою…
Так что, в моем понимании, всякий настоящий писатель вышел из Пушкина. Кто-то из гоголевской шинели, это тоже неплохо, но лучше, все-таки, - из Пушкина!
- Вы один из тех немногочисленных русских словесников, кто стремится поддерживать прямые контакты и с Прибалтикой, и Белоруссией. До трагедии 2014 года у вас вышло несколько книг на Украине... В условиях насильственного разрыва экономик, семейных и личных биографий, политической истерии, за которую расплачиваются кровью тысячи наших бывших сограждан, каким вам видится будущее славянства, и литературное, и общегуманитарное? Ваш прогноз.
- Славянство или, в более точной формулировке, русский мир – это вселенная, объемлющая все мироздание, это мистическое царство, империя, вмещающая дольнее и горнее. И такая империя не может сойти с исторической сцены, исчезнуть…
Далее продолжу поэтическими строками поэта Владимира Шемшученко:
Империя не может умереть!
Я знаю, что душа не умирает.
Империя - от края и до края –
Живёт и усечённая на треть.
Она живёт в балтийских янтарях,
Она живёт в курильских водопадах,
Она - и День Победы и "Варяг",
Она во всём, что мне от жизни надо.
Оплаканы и воля, и покой,
И счастье непокорного народа...
Имперская печаль - иного рода –
Она созвучна с пушкинской строкой.
Она клеветникам наперекор
Глядит на мир влюблёнными глазами,
Она не выставляет на позор
Оплаченное кровью и слезами.
Пусть звякнет цепь! Пусть снова свистнет плеть
Над теми, кто противится природе!
Имперский дух неистребим в народе –
Империя не может умереть!
- В чём для вас заключается особая Богодухновенность русского слога? Есть ли у вас нетленные образцы, которым вы останетесь верными наперекор всему, пусть их даже от лица государства проклянут, объявят персонами нон грата, и будут сажать за их чтение и хранение на всём пространстве Отечества?
- Когда перо мое в сухую скребет по бумаге, когда оскудевает во мне слово, беру в руки томик Гоголя и читаю «Невский проспект», когда дохожу до «Носа», чувствую, как что-то во мне оживает, движется, сначала броуновским движением, а потом осмысленным, живым… Вот уж и чернила капают с пера… и карабкаются друг на дружку по листу бумаги буквы… Все, процесс пошел, контора пишет… А уж пушкинские «Повести Белкина» вообще поджигают, как порох. Так что силу животворящего классического русского слова доподлинно испытываю на себе. Чтобы помудреть, читаю Достоевского, чтобы добавить красок в чернила, льну к Лескову… И так день ото дня. Уверен, что в этом не одинок. Потому что слышу шелест страниц… Это в Омске Юра Перминов читает Тютчева, а в Перми Игорь Тюленев – Лермонтова, это в С.-Петербурге Андрей Ребров читает Константина Романова, а в Калуге Вадим Терехин – Жуковского. Живая связь всех поколений носителей русского слова необходима и неизбежна…
Теперь о книге вообще… Если говорить о важности сохранения ее присутствия в нашей жизни, то надо делать акцент не на то в какой форме она будет существовать: в традиционной ли, напечатанной на бумаге, или в виртуальной, цифровой. Неважно, будем ли мы читать «Тараса Бульбу» в приложении к журналу Огонек или с экрана монитора. Главное, чтобы это было нам интересно, значимо для нас, к чему-то нас обязывало и чему-то учило. То есть речь надо вести не только о сохранении книги как таковой, но о сохранении традиционной культуры чтения. Чтобы с литературой, которая является важнейшей частью нашего бытия, были связаны наши нравственные императивы, целеполагание, наши привязанности, симпатии и антипатии, наше представление о Родине и наших обязанностях по отношению к Отечеству, оценка минувших исторических событий и понимание грядущего исторического пути. Но если та часть общества, которая еще пользуется не только устной речью, но и письменной, к примеру, целиком погружается в стихию социальных сетей и там реализует свою жажду чтения, то о каком сохранении традиционной культуры чтения можно вести речь? Есть евангельская истина: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Так вот сердца этих людей погружены в бесценностную внеисторическую среду, в мир, где манипуляция сознанием – норма, где всякий хитрый и злокозненный тебе господин. Мы видим, как легко - в применении, например, к современной Украине, которая была и есть неотъемлемая часть русского мира - перекодировать общественное сознание. Как просто и в нравственности, и в истории, и в политике верх сделать низом. Была, например, Великая Победа над фашисткой Германией, был народ-победитель, была великая гордость за свою историю, и казалось – все это навеки. Ан нет! Двадцать лет безвременья, на протяжении которых все старое родное здоровое не переиздавалось, не пропагандировалась, а писались новые учебники, возникали безумные исторические теории, и все это вдалбливалось в уши молодого поколения. В итоге вздорная формула Украина – не Россия, стало аксиомой для большей части молодого активного поколения украинцев. И нет уже для них Великой победы, нет Великой истории, а их героические прадеды и деды, не герои – а предатели...
Мы должны бороться за историческую память, за верность традиции, чтобы в нашей жизни верх никогда не поменялся с низом. И наша книга – немалый вклад в решение этой насущной задачи!
- Какой в вашем представлении должна стать русская литература уже в нынешнем столетии? Вернётся ли она ко Христу, как когда-то была не отделима от него, или же разделится окончательно, как сегодня, на две традиции – светскую и духовную, и снова станет враждовать сама с собой?
- Помню, как протоиерея Николая Гурьянова, старца с острова Залита, некий московский профессор однажды спросил:
- Батюшка, а Россия возродится?
- А она и не умирала! – мудро ответил старец.
И Россия не умирала, и русская литература не уходила от Христа. Настоящая литература. И в самое богоборческое советское время Христос не покидал русского писателя, русского слова. Да, становился невидим (даже для автора), уходил глубоко в подтекст. Но совесть, честь, подвиг, самопожертвование, честность, бескорыстность беспримерный труд? Разве могло все это существовать в литературе без Христа? Разве отделимо все это от Его учения, от Его истины? Как от души-христианки не отделить Христа, так и от слова, которое изначально даровано нам Богом. А то, что – злобное, клеветническое, пошлое, похотливое – рядится под литературу - еще не родившись, уже предано смерти. И их, этих глашатаев смерти, существование и временное торжество, есть лишь попущение Божие, данность свободы воли. Всё это мнимые величины, обреченные на исчезновение. А все настоящее сопряжено с вечностью. Такова и русская литература!
- Вы автор семнадцати книг, множества публикаций в журналах, лауреат множества литературных премий. Посещает ли вас иногда убеждение в том, что всё, что могло сделаться, уже сделано, и пора – отдохнуть? Или непрестанный труд – основа бытия, и мысли об отдыхе – лукавая, как бы выразился Иоанн Кронштадский, «мечта»?
- Да, сдвигать горы (как порывался это делать в молодые годы) и даже маленькие пригорки я уже не смогу. Поэтому возвращаюсь к тем напутственным словам, с которыми, желая сдержать мою неофитскую ретивость, обращался ко мне в начале девяностых архимандрит Иоанн (Крестьянкин):
«А как за Богом идти? Идти не борзясь, без выдумок делая малые добрые дела сначала своим ближайшим ближним, а потом и тем, кто и отстоит от вас на расстоянии. Вот взяты обеты при крещении — их выполнять надо; взяты обеты супружеские — содержать семью в довольстве, воспитывать с тщанием, чтобы Ваши дети не повторили ваших ошибок в жизни. Менять не внешнее в жизни своей, а менять внутренний свой взгляд на мир и мироощущение. Присутствие Божие в мире должно сопровождать вас с утра до вечера и ночью даже и в любых жизненных обстоятельствах.
Живи не как хочется, но как Бог велит.
С этих батюшкиных слов начал разговор, ими и заканчиваю.
Так что останавливаться не буду, но беру себе за правило «идти не борзясь, без выдумок делая малые добрые дела».
И пусть Господь будет мне в этом помощником!
