Самобытный человек

Самобытный человек
Фото: Сергей Ефремов
Марина Владимировна Кудимова... Вы только вслушайтесь... Такому имени дано предначертание. И звучит такое имя, как набат.
Не случайно, что Кудимова причастна к переименованию Загорска. Сергиев Посад формировался не одно столетие вокруг монастыря, основанного преподобным Сергием. Большевик Загорский (настоящее имя Вольф Михелевич Лубоцкий), в честь которого назвали город, никакого отношения, по сути, к историческому месту не имел.
Кудимова – известный человек в литературном мире. В разное время она дважды работала заместителем главного редактора «Литературной газеты». У неё есть книги, премии, признание

– Марина Владимировна, хочу прежде всего извиниться. Несколько лет назад вы посвятили пост поэту Евтушенко, а я знал неприглядные истории за ним и в комментариях стал человека осуждать. Потом понял, что Евгений Евтушенко для вас много значил, что вы с ним дружили, и мне не надо было вообще совать нос не в свои дела. Простите меня, пожалуйста. Я переживаю этот случай до сих пор.

– С Евтушенко у меня всё было, как в легенде. Он сам был легендарным человеком, и по-другому с ним быть не могло. Я жила тогда в Тамбове, а мои московские друзья решили почему-то показать Евгению Александровичу мои стихи. И я нежданно для себя получила от него письмо на пяти или шести страницах.

– Какой это был год?

– Не позднее 1975-го. И вот как вы себе это представляете? Самый известный поэт пишет какой-то девчонке... Мне тогда был 21 год, и это было для меня целое событие.

Долго разбирала его почерк, такого трудного почерка я не встречала ни у одного врача, но письмо было совершенно замечательное. Много тёплых слов, а в конце телефон и приглашение приехать к нему в гости в Переделкино.

Я не кинулась, конечно, со всех ног.

– Робость помешала?

– Нет, я была бесстрашная, но гордая. Ничего не боялась. Письмо получила в феврале, а потом, глубокой осенью, в один из приездов в Москву позвонила. Евгений Александрович ответил, и мы встретились у него дома. Всю ночь просидели и проговорили. У него была молодая английская жена, с которой мы потом подружились, и она мне много помогала.

– Евтушенко оказал вам помощь в публикации стихов?

– Нет, я никогда не пользовалась в жизни ничьей протекцией. Более того, когда дело дошло до первой книги, а это уже прошли годы, книга вышла у меня в 1982 году, он предложил мне написать предисловие, но я отказалась.

– От предложения такого именитого поэта? Почему? Так никто не делает!

– Потому что не хотела, чтобы меня всю жизнь потом попрекали этим. Я, к слову, не хотела вообще никакого предисловия, но по формату оно полагалось, и его написал никому не известный Серёжа Москвин. Он рано, к сожалению, погиб от водки, а тогда только что окончил Литературный институт. Евтушенко обиделся, и это была первая размолвка между нами. Вообще, конечно, я могу сказать, что мы дружили, но отношения у нас были очень сложные, взгляды слишком во многом не совпадали. Он меня часто упрекал, что я ничего не делаю для своего пиара. Это правда. Я оправдывалась, говорила, что это не мой стиль и в этом есть что-то плебейское. Он сердился. Мы ссорились, на годы расходились, но я всегда знала, что если что-то случится, то первый человек, к кому я пойду, будет Евтушенко. И ведь он вытащил из колонии моего мужа, например, отца моей дочери.

– Расскажите, пожалуйста, об этом, если можно.

– Я не хочу вдаваться в подробности. Мальчишка попал по глупости, будучи несовершеннолетним, потом его перевели в колонию для взрослых.

– Вы с ним на зоне расписались?

– Да. С мужем я была на поселении. Это за Уралом, километров 40 от маленького шахтёрского городка, где работали бывшие зэки. Вы понимаете, какие там условия, и нам было сидеть, как медным котелкам. Я была уже беременная и поехала в Москву. Пришла к Евтушенко и рассказала ему всё. Но я не знала, кто начальник управления. Меня разве пускали к нему? Об нас там ноги вытирали.

Представьте себе, это 1979 год. Не было баз данных, не было компьютеров, но Евтушенко сделал всего один звонок, узнал фамилию начальника и подписал на его имя свою книгу. И всё, этого оказалось достаточно. Книга с автографом Евтушенко дала нам свободу.

Выветрилось у меня из памяти, как я пробилась на приём к начальнику управления, но через месяц состоялась комиссия, и нас освободили по УДО.

– Какой срок оставили?

– Три с половиной года. И я знаю десятки людей, которым Евтушенко помогал, но свою помощь никогда не афишировал, поэтому об этом мало знают. Зато всем известно, в каких пиджаках он ходил, про это говорили без конца, злословили, смеялись. Я тоже часто думала, что это всё чрезмерно, что в этом было некое пижонство, но – нет. Это феномен, которого никто не понял. Это была такая форма юродства. Юродивый – человек, который поборол в себе ложный стыд. Ксения Петербургская не стеснялась ходить в мужнином платье. И я думаю, что Евтушенко тоже был в известной степени юродивый.

Все знают внешнюю сторону жизни Евгения Александровича, а я его изучила изнутри. Он сполна отдал все свои долги, вернул в русскую поэзию много десятков имён. У него никогда не было звёздной болезни. А как он учил языки! Он в совершенстве, например, владел испанским, стихи по-испански писал, но выучил язык не по учебнику, а «с воздуха», как в музыке бывает. Слух у него был просто потрясающий. Он как человек, как личность был намного больше себя как поэта. Это не в обиду говорю: у большинства наоборот – стихи вроде неплохие, а человек недоброкачественный. И ещё Евтушенко был везунчиком, но это человек не выбирает. Везение даётся или нет.

– Приведу, однако, выдержку из вашего же дневника: «Слава, конечно, иррациональна, даже слепа, но, поверьте, у громких, у поставивших на здесь и сейчас за спиной не ангел стоит». Ваши слова? Не отрекаетесь?

– Мои. Не отрекаюсь.

– К Евтушенко можно отнести ваши слова?

– Нет! Во-первых, мы не знаем про всех, кто у кого за спиной стоит. Во-вторых, Евтушенко молодой и Евтушенко на склоне дней своих – это абсолютно разные люди. Он не был воцерковлённым, у него было очень своеобразное понятие о религии. Он был человеком своего времени, своей эпохи, но ни одного слова осуждения ни в чей адрес я от него не слышала. Что-то с ним произошло к старости, какое-то просветление к нему пришло и смирение такое, что он всё время говорил: «Только бы никого не обидеть, только бы ни с кем не поссориться, хватит с меня».

И ещё один момент. Он десять лет рвался в Тамбов, в мой родной город. Я ему говорила: «Женя, ты был в 99 странах мира, на кой чёрт тебе Тамбов?» Он отвечал: «Нет, я должен знать, где рождаются такие монстры, как ты».

– Вы были с ним на «ты», разница в возрасте не мешала?

– Нет, у него две жены были моложе меня. Это очень важно было психологически, поэтому мы как-то быстро перешли на «ты».

– Он попал в Тамбов?

– Да. Не успокоился, пока не попал в Тамбов. В последний фактически год жизни, в декабре 2015-го.

Он выступал в областном драматическом театре, который построил Державин, потрясающее здание XVIII века. Люди разве что на люстрах не висели. Выступал несколько часов, в особом «евтушенковском» формате – с разговорами и раздачей автографов до последнего зрителя. И потом о Тамбове говорил только в превосходной степени. Вот на этом мы наш жизненный сюжет и завершили.

– Всё-таки: дружить с ним было трудно или нет?

– Трудно. Слишком много отвлекающих моментов было. Слишком многие боролись за доступ к нему. Я никогда в этом не участвовала. Отходила в сторону, иногда на годы. Но в последнее время общаться было спокойно и легко. Он менялся очень ближе к смерти, был терпимым и внимательным.

– Спасибо, что открыли мне глаза. Я по-новому взглянул на Евтушенко. И ведь в молодости наизусть учил его стихи, а потом услышал кривотолки разные и принялся судить, хотя сам покрыт грехами, как коростой. Спасибо за урок, Марина Владимировна. И давайте сменим тему. Вы можете назвать свои лучшие стихи?

– Мои? – Кудимова задумалась. – Лучшие? Я думаю, что они ещё не написаны. Я сейчас пишу всё больше прозу. Пишу сразу два романа, один из них как раз о моей жизни в колонии-поселении, называется «Первоход». Работа, правда, идёт медленно. Много времени и сил отнимает у меня писательский городок Переделкино.

 Про вас, кстати, говорят, что вы начальник Переделкина...

Кудимова смеётся, но это смех с горчинкой.

– Над писательским посёлком Переделкино всегда висел дамоклов меч, всегда кто-то зарился на него, поэтому мы двадцать лет назад создали обычную общественную организацию, орган местного самоуправления: «Городок писателей Переделкино». Зачем? Затем, чтобы можно было себя защищать. Я председатель правления. Тут прошло тридцать лет моей жизни, и у меня нет никакого другого жилья.

Шли годы, организация наша пребывала в полуспящем состоянии, потому что всякий раз какая-то неведомая сила отводила очередную беду. Потом, после многолетних тяжб и судебных процессов, Переделкино передали нашей общественной организации. Мы подписали с Росимуществом договор безвозмездного пользования. Это государственное, федеральное имущество. Мы не являемся его собственниками.

С тех пор прошло три с половиной года. Это три года сплошных хозяйственных проблем, а также доносов, травли, подозрений в каких-то немыслимых хищениях. Хищениях чего? Ржавых труб?

Мы начинали здесь работать даже не с нуля, а с минуса. Долги огромные, всё катастрофически изношено. Но на сегодняшний день готов проект новых водопроводных сетей, канализации. Начата реконструкция котельной, договорились о модернизации насосной станции. Ведь если она остановится, воды не будет во всём посёлке.

В прошлом году, после долгих мытарств и мучений, мы наконец открыли клубный корпус Дома творчества, где до этого было страшное место. Не буду рассказывать, что тут творилось. То, что нам досталось, ничего, кроме слёз, не вызывало, и вот в прошлом году клуб начал работать.

– Писательские организации тут могут проводить свои мероприятия?

– Конечно. Статус имущества, как и назначение Дома творчества, не изменился и не изменится! Больше скажу, подходит к финалу реконструкция гостиничного корпуса, и мы постараемся сохранить для писателей прежние цены. Крики на тему: «Украли!», «Продали!» происходят, видимо, от незнания закона. Ни продать, ни купить никто здесь ничего не может. Проект исключительно благотворительный. А думаете, легко было вычистить эти авгиевы конюшни? Можно было что-то изменить без серьёзных спонсоров?

– Не думаю.

– Почему никто из писателей не возмущался, когда на этой исторической и уникальной территории таксисты гужевались с проститутками? Почему не писали жалобы, не обращались в суды? Вы не представляете, что здесь было, это просто пойти и повеситься... Почему меня судьба поставила сюда? Утро моё каждый день начинается с молитвы: «Господи, я больше не могу, сними с меня это бремя!».


Беседовал Владимир Смирнов/Литературная газета