В августе писатель, генеральный директор СП России Василий Дворцов завершил пьесу «Чайковский. Новый финал». Об этом произведении, о работе с историческим материалом и значении литературы в построении будущего нашей страны он рассказал корреспонденту «ЛГ»
– Что легло в основу сюжета новой пьесы и каков замысел? Раскроете карты?
– В 1991 году в качестве сценографа и автора костюмов я поработал над балетом по симфонии Петра Ильича «Манфред». И хотя это была не первая встреча с музыкой Чайковского, но именно тогда я понял, насколько правдив, насколько реалистичен композитор. Реалистичен!
Трудно в двух словах передать, но я поклонник теории, что допотопный мир говорил… музыкой. То есть сегодняшние слова и доисторические аккорды – лишь разные формы, разные спектральные участки единой речи, единого эмоционального мышления, являемого разными способами звуковоспроизведения. Хотя современный человек не мыслит музыкой, но, слушая Вторую симфонию Рахманинова и перечитывая «Капитанскую дочку», чувственно переживает одно и то же. И просто поразительно – как в построении композиции симфонии, так и в композиции романа работают совершенно те же принципы введения, развития и взаимовлияния доминантных и подголосочных тем, последовательности смен мелодических сцен!
Но к вопросу. В третьей части симфонии, написанной Чайковским по мотивам поэмы Байрона, главный герой маг Манфред спускается в ад. Помню – слушаю, разбираю темы, запоминаю сцены, как вдруг узнаю звуки преисподней, слышанные мною за много лет до знакомства с данным произведением. Где? Когда? Промолчу. Главное, открылось: Чайковский в творческом акте реально созерцал им описываемое, и мы с композитором обладаем одинаковым мистическим опытом. Отсюда стало понятным, почему после завершения «Манфреда» Пётр Ильич покупает Библию и восемь лет её штудирует – отметки по строкам, комментарии на полях.
И следующее открытие: изначально категорически отказавшийся от предложения Балакирева написать программную музыку, Чайковский вдруг с головой погружается в сюжет, казалось бы, совершенно ему неблизкий. Я утверждаю – в средневековой легенде композитор распознал собственную сердечную драму. И рассказал музыкой историю своих отношений с Арто Дезире. Историю потрясающей чистоты, красоты, жертвенности. И трагичности.
Чисто технически: я ставил перед собой задачу синхронизировать архитектуру драмы и симфонии. Вроде удалось.
– Последние годы в художественной литературе в целом есть некоторое тяготение к биографическому жанру. Но в драматургии это довольно необычно… Не разрушает ли «проза жизни» обаяние театра? Работая над пьесой, вы стараетесь воссоздать реальный образ человека или всё же создаёте персонаж?
– У меня есть опыт написания пьес, действующие лица которых – реальные люди. Это и Александр Первый, и Колчак, и Дзержинский с Гиппиус. Их реальность ну никак невозможно обойти – многие о них многое знают. «Обаяние театра»… я же профессионал, более полусотни постановок, так что умею создавать это обаяние. Театр за последние полвека направленно терял понятие амплуа, но понятие психотипа – в любом искусстве основа для портретирования. Так что и персонаж, и образ, если они основаны на схваченном в жизни психотипе, в пьесе и романе думают, рефлексируют, действуют в логике своего прототипа. Правда, для успешности автор должен вживаться в описываемый тип не только пониманием, но и сочувствием.
– Ваше творчество в целом отличается глубокой работой с историческим материалом. В чём здесь основная сложность? И где проходит грань между художественным переосмыслением и искажением фактов?
– Всё в осознании, в чувстве ответственности. Реализм нашего русского искусства исконно религиозен, он исполнение Девятой заповеди: «Не лжесвидетельствуй». Не лги – пиши, говори, рисуй только то, что точно знаешь из собственного опыта или из мудрых книг. Критический ли реализм, социалистический ли, мистический – здесь сепарация через личный опыт автора. Но всегда с чётким пониманием, перед Кем придётся отвечать. Посему не ленюсь повторять начинающим: ужас нашей профессии – как мы напишем, так оно и было.
– Вы уже 4 года занимаете должность генерального директора Союза писателей России, курируете многие проекты. Можете выделить среди них несколько, на ваш взгляд, особенно значимых, реализацией которых вы гордитесь?
– Курирую, веду проекты, участвую, но не по должности. Наоборот, должность порой мешает. Чем горжусь? Лучше: чем счастлив?! Десять лет назад у меня появилась возможность планово организовывать, структурировать молодёжную политику Союза писателей России. К тому времени семинары, в которых раскрывается новый писатель, проводились хаотично, не было общей программы, чёткой целенаправленности в работе с молодыми талантами, которых мы хотели бы видеть членами нашего Союза. Первые всероссийские Некрасовские семинары в Нижегородской области дали необходимый опыт, собрали кадры. И сегодня наш Совет молодых литераторов набрал такую динамику, что любо-дорого. Счастлив и тем, что уже одиннадцать лет живёт открытый всероссийский конкурс «Хрустальный родник» в Орле и шесть лет всероссийский конкурс «Поэзия русского слова» в Анапе, в основании которых я принимал непосредственное участие. Так же семь лет председательствую в уникальном проекте – международном молодёжном фестивале-конкурсе поэзии и поэтических переводов «Берега дружбы» в Ростовской области, о котором говорить и говорить! – ребята под руководством мастеров делают встречные поэтические переводы со славянских, тюркских, угорских, кавказских языков, лауреаты занимаются в первой в России школе переводчиков. Был рад войти в 27-летний международный конкурс «Устами детей говорит мир» Томска. А разве меньше радости приносит работа в малых литературных проектах? Горжусь, да, действительно горжусь новыми литературными именами, к открытию которых причастен.
– По долгу службы вы много общаетесь с молодыми авторами. Какие они? Что их волнует? И что можно сказать о качестве их текстов в целом?
– Опять же не «по долгу службы», а по долгу сердца. Как председатель жюри самых крупных конкурсов и как ведущий семинаров вычитываю в год от пятисот до семисот поэтических и прозаических подборок начинающих авторов. Что сказать? Стихотворчество радует стабильно – с одной тревогой: Россия уже четверть века переживает бум женской поэзии. Так много и столь прекрасной женской поэзии, как сейчас, в русской литературе не бывало! Но действительно тревожит: когда из года в год, отцеживая из сотни конкурсантов десяток лидеров, всякий раз видишь восемь-девять девушек… Это значит, что мужская поэзия не развивается. Мужская – ответственная за поиск новых форм, тем, направлений, которые женщины вдогон будут заполнять ярчайшими эмоциями, застопорилась где-то в шестидесятых-семидесятых прошлого века.
А проза? Был в нулевых жуткий кризис, казалось, что поколениями наработанные понятия о композиции, стилистике, гармонии, психологизме уже не воспринимаются всё упрощающимся сознанием неофитов. А главное, творчество задыхалось в авторском эгоизме… Но постепенно всё стало приподниматься в традиции, богатеть смыслами, профессиональными изысками, и последние три-четыре года вернули оптимизм совершенно: молодым писателям вновь интересен человек.
– В апреле СП России опубликовал развёрнутый список рекомендуемой литературы для школьной программы. По какому принципу отбирались произведения? И кто принимал участие в его составлении?
– Отбирали педагоги – члены нашего Союза. Принцип отбора – формирование полноценной личности гражданина России вне политических сезонов. Ведь литература определяет и утверждает в обществе нравственные императивы, на которых уже строятся и политические, и экономические, и социальные институты. Притом что полноценность личности включает в себя и правдолюбие, и красотолюбие. Самоидентификация члена Русского мира прежде всего формируется чтением в детстве и юности определённого корпуса книг. Так что отбирались произведения, которые созидают человека наравне с родителями и учителями.
– В одном из интервью 2016 года вы фактически предсказали происходящие сегодня события… Попробуем снова «заглянуть в будущее»: какой вы видите Россию после СВО? И какая роль отведена в построении будущего писателю?
– Да, кончина эпохи материализма. И надо понимать – выход из-под многовекового морока богоборчества возможен только через покаянную жертву. Ужасающую искупительную жертву за всех, всех соблазнившихся меркантильностью, комфортностью, эгоизмом. Как иначе? Верим Лосеву: «Родина требует жертвы. Сама жизнь Родины – это и есть вечная жертва».
Что дальше? Человек вновь обретёт душевную потребность в душевности другого человека. И главной движущей силой истории вновь станет любовь.
А писатель? Читатель всегда ищет в большой, настоящей литературе свидетельств и толкований своему бытию – как внешнему, так и внутреннему. И писатель всегда должен свидетельствовать и толковать, что есть бытие, кто есть человек. В любую эпоху.
Беседовала Валерия Галкина
Литературная газета
