Андрей Венедиктович Воронцов стал лауреатом Патриаршей литературной премии 2025 года
— Как вы понимаете миссию православного писателя в современном мире? Какое из ваших произведений, по вашему мнению, наиболее соответствует духу Патриаршей литературной премии?
— Человек, ставший членом светского Союза писателей, получает соответствующее удостовере- ние, а вот у православных писателей его нет. И, наверное, правильно. Только в годину испытаний выясняется, насколько православным может быть писатель. Если его жизнь, как часто бывало при безбожной власти, превращается в ад, возможна ли душевная гармония? А что без нее «православного» напишешь? И насколько справедливо для писателей суждение: «плоть страдает, дух радуется»? Если тебя пошлют за Можай махать кайлом, так что ты потом и перо в разбитые руки взять не сможешь, — что тебе, писателю, мир душевный? Что это за «внутренний рай» такой, когда ты, переполненный мыслями и образами, не можешь дать им волю, соединить на бумаге в законченную словесную цепь? Не это ли ад для писателя? Нет, не ад, а мерило его величия. Лишь выстраданное слово приходит к нам очищенным от лжи и заблуждений. Произведение, написанное такими словами, может не печататься сколько угодно, однако, напечатанное, его никто уже не выбросит из литературы. Но это миссия, которую нельзя объявить, ее надо пережить, преодолевая верой испытания.
Судя по читательским откликам, из моих крупных произведений, наверное, наиболее соответствует духу Патриаршей премии моя книга «Почему Россия была и будет православной» (2006) и роман «Шолохов» («Огонь в степи»), выдержавший с 2003 года семь изданий. Казалось бы, при чем здесь Шолохов, официально признанный советский писатель? А при том, что жизнь и творчество этого человека были исполнены русского православного духа, хотя, может быть, и прикровенно.
— Вы работали в разных литературных журналах и издательствах. Как редакторский опыт изменил ваше отношение к писательскому труду? Какие принципы отбора текстов вы считаете главными?
— Слава Богу, не изменил никак. Знаете, говорят, что редакторы со временем становятся циничными и рассматривают литературные произведения примерно так же, как музыкальные продюсеры оценивают принесенные им записи и клипы: если за 30 секунд прослушивания не «зацепило», то дальше слушать не станут. Я же, будучи сам прозаиком и зная, как писателю порой трудно «раскачаться» и войти в пространство произведения, всегда старался вместе с ним преодолеть трудности первых страниц. И если автор сумел «расписаться», значит, с ним можно работать, ну, а если нет, то он, скорей всего, еще не готов публиковаться.
Хорош тот прозаик, который подробно пишет о главном и коротко — об остальном. Для меня, пожалуй, это главный принцип отбора, что же касается прочих, то, если текст вас не увлек, едва ли увлекут попытки автора приукрасить неудачное творение стилистически и метафорически.
— Вы преподаете литературное мастерство и историю русской литературы. Какие главные уроки вы стараетесь передать молодым авторам?
— Я называю свой метод работы с молодыми авторами «точной литературной доводкой». Суть его вот в чем. Почти все без исключения молодые писатели имеют смутное представление о литературной школе и уповают на «стихию таланта», которая, по их мнению, сметет все препятствия на пути к успеху. Что ж, в литературе мы знаем немало таких примеров. Однако сам по себе природный талант, даже если он на самом деле имеется, можно сравнить с неограненным алмазом, который кажется многим несведущим людям лишь тускловатой стекляшкой. Вот несколько лет назад в Анголе ремонтировали шоссе и нашли в куске асфальта необработанный алмаз весом чуть ли не в 400 карат. Ну, что ж — дорожные рабочие ведь не геологи, не ювелиры и не коллекционеры бриллиантов. И читатели в своей массе не литературоведы. Лишь после умелой ювелирной обработки свет заиграет, как надо, в алмазных гранях, а произведение завоюет сердце читателя лишь после точной литературной доводки. Нет, конечно, можно, как Горький и Джек Лондон, проходить «свои университеты» методом проб и ошибок. Но при этом нужно четко понимать, сколько времени и сил уйдет на повторение и преодоление чужих ошибок — вместо того, чтобы учиться на них. Конечно, без литературного наставника здесь не обойтись, и счастлив тот, кто его нашел. Это первое. Второе: не каждый молодой писатель способен применить теорию к своей личной творческой практике. Именно поэтому я активно вовлекаю их в обсуждение произведений других студентов, не принимая высказываний типа «нравится», «не нравится» или даже: «ну, тут и говорить не о чем». Нет, ты все же скажи, а желательно и посоветуй, как, на твой взгляд, нужно сделать правильно. Ты говоришь, что с сюжетом «что-то не так»? А как, по-твоему, было бы «так»? И тут наступает «момент истины»: наш «неограненный гений» начинает вспоминать, что же ему говорил «препод» про сюжет. Теория, наконец, вступает в живое взаимодействие с практикой.
— Ваш последний роман «Корабль в пустоте» (2020) балансирует между жанрами: здесь и философская притча, и триллер, и историческое исследование. Как вам удалось соединить эти слои?
— Я не позиционировал роман «Корабль в пустоте» как «триллер». Его назвал «увлекательным триллером с напряженным действием» в своей рецензии прозаик и критик Владимир Чакин, а за ним подхватили и другие. Вот Чакин точно пишет фантастические триллеры, а я нет. Но я охотно прибегаю и в «Корабле», и в других романах к детективным элементам. Дело в том, что принципы построения детективного произведения в точности совпадают с тем, что мы знаем о теории построения сюжета и композиции вообще. Просто чистые «детективщики» не нагружают свой принцип художественными задачами. А это может быть очень продуктивно, как мы видим на примере того же Достоевского. А еще обратите внимание, что роман «Братья Карамазовы» в динамической своей части построен не только как детектив, но и как мистический детектив. В этом смысле даже не надо «балансировать между жанрами», потому что, если мы имеем дело с чем-то необъяснимым, как поначалу в детективе, то почему мы не можем иметь дело и с непостижимым (являющемся синонимом слова «мистический»)? Кстати, рассказы одного из основателей детективного жанра, Эдгара По, проникнуты мистическим духом, хотя финалы историй вполне реалистичны. Как это ему удалось совместить? Самым естественным образом: мистика органически присуща всему тому, что свойственно познанию непознаваемого. Нас даже порой не удовлетворяет в детективах рациональная разгадка загадочного преступления. Дескать: и это все? Злодей пускал змею по шнурку? А мы-то думали, что это рок! Нисколько не мешает роману, построенному как мистический детектив, и философская притча, и историческое исследование. Напротив, они, на мой взгляд, содержательно усиливают произведение.
— Молитва в этом романе становится инструментом спасения. Как читатели восприняли идею о том, что обращение к Богу действительно может менять ход событий?
— Православные читатели так и восприняли, напрямую: что обращение к Богу, действительно, может менять ход событий. Неправославные читатели, скажем, любители жанра «фэнтези», восприняли по-своему. Они тоже верят в изменение хода событий сверхъестественным образом, но сверхъестественное для них не является синонимом слова «Бог». Это «другая реальность», как они говорят. Однако для верующих людей нет ничего «другого» в том, что нельзя осязать и обонять. Собственно, «невидимое» и есть пространство Бога, которое мы постигаем в своем «видимом» ограниченном пространстве.
С точки зрения нашего, земного пространства, я не знаю, кто из моих героев больше прав, споря о «русских древностях», — Лосев, который говорит, что «мы, глядя назад, обречены исчезнуть в тени тех же нориков и этрусков, потому что история — это движение вперед. Она нас утянет за собой в могилу, голядь эта»; или Рыжих, который возражает ему: «Нет, мы должны знать, откуда идем, чтобы понимать, куда идти дальше! “Маршрут построен!” — говорит тебе навигатор, когда ты вбиваешь в поисковик улицу. А если бы в нем не было этой улицы?».
И то, и другое вроде бы верно. Но где же правда? Может быть, она в словах другого героя, отца Константина из Южноморска, который отреагировал на упоминание Лосевым наших гипотетических предков, этрусков: «А, это народ из Италии, который ушел в небытие некрещенным»? Причем ключевое слово здесь, очевидно, «некрещенным». Это взгляд на земное историческое пространство из пространства Бога. Мы тоже уйдем в небытие, если перестанем быть православными. И никакие «русские древности» нам не помогут. А вот литература, напоминающая нам не только о «корнях», но и о том, что мы — православные, поможет. Ведь она — видимая часть невидимого пространства Бога.
Беседовала Мария Хорькова/
журнал «Православное книжное обозрение»
