Про Алексея Варламова критик Владимир Бондаренко как-то пошутил, что «Молодая гвардия» уворовала у русской литературы отличного реалиста, настоящего художника», имея в виду его многочисленные исследования в серии «Жизнь замечательных людей», в какой-то момент заменившие писателю его художественную прозу. Однако заменили, как с радостью выяснилось для его читателей, не насовсем: в конце весны увидел свет новый роман Варламова «Душа моя Павел», в котором, по словам критиков, писатель «остается над схваткой», говоря о крахе СССР и смотря на проблему «глазами Соломона». О том, почему ректор Литературного института никогда не вернется к серии «ЖЗЛ», через какие тернии пролегал путь недавнего главреда «Литературной учебы» и о реформах в Литинституте Алексей Варламов рассказал в интервью «Учительской газете»
- Алексей Николаевич, с 2016 года вы занимаете пост ректора Литературного института. Как проходит ваш день? Каковы первостепенные обязанности?
- День на день не приходится. Практически всегда большая почта, документы, встречи, но главное - люди, которые приходят к тебе со своими проблемами, и я стараюсь им помочь. Студенты, абитуриенты, преподаватели, сотрудники. Еще довольно часто обращаются люди с самыми неожиданными фантастическими проектами - переместить памятник Пушкину, издать роман неизвестного гениального автора, написать в Кремль Путину, помочь с публикацией своих стихов и пр. Очень много времени и сил отнимают вопросы, связанные со строительством, ремонтом. И усадьбы, и общежития. Еще в последнее время - прямо болезнь какая-то - развелось энное количество кляузников, которые жалуются в серьезные инстанции, и от них тоже приходится отбиваться.
- Для чего вам вообще нужен был этот пост, наверное, «отрывающий» у вас как у писателя свободное время, а возможно, и вдохновение?
- Спорный вопрос, «отрывает» этот пост вдохновение или дает его. Во всяком случае жизненного материала, новых ситуаций, людей, встреч, конфликтов, интриг, низостей и благородства я узнал за это время столько, сколько за всю жизнь не знал. Литинститут - это тоже роман.
- Некоторое время назад мы наблюдали ваш «роман» с журналом «Литературная учеба», когда вы были на посту его главного редактора. Что работа в нем дала вам как редактору, а что - как писателю?
- Это была очень интересная работа. Жаль, что мне пришлось ее оставить, быть одновременно ректором и главным редактором оказалось выше моих сил. Но оказаться с этой стороны баррикад, посмотреть на литературу не глазами автора, которому важнее всего его текст, его имя, а глазами издателя, который радуется чужой удаче, как своей, - это очень полезная штука.
- Почему журнал закрылся - по причинам экономическим или в силу ненужности предприятия на фоне множества изданий?
- Лучше спросить об этом тех, кто этот журнал закрыл, ну или, по крайней мере, того, кто на тот момент его возглавлял. Я оставил «Литучебу» в феврале 2016‑го, а последний номер вышел в декабре того же года. Думаю, там много было разных факторов. Но в истории «Литучебы» такое уже бывало: журнал закрывали, а потом его издание несколько лет спустя было возобновлено. Верю, что и сейчас так случится.
- На посту главреда «Литучебы» вы сменили Максима Лаврентьева, который и вывел издание в cферу внимания литературной среды в 2008‑2011 гг. Какие изменения претерпел журнал в годы вашего редакторства?
- Ну, во-первых, я вернул в журнал прозу, поэзию, драматургию, публицистику. И не просто вернул, а возобновил ту старую традицию, которая в «Литучебе» была еще в советское время - сопровождать публикацию молодых авторов разборами мастеров. Представьте себе, как это полезно и самому автору, и читателям, когда в роли экспертов выступают Валентин Курбатов, Павел Басинский, Евгений Попов, Олег Павлов, Владислав Отрошенко, Майя Кучерская, Александр Яковлев. Во-вторых, мы придумали такое нововведение, как персона номера. То есть речь шла об известном писателе, который давал журналу большое интервью и предлагал для публикации новый текст. Среди наших героев были Юлия Вознесенская, Юрий Мамлеев, Юрий Кублановский, Анатолий Гаврилов, Евгений Попов. Мы выпустили богатейшие по содержанию тематические номера, посвященные Василию Шукшину и Виктору Астафьеву, с уникальными, прежде нигде не публиковавшимися документами. Ну и, конечно, критика, публицистика, читательские письма. Помню, был такой эпизод, когда после публикации одного рассказа в редакцию обратилась девушка, студентка Литературного института, заявившая, что это ее рассказ и он был у нее украден…
- И как вы отреагировали?
- Мы опубликовали ее письмо, ожидая ответа от первого публикатора, но литературный похититель, плагиатор - не знаю, как правильно его назвать, - от объяснений уклонился.
- Литинститут часто уклоняется от упреков в невнимании к современному литпроцессу или отвечает на них? Изменилось ли что-то в этом смысле при вашем ректорстве? Какие новые преподаватели заняли места?
- Если учесть, что у нас студенты в течение нескольких курсов изучают современную литературу, я думаю, эти упреки беспочвенны. И потом многое зависит от мастера. Литинститут - он ведь очень и очень разный. У нас есть, пользуясь известной терминологией, и западники, и славянофилы, и почвенники, и либералы, и государственники, и анархисты. Мы даем студентам свободу выбора. Главное - талантливо писать. Что касается новых имен, то с этого года в институте будут работать Андрей Геласимов, Алексей Слаповский и Виктор Куллэ.
- Замечательные имена. Еще одна хорошая новость, что в 2019‑м заканчивается ремонт в старейшем здании Литинститута. К каким изменениям привели перемены? Вернется ли на свое место знаменитая книжная лавка Литинститута?
- Это не просто ремонт, это очень сложный процесс реставрации и приспособления для современного использования памятника архитектуры. И тут много самых разных нюансов, которые необходимо учесть. Книжную лавку я бы очень хотел вернуть, но надо вернуться к этой теме ближе к делу и найти правильный формат, который не нарушал бы законодательство РФ.
- А вернется ли на прежнее место библиотека, переехавшая в здание общежития на Добролюбова, куда, очевидно, студентам неудобно ходить в рабочие часы библиотеки (они же их учебные)?
- Ну конечно, вернется. С библиотеки, можно сказать, все и началось, потому что помещение, в котором она находилась, было в ужасном состоянии. Теперь же все отреставрировано, полки ждут возвращения книг.
- Профессия критика сейчас понятие сомнительное (если понимать под профессией не только качества, а возможность трудоустройства и заработка). Что дает учеба на семинаре критики - и выход в сферу профессиональных взаимоотношений с соответствующим дипломом - будущему «работнику пера и топора»?
- Образование прежде всего. Критику, я думаю, оно еще более необходимо, нежели поэту или прозаику. А дальше все зависит от человека, от его способностей, прилежания, расторопности наконец. Поскольку очевидно, что критиков сейчас мало, а хороших критиков просто по пальцам перечесть, сотрудничать с журналами, с издательствами, литературными порталами можно и в студенческие годы. А нажитые связи потом использовать.
- Какие тенденции заметны в отношении студентов к писательскому делу? Каков в целом уровень рукописей, поступающих на творческий конкурс?
- Самое поразительное, что люди продолжают писать, и не просто продолжают, а идут к нам учиться, у нас большой конкурс, и приходится изрядно потрудиться, для того чтобы выбрать достойных студентов. Рукописи разные, про средний уровень температуры по больнице говорить бессмысленно, но попадаются очень неплохие работы. Для нас же главное - штучность, а не уровень в целом. В этом году она есть.
- Стоит ли надеяться на крупное явление или продуктивнее перечитывать классику и не слишком уповать на современных гениев, ибо еще не расплатились по старым счетам?
- Одно совершенно точно не исключает другого. Более того, без классики никакого крупного явления не появится. Ни в ХХ веке, ни в ХХI. Абитуриенты на собеседовании часто говорят о том, что не читают современную литературу, предпочитая классику. Особенно выделяют Достоевского, «Братьев Карамазовых». Правда, на вопрос, сколько братьев было, ответить затрудняются.
- Правда ли, что теперь еще до прохождения творческого конкурса нужно сдавать экзамены (ранее к ним абитуриент допускался только после одобрения экспертной комиссией его рукописи)?
- Это не совсем так. К нам по-прежнему присылают или сдают работы на конкурс вместе с другими документами, и если они оцениваются ниже определенного балла (44 из 100), то абитуриент к экзаменам не допускается. Другое дело, что из четырех вступительных экзаменов два проводим мы, а два других - это результаты ЕГЭ. Я бы, будь моя воля, изменил это соотношение один к трем в нашу пользу.
- Борис Николаевич Тарасов, прежний ректор Литинститута, в одном из интервью признавался, что почти не находит времени на собственное творчество… Когда вам удается выкраивать время на собственную прозу?
- У меня очень хорошие помощники. Я правда их очень люблю, ценю и без них не проработал бы здесь и дня.
- Тем не менее в серии «ЖЗЛ» давно не выходили ваши новые книги. Есть ли свежие замыслы?
- Нет, вот это вряд ли возможно. Свою прозу можно писать урывками, а для написания биографии нужно время. Сидеть в архивах, в библиотеках, изучать документы. Это у меня никак не получится. Вот когда выгонят из ректоров, тогда займусь. У меня уже есть договоренность на этот счет с «Молодой гвардией».
- А если вдруг «выгонят», о ком бы хотели написать в первую очередь?
- О Розанове. Мне он очень интересен и как человек, и как писатель, и как философ: страшно противоречивый, непонятный, неприятный, дико притягательный, раздражающий, нежный, злой и во всех своих проявлениях невероятно талантливый.
- В одном из интервью вы сказали, что когда создаете книги из серии «ЖЗЛ», то думаете о своем читателе, прозу же пишете, особо не ориентируясь на его запросы. Тем не менее ваши книги продаются, вы лауреат многих премий. Связан ли успех с определенными свойствами вашей личности, интересными читателю, или с чем-то иным?
- Я не люблю думать про себя. В молодости любил, пытался разобраться, занимался самопознанием, а сейчас не хочу. Успех свой считаю весьма относительным. Есть много хороших писателей, у которых гораздо выше тиражи, больше переводов, экранизаций и пр. А про прозаиков знаю наверняка одно: они все очень разные, а что добавить к этой не слишком оригинальной мысли? Впечатлительность, наверное, - вот профессиональная черта, без которой нет писателя. Ну или, как более образно выразился Герцен, памятник которому стоит в нашем дворике: «Мы не врачи, мы боль». Правда, он это безо всякой гордости сказал, а скорее с некоторым сожалением, даже извинением. Дескать, не ждите, не просите от нас многого. А получилась формула, кредо русской словесности.
- Современная русская словесность обновляется беспрерывно: богатый улов приносят социальные сети, ежедневно размещаются новинки в «Журнальном Зале». В каждом из журналов - первого ряда и второго - можно найти значимые публикации. Авторские вечера наплывают друг на друга. Как за всем этим уследить писателю, не замкнувшись в определенном сегменте? И надо ли?
- Я не успеваю следить, честно скажу. И на вечера никакие практически не хожу, времени нет. Но как член жюри премии «Ясная Поляна» читаю довольно много. Есть хорошие книги.
- И что же из прочитанного за последнее время поразило?
- Из наших книг - роман Саны Валиулиной «Не боюсь Синей Бороды» и «Рецепты сотворения мира» Андрея Филимонова. Из зарубежной прозы - Исабель Альенде, «Инес души моей», на мой взгляд, лучший феминистский роман в лучшем смысле этого слова. И это поразительно, особенно если учесть, что действие в романе происходит в ХVI веке в Чили. Там изображены идеальная женская судьба и женская натура.
- Алексей Николаевич, последний вопрос: как не застыть в определенной временной точке литпроцесса ректору, загроможденному кучей совсем не литературных обязанностей?
- Вот они-то как раз и не дают застыть. Все время куда-то толкают.
Учительская газета
