«Я был уверен во всём, еще не прочитав Евангелия»

---

- Сергей, мы знаем друг друга тридцать лет, выросли в одних и тех же кварталах на московской окраине, где и церквей-то толком никаких не было. Что развернуло тебя к Вере, какие знаки и какие люди, какое чтение? Можно ли, на твой взгляд, прийти к Православию самому, без каких бы то ни было влияний, а просто услышав зов?

- Ничего такого особенного со мной, честно говоря, не происходило. Просто в результате накопления жизненного опыта пришёл к тому, к чему пришёл. Но если уж говорить о каких-то метафизических вещах, то в какой-то момент я осознал наличие в мире метафизического зла и метафизического добра. Причём, как это ни прискорбно, метафизическое зло я начал ощущать раньше, чем метафизическое добро, которое, конечно, имело место в каких-то скоротечных моментах детства, но отчётливо я этого тогда ещё не понимал. А вот что касается зла, то его я начал ощущать довольно рано, и в какой-то момент понял, что оно действительно существует и в людях, и во мне.

И существование этих двух антиподов, понял я, не есть результат каких-то социальных условий, хотя и они тоже существуют и как-то влияют, но есть в нашей жизни нечто, чего не подсчитать на калькуляторе, не измерить никакими приборами. И вот это ощущение добра и зла и в людях, и в себе, ощущение их борьбы, появления вопросов, что правильно, а что неправильно, подтолкнуло меня если не к вере, то к её преддверию.

По мере наблюдения и изучения жизни мои вопросы становились честнее, поскольку в молодости очень хочется себе врать, и осознанно, и неосознанно – просто ты хочешь думать о себе лучше, чем ты есть на самом деле. Но видя и людей, и себя в самых разных ситуациях, ты понимаешь, кого представляешь собой на самом деле. Что-то хорошее в тебе точно есть, но так же, при условии, что ты с собою честен, видишь, что есть и такое, от чего лучше отказаться.

Примеры немотивированного зла, издевательства над людьми без всяких рациональных мотивов я видел, например, во время срочной службы в армии, и там же начал задавать и себе, и окружающим вполне конкретные вопросы, которые до этого формулировались во мне исключительно в виде отрывочных ощущений и эмоций. И в то же самое время пришло ощущение чего-то светлого в людях, и тогда же появился опыт молитвы в особенно тяжелых ситуациях к чему-то, что я ещё не называл Богом, но чувствовал, что есть что-то, чему можно молиться.

Всё это подтолкнуло к религиозным размышлениям, или, точнее, к размышлениям религиозного толка. А уже более тщательное и направленное изучение религиозных традиций убедило меня в исключительной верности православного христианства, причём в нашем отечественном изводе. Мне оно ближе, потому что это моя национальная среда, и все мы в ней укоренены, и даже те из нас, кто от этого всячески отказывается.

Следующие годы я прожил во внутренней борьбе, сопровождающейся некоторым внешним кривлянием, причём оно было вызвано не желанием произвести впечатление на людей, а внутренней борьбой, сложным нравственным выбором между добром и злом.

Крещение пришло совсем поздно, я принял его в сорок лет. То есть, если я начал задумываться над этими вопросами лет в 18-20, то еще двадцать лет понадобилось для того, чтобы понять, что другого выбора нет, и дальше так, как я жил, жить просто нечестно. Зачем обманывать себя, если ты давно уже со всем согласен, но при этом оставляешь для себя лазейки, чтобы угодить «и нашим, и вашим»?

Не скрою, многие вещи я понял умом, хотя просто-таки огромное количество христианских мыслителей говорят о том, что догматику надо принять сердцем. Но мне кажется, что для мужчины «принятие умом» является совершенно нормальным. Женщины, например, многое принимают сердцем, но именно мужчина не может не прикладывать ко всему именно ума, и мне не кажется, что это неправильно, потому что я всё ещё нахожусь в процессе принятия, а это не так-то просто. Мой опыт интересен только потому, что я стал относительно известным человеком, но так – ничего особенного. Поэтому и борьба с самим собой, внутренняя борьба так и растянулась…

Не совсем понимаю, что ты называешь «зовом», но я точно знаю, что жизнь больше, объёмнее и масштабнее, чем её материальная составляющая, и если вопросы о том, чего нельзя потрогать, требуют решения, то это и есть зов. Мне кажется, вовсе не обязательно встретить в ней мудрого учителя, чтобы он всё тебе, неразумному, растолковал, и ты просветлённым пошёл бы по дороге мира и прогресса. Желательно, но не обязательно. И так же желательно прочесть мудрую книгу, из которой всё поймёшь, но опять-таки – не обязательно.

Я был уверен во всём, еще не прочитав Евангелия. И, как многие, читал его поздно и урывками, а уж всю Библию прочёл уже после крещения, и, надо сказать, только укрепился в своем решении.

- Мы поступили в наши гуманитарные вузы – ты в МГУ, я в Литинститут - в один год. Многие ли у вас на потоке веровали? Царило время постмодерна, глумления над всем и сразу, эклектики – сущий кошачий концерт эксцессов и взвизгивающих заголовков. Помнишь – «Мальчик, запертый в холодильнике, съел свою голову»? У нас на пятьдесят человек верили семь-десять максимум, и особенно они о вере тогда, в 1994-м, не распространялись. Ну, то словесники... А вы, философы?

- Из-за того, что я поступил в университет через десять лет после школы – год работы до службы, два года срочной и ещё семь лет после – первые коллективы для меня были совсем не студенческими. Учиться я пришёл уже достаточно сложившимся человеком, жившим своей жизнью. Но ни в школе, ни в армии, ни в академии Жуковского не знал никого, кто бы вслух говорил о чем-то, связанным с Богом.

На кафедре мировых политических процессов философского факультета – сейчас она, кажется, выделилась в Институт международных отношений – моими сокурсниками были совсем молодые ребята, в основном после школы, и им было явно ни до чего, кроме как до своих юношеских проблем. Мальчики, как я понимаю, в основном косили от армии, им было всё равно, где учиться, у девочек тоже что-то такое своё в голове… я не был с ними особенно близок, и знал одного-двух, от силы трёх людей, которые где-то к концу пятого курса рассуждали о чём-то связанном с религией. Может быть, сейчас среди них гораздо больше верующих.

Но я благодарен университету – для меня, двадцатисемилетнего, это был другой мир –преподаватели, книги. Я сознательно пошёл на дневное отделение, хотя такая форма обучения была чрезвычайно обременительной в связи с тяжёлым материальным положением семьи, и все выходные приходилось подрабатывать. Но именно в университете я начал серьёзно – не всякую белиберду, фантастику или по школьной программе – читать. В том числе и на религиозную тему.

- Церковь призывает нас вседневно радоваться и радостям, и скорбям, жизни как таковой. Здесь она сходна с ещё советским «требованьем веры», ограниченной мечтой, прежде всего, о товарном изобилии, и параллельно с ним – «духовным развитием каждого гражданина». Отчего, как ты думаешь, такая прочная на вид «секулярная вера» Союза, в конец концов, опротивела и нам, и нашим родителям?

- Существо дела состоит в том, что Советский Союз был богоборческой страной, а любое системное богоборчество рано или поздно терпит крах, и вопрос только в том, когда…

Материальные успехи западной цивилизации меня не интересуют. Я доверяю Откровению Иоанна Богослова: в нём, кажется некоторым, довольно много образов, но это специфика и человека, и его взгляда на вещи, но за всеми образами неопровержимо стоит кратковременная победа зла, ведущая к победе Света. Всё, что сознательно борется со Светом, с Богом, который есть любовь, обречено.

Другое дело, что мы с тобой, родом, как известно, из материалистической среды, хотим увидеть всё, особенно победу Света, «здесь и сейчас», будто бы сидим и смотрим кино. А жизнь человека оказывается сплошь и рядом гораздо короче даже малейших обнадёживающих намёков на такую победу, не говоря уже обо всей человеческой истории, и это наша, а не истории, слабость, конечно. Но я уверен, что в итоге Бог победит, и не Бог вообще, тем более не какая-то там «энергия Юпитера», а именно Иисус, Сын Божий.

Союз замахнулся на создание искусственного Бога, и у него ничего не получилось. Кстати, Михаил Булгаков со своим романом «Мастер и Маргарита», такой любимый интеллигенцией, но неоднозначный, произнёс несколько важнейших вещей по поводу Советского Союза и его религии.

В советское время считалось, что нет никакого всемирного добра, но и всемирного зла тоже нет, хотя его существование признавали и неуклонно с ним боролись. То есть, Союз отрицал и добро, и зло, и вообще любую метафизику как то, что нельзя потрогать и ощутить, но требовал от людей веры в то, что неизвестно, когда настанет, и настанет ли вообще. Такая религия годится для спринтерской исторической дистанции, решения (с надрывом пупка) каких-то локальных и тактических задач. Но дальше вера в неизвестно что показалось уже следующим поколениям бессмысленной. В моём поколении, например, я не знал ни одного человека, пламенно верующего в построение коммунизма во всём мире. Люди просто жили, решали свои проблемы, устраивались, кто куда, и брать с них пример не хотелось.

Социализм и следующий за ним коммунизм были ориентированы на материальное благополучие, а этого катастрофически мало. И в итоге получился парадокс: говоря о бескорыстии и самопожертвовании, советские идеологи стремились к удовлетворению материальных потребностей всех и каждого, молились на материальное благополучие. И только рефреном на заднем плане звучали утверждения о всемирном братстве – кстати, кальке с христианства. Поколение за поколением уходило, а «от каждого по способностям, каждому по потребностям» не наступало, и включилось довольно прямолинейное сравнение с нашими «конкурентами», и оказалось, что они ближе к идеалу коммунизма… Именно метафизическая пустота сгубила советскую модель – как раз то, что было её преимуществом.

Я вовсе не хочу сказать, что в советском времени не было ничего хорошего, но я против романтизации жизни и до 1917-го года, и после него, и именно потому, что материальные вещи к Богу никакого отношения не имеют, а меня интересует именно Бог. В советское время не хватило именно понимания человека, и его несовершенств: в позднем Советском Союзе вербально и риторически понятие души вроде бы реанимировали, но это были интуитивные поиски. Главная же проблема состояла и состоит в том, что невозможно сделать человека хорошим, просто дав ему работу и образование. Убогая идея, и происходящая от попытки представлять себя и других лучше, чем ты есть на самом деле. Если заглянуть в себя по-настоящему, обнаружишь буквально огромное количество зла, причём, казалось бы, засевшее внутри без всякой причинно-следственной связи друг с другом, данное будто бы «от природы». Но нелепо думать, что природное несовершенство можно изжить исключительно приростом каких-то материальных ценностей, рассчитав оптимальную социальную модель, верно распределяющую материальные блага, на калькуляторе.

Если бы все говоримое о советском народе было правдой, Советский Союз никогда бы не распался.

А Церковь никому не льстит, и никого понапрасну не обнадёживает, и, разумеется, не обещает построить рай на земле. Поэтому она не лжёт.

- Ельцинский ренессанс политической свободы принёс людям и массовое обнищание, и девятый вал алкоголизма и наркомании, и духовную распущенность, но и свободу вероисповедания. Горький дар, оправданный, полагаю, лишь отчасти и лишь последней составляющей… Далеко ли мы ушли от нравов тех лет, и если не обратились в био-роботов, то не благодаря ли некой основе, заложенной века назад?

- Как-то раз мне написали в комментариях – ну зачем вы, Михеев, постоянно говорите про эту религию, да ещё так демонстративно? Так вот, я ничего не пытаюсь демонстрировать, но уверен, что без религиозного понимания ничего вообще в этой жизни понять нельзя.

Ни в какие эпохи люди нисколько не ушли от того, что было в Адаме и Еве. Человек тысячу лет назад, триста лет назад и три дня назад – всё тот же человек, и, как сейчас любят говорить, в «базовых характеристиках» – ТТХ – он всё тот же. Сама жизнь постоянно возвращает нас к пониманию того, что ничего не меняется. И отсюда вытекает особый смысл конечности нашего бытия, проживания миллиардов жизней, каждая из которых начинает истории с нуля и кончается персональным концом света. Бессмысленно рождать миллион человек для вечной жизни – какое бы то ни было движение в такой жизни полностью отсутствует. Но современное человечество хочет и жить вечно, и одновременно так, чтобы ничего ему за это не было, а так не бывает. И, тем не менее, сверхбогатым людям почему-то очень хочется заменить печень электрическим насосом, а сердце пламенным мотором, и при этом употреблять всё, что хочешь, неограниченно, и не нести никакой ответственности. То есть, полная безнаказанность.

Однако основа, заложенная в нас века назад, является светлой и возвышенной частью человеческой природы. Благодаря темной части мы проявляем свои гадкие черты, и их, к сожалению, будут проявлять и наши потомки, но именно корни русской цивилизации удерживают нас от полного разрушения – работает система верификации добра и зла, и даже в тех, кто её отрицает. И эта система изначально христианская.

В согласии с ней все имеющие потенциал измениться – изменятся.

- Какой ты видишь православную цивилизацию? Всемирно глобальной, да ещё и с экспансионистским потенциалом, или примерно такой, какой она предстаёт нам сегодня, терпящей перманентный раскол из-за соблазнов и давления извне? Есть ли «оптимальная модель» для неё? Лично меня вполне устраивает «Русский Мир», если бы его наиболее ответственные лица проявляли примерно в несколько раз больше интеграционного тщания.

- Я не вижу идеальной православной цивилизации. Нельзя раздваиваться: если мы принимаем православную догматику в качестве реального прогноза Конца Света и Второго Пришествия, никакой всемирной православной цивилизации быть не может. Скорее всего, мы сейчас вступаем в очередную фазу мирового богоборчества, приближающую Конец Света. Эпоха религиозной оттепели в России может в любой момент смениться гонениями на христиан, как уже в нашей истории один раз было. Но задачу удержания православного мира от падения я пониманию и принимаю, потому что Россию мыслю ковчегом Православия, падение которой нанесёт страшнейший удар по всему миру.

Возрождение Православия на постсоветском пространстве – чудо. Сколько десятилетий подряд его вырубали, а оно не исчезало даже в советском народе, и как-то сочеталось с советской жизнью, и не мешало, а помогало побеждать в войнах. Обществу говорили, что Бога нет, что в него верят одни дураки, что религия – опиум для народа, мешающий двигаться дальше, а оно продолжало стихийно исповедовать, и сегодня веровать уже никто не мешает.

Тем не менее, ничего особенно радостного в будущем я не вижу: будет борьба, в которой православный русский мир будет на стороне добра. И здесь я согласен с Достоевским в части его тезиса о том, что если отнять у русского человека Православие, останется «дрянь, и ничего больше». В этом смысле некоторые считают меня русским националистом, и я себя таковым тоже считаю, но – православным русским националистом имперского плана, а не этническим.

Именно Россия является ковчегом Православия. А остальное в мире стремится совершенно в другую сторону, и особенно находящийся в авангарде этого движения западный мир с его системным богоборчеством, истребляющим собственную основу.

- Двадцать лет назад, узнав, что я потерял отца, ты тут же приехал, и мы пошли по лесу, и я говорил, что не ощущаю, что отец ушёл, и ты сказал тогда необычайно серьёзно: а это самое что ни на есть православное чувство. Так я впервые, наверно, задумался о том, что такое вера. А что она для тебя, помимо взаимосвязи всех живших и живущих? Как сформулирован в тебе её главный принцип?

- Здесь я не оригинален: сознательно согласен со всеми православными постулатами, догматами и канонами, и ничего не выдумал. Еще недавно удивлялся тому, что до многих вещей доходил самостоятельно, а потом прочитывал их в книгах. Казалось бы, сам, собственной жизнью, выстрадал и сформулировал, и вдруг читаешь те же самые слова, написанные сотни и тысячи лет назад. При этом для меня сказанное и написанное Отцами Церкви не является какой-то схоластикой, потому что я чувствую их слова живыми, наполненными моим собственным жизненным опытом.

Написано много, и где-то читать написанное тяжело, особенно в Ветхом Завете: мало ли кто сколько золотых баклажанов кто принес на строительство чего-то там… Но в глубине души каждый из нас жаждет, чтобы его кто-то любил как идеальный отец, бесконечно уча, терпя и прощая, превосходя благодатью, давая такое тепло, которое в жизни мы не чувствуем почти никогда. Материнская любовь иная, о ней другой разговор…

В общем, если формулировать, то примерно так: нужно прощать, но не нужно ни в прощении, ни вообще быть дураком. Глупость не равна любви.

- К слову, как ты относишься к учению Николая Фёдорова о воскрешении отцов? Оно вроде бы сочетается с символом Веры «чаю воскрешения мертвых», а с другой стороны походит на некоторые транс-гуманистические ребусы. Сам определиться с отношением к нему пока так и не смог… слишком революционно, что ли… Чего чаешь лично ты, помимо блага для всех? Исполнения Божьей воли, невзирая на свою собственную?

- Я не слишком подробно знаю его учение, но в общих тезисах вряд ли ошибусь. В целом учение Фёдорова напоминает мне веру тех самых «борцов за вечную жизнь», которые сто лет назад учинили русскую революцию. Таких мечтателей среди революционеров было хоть отбавляй, а мечтание в таком количестве вполне может привести к безбожию.

Корень зла тот же: идеализация человеческой природы. То, что быть бессмертным не означает быть хорошим, творцов будущего мало волнует: они верят, что можно стать богоподобным посредством неких манипуляций с телом. Но проблема состоит вовсе не в телесной бессмертности, а в выборе, который совершает человеческий дух.

Кого воскрешать – всех? Но миллиарды умерли во зле, в пороках, и, в конце концов, они были взрослыми людьми, и у них была своя жизнь, которая закончилась. Вы у них спрашивали, согласны ли они на воскрешение? Или так – наука даст им новое тело, а душу – повторно – Господь? С какой стати? У всех есть родные и близкие, которых они бы хотели воскресить, а у кого их нет, про тех – забыть? Или – всех вообще, вне зависимости от пола, возраста, характера, образа мысли, опыта и судьбы? Такого блага для всех я не чаю, потому что благо для меня есть спасение души, единение её с Господом. А какое-то другое личное благо не всегда однозначно расценивается обществом. Преступил ты один раз ради своего блага общественные нормы, могут и не заметить, второй – получишь порицание, в третий – сядешь в тюрьму, а то и чего похуже. И если не спасаешь душу, волей-неволей преступаешь, и «благо» для тебя и у тебя весьма своеобразное.

…Мы все очень далеки от идеала. Потому я и не верю в православный коммунизм. Православный социализм в экономике – другое дело, но он хорош лишь тем, что в такой экономической системе по определению больше учитываются общественные интересы. А в православном коммунизме – какой смысл? Вечная жизнь опирается на вечное тело, но такой порядок вещей представляет собой мощнейший соблазн, от которого на земле хорошо, если удержится пара сотен человек. Остальные пойдут вразнос.

То, чего я хочу в отношении исполнения Божьей воли – её понимания, в чем именно состоит она в отношении меня, потому что когда я её понимаю, то стараюсь соответствовать ей. А исполнится она и без моего понимания, только страдания будет больше.

- Ещё со времён Чаадаева «известно», что столбовая дорога развитого человечества якобы является католической. Здесь, дескать, возможно сочетать Господа и Мамону наиболее оптимальным браком, а вот Россия-де вовремя не поняла «спасительность» католицизма и потому проигрывает одну гонку за другой. Мы, кстати, выигрывали даже за последний век не единожды. Как ты относишься к подобным ристалищам, и смирился ли с тем, что для спасения души лучше вообще не выходить на такие «весёлые старты»? Наглость же далеко не всегда второе счастье…

- Католицизм, которым Чаадаев и некоторые другие мыслители восхищались двести лет назад, бесповоротно проиграл протестантизму, который проигрывает уже на наших глазах атеизму. И вся эта гонка была заблуждением, связанным с нежеланием познать самого себя, а также понять, что любое прогрессистское мышление является богоборческим.

Ну что такое сейчас католицизм? Юг Европы, живущий хуже, чем её протестантский Север, Латинская Америка, бедная, пронизанная бандитизмом и наркомафией. Попытка поспорить с Богом всегда содержит в себе абсолютизацию того, что не имеет божественного масштаба. Сегодня протестантизм убивает сам себя, превращается в анти-христианство, различные антихристианские и античеловеческие движения вроде ЛГБТ и всего такого прочего. Люди пытаются примирить конкретный конфликт самих себя и мироздания радикальными средствами. Логика та же, что и на заре времён: хочу, чтобы у меня все было, и одновременно ни в чём себя не ограничивать. Не получается? Значит, проблема – в Вере! Не во мне, не в моей слабости, лжи, нежелании соответствовать идеалу, а в Вере. Она неправильна, а я – правилен, и, следовательно, Веру надо подправить, модернизировать, а лучше и вовсе демонтировать.

Если есть Божий идеал, то для того, чтобы ему соответствовать, надо меняться, а обычно человек меняться не хочет, и это старая человеческая, слишком человеческая история: жить вечно, употреблять, что хочется, и чтобы употребление было невредным. Как это сделать? Честный ответ – «никак». Только человечество честных ответов не любит.

Моя формулировка – должно же быть у меня что-то своё – есть всего три пути. Первый – осознание греха и необходимости борьбы с ним, и борьба. Второй – грех осознаётся грехом, а сил меняться нет, и потому грех таится в себе, чтобы не наносить вред окружающим. И третий путь, которым норовит пойти основная масса прогрессивных людей сегодня: не признавать грех грехом вообще, оправдывать себя до конца, искать причины греха не внутри, а вовне себя, и обвинять мир в том, что он тебя недопонял.

При выборе третьего пути смена знаков с плюса на минус и наоборот неизбежна: так и приятно, и нормально, и прогрессивно. Это вы неправильные, и ваша вера, а не я, мера всех вещей. Здесь недалеко и до радикализма – требования, чтобы все стали такими, как я, чтобы получить от них же публичное подтверждение того, что я прав. Все эти теории личного успеха ведут именно по третьему пути – абсолютизации личного удовольствия, приведения моральных норм к личной выгоде. Поэтому разговоры порой весьма пожилых людей о том, что Россия проиграла цивилизационную гонку, что ей бы лучше, пока не поздно, стать католической, идут от нежелания ответить себе на элементарные вопросы, а также от нехватки образования и личностной глубины. Простой человек порой чувствует и понимает моральные вопросы лучше, чем такие вот образованцы.

Стоит ли нам гнаться за материальными вещами? Не стоит. А вот что действительно бы стоило сделать, вычленить самый драгоценный состав нашей цивилизации, и с ним идти в будущее. Просто не нужно требовать от людей того, на что они не способны, не делать из «веселых стартов», как ты их называешь, смысла жизни, а искать разумный компромисс между материальным и идеальным. «Деньги никто не отменял», как говорил Семицветов в фильме «Берегись автомобиля»…

Россия сиюминутная зациклена на материальном благосостоянии, и здесь мы ничем не отличается от советской модели: удовольствия, и никакой ответственности. Но нельзя делать смыслом жизни то, что его недостойно, верить в золотые черепки из мультфильма «Золотая Антилопа». Там раджа тоже кричал, что золота мало не бывает.

- Кризис Европы и США – мелодия, с которой мы росли. Тогда же в нас вырастили и понятие о справедливости. Православие на ней, особенно социальной, акцента не делает, что провоцирует развитие «левых» настроений, особенно сегодня, в период рекордной поляризации доходов. Как же быть со справедливостью верующему? Задушить её в себе совсем, по сторонам и в карманы «ближних» совсем не глядеть, или всё-таки позволить себе хотя бы отчасти не гасить внутри жажду грядущего равенства и братства?   

- В твоем вопросе мне видится неосознанное стремление скрестить вещи, находящиеся в разных плоскостях. В чем смысл веры? В спасении души и воссоединении с Богом. Справедливость вообще и тем более социальная – вопрос исключительно земных социальных отношений. То есть, она для тех, кто считает, что все смыслы сосредоточены в земной жизни, и земной же жизнью и заканчиваются. Но если вы так считаете, вы не верите ни в Бога, ни в спасение своей души. Если всё для вас оканчивается смертью, понятно, что в земной жизни вам надо успеть получить от неё как можно больше материальных благ, самой жизни, здоровья.

То есть, я хочу сказать, что вера в справедливость на Земле местами прямо противоположна вере в Бога, которая гораздо объемнее, потому что в ней со смертью настоящая жизнь души только начинается, и её уже нельзя в цифрах или каких-то социальных льготах. Вопрос в том, какие у вас, данного конкретного человека, приоритеты, бессмертие или смерть, вот и всё. Означает ли это, что не надо ни о чем таком думать? Нет, не означает. Но каждый объект в сознании должен занимать данное конкретное место во внутренней системе, иерархии ценностей, и земная справедливость уж точно не должна быть на первом месте для православного христианина.

«Справедливость» кончается с физической жизнью, и борьбу за нее нужно постоянно сверять с тем, во что вы верите. Там, где вера в земную справедливость отдаляет вас от Бога, нужно как минимум остановиться и задуматься, что для вас важнее, Он или она. Бороться за справедливость верующему человеку следует лишь при условии, что он в своем неприятии несправедливости становится ближе к Богу, потому что на первом месте – Он, и никто другой.

При этом нужно понимать, что справедливость – не Бог. Если бы Бог судил нас по справедливости, нам было бы очень плохо. Каждый из нас ежедневно, ежеминутно совершает миллиарды и триллионы грехов, преступает заповеди, и истинно справедливым решением со стороны Создателя было бы уничтожить миллиарды грешников, что является не Его желанием, а стремлением дьявола. Можно было бы также наказывать за каждый проступок, что сделало бы жизнь на земле невыносимой. Но христианская любовь состоит в том, что Отец и наказывает детей, и прощает их. И именно потому справедливость во всём, справедливость как идея противоречит идее любви, и часто является её прямой антитезой.

Кстати, в желании справедливости мне видятся истоки порочности революционных движений – справедливость постоянно требует крови, терпеть и смиряться у неё нет ни сил, ни желания. Но абсолютной справедливости в природе никогда не существовало: когда волк ловит зайца, он не думает, что у него зайчата и что надо бы оставить его в покое. Извергающийся вулкан тоже не особенно думает о том, что в его лаве сейчас погибнут растения и животные на его склонах. А в чём они виноваты, и виноваты ли вообще? Но виноват ли вулкан в том, что он вулкан? Или тунгусский метеорит, упавший в тайгу, виноват в том, что он метеорит и так летел?

Человек так устроен, что справедливым для него является то, что выгодно лично ему, и никому другому. А то, что такая справедливость иным кажется несправедливой, ему часто нет никакого дела. Люди не религиозного, прогрессистского сознания делают себе из справедливости идола, им кажется, что человек от природы изначально хорош, и для того, чтобы он сделался совершенным, надо дать ему правильные книжки и научить ходить в правильную сторону. А вот с точки зрения религиозной человек изначально плох, и ему надо всю жизнь исправляться. Вот почему в поисках Бога и справедливости надо искать золотую середину – думать о более справедливом распределении доходов, но не делать из него фетиша, понимая поврежденную природу человека и невозможность окончательной справедливости.

- И ещё об «их нравах». Сокрушение традиционной семьи с помощью «ЛГБТ-повестки» - просто притча какая-то. Она следует к нам в наборе с радикальным феминизмом, как ни смешно, троцкизмом, заботой об искоренении «домашнего насилия» и ещё какими-то малопонятными нам заботами зарубежных правозащитников. Параллельно наших малышей учат задумываться о поле и характере, отучают от бумажной книги, активно внедряют культ гаджетов, настраивают на оппозиционный лад. Уже в православных гимназиях, представь, некоторые молодые особы кривятся при слове «традиционные отношения». Как ты думаешь, у этих самых «них» получится искривить мир под себя?

- Способность прогрессистов искривить мир под себя сомнений давно уже не вызывает: они уже несколько столетий как искривили его и продолжают искривлять. И если мы православные христиане, то верим, с одной стороны, в торжество Создателя, а с другой стороны, в то, что перед ним недолго торжествовать будет анти-свет, анти-правда и анти-любовь. Сроки нам неведомы, но если мы и вправду стоим на догматической православной основе, то должны думать именно так.

Церковь, если ты заметил, предлагает нам поменьше задумываться об Апокалипсисе Иоанна Богослова, потому что для обычного человека он слишком загадочен и может быть неверно им истолкован. Вот почему его не читают на церковных службах, хотя он органически входит в Евангелие.

Дело в том, что любой личный конец человека настанет гораздо раньше всеобщего, когда количество гадостей и мерзостей будет лавинообразно нарастать. Означает ли, что у людей верующих нет никаких шансов на спасение души? Нет, не означает. И выбор того, что мы не несем людям, критически важен и для нас, и для них. Мы обязаны делать и выбор, и то, что должно, вне зависимости от того, в какую эпоху живём и при каких условиях. Россию я понимаю как ковчег веры, и при всей противоречивости и жестокости её истории она противостоит прогрессу в его самых одиозных видах и формах. Для верующего и живущего в России человека должна быть важна каждая мелочь, каждая ненароком спасённая им душа, каждый ближний, которому откроется свет. В конце концов, мерзость проиграет, а мы будем ответственны лишь за свой выбор и за свои деяния.

Мне всегда было интересно наблюдать за американской массовой культурой: она задает тон. В голливудских фильмах теперь зло везде побеждает, потому что оно всесильно, и быть на его стороне выгодно. Выбор герой голливудского фильма осуществляет не между добром и злом, а между видами зла. Добро выбирают идиоты, сумасшедшие, «лохи», жертвы поступательной поступи прогресса. А привлекательные персонажи выбирают между видами зла – Чужой против Хищника, Вампиры против Зомби – ты за кого? А что, нормальных не осталось? Опомнись! Нормальные выбрали зло, просто вопрос, какое…

На самом деле, выбор прежний, добро или зло, и мы знаем, что в конце времён любовь будет убывать, «умаляться», но приход Христа ознаменует поражение Антихриста. Сила человека ограниченна, и победить зло без помощи Бога немыслимо. Но нужно хотя бы сделать себя способным к победе, очистить себя от страстей, пороков и грехов, которые заживо пожирают душу. Если верующий не допускает в себе самом торжества зла, он готовится противостоять ему и после земной жизни.

- Куда влечёт нас вера Нового времени – «гуманистическая наука»? Я вот ничего, кроме интенции тотального электронного контроля бытового поведения и чреватого санкциями учёта, в ней уже не вижу. Её удобства в сравнении с громоподобной поступью слежки за всем и каждым уже отошли на второй план. А ты, получивший, как и я, в интернете значимую трибуну для выражения острых мыслей, как думаешь и чувствуешь?

- Вера в науку приведет человека к тотальному уродству, потому что наука – пока – стремиться достичь ситуации, когда у тебя все есть, и ты вечно живой, и ни за что не отвечаешь. Маниакальное развитие науки в последние века приводит её к желанию клонировать сперва человеческие органы, потом всего человека, но зачем? Чтобы жить вечно? Наука пытается бросить вызов Богу. Смешно: учёные не признают Бога, но вызов бросают именно Ему, спорят с Ним, пытаются доказать, что сами способны творить жизнь. Они же говорят, что мир перенаселен, и что кормить огромное население планеты скоро не хватит ресурсов. Тогда зачем клонировать человека? Четкого ответа так и не последовало. Отговариваются тем, что «наука должна идти вперед», но что там торчит в этом переду такого, к чему стоило бы стремиться, непонятно.

То есть, учёные, стремящиеся в неведомую даль, осознанно не поднимаются на следующий уровень осмысления бытия – зачем? Верить в научно-технический прогресс было бессмысленным уже в девятнадцатом веке, за ним уже тогда маячила пустота. О чём сейчас говорит наука? О том, что нужно бороться с глобальным потеплением? Но оно во многом есть следствие развития самой науки! Или та же пандемия, как некоторые говорят, есть результат чьих-то экспериментов, и теперь наука будет бороться уже с ними. И так во всём: рост количества онкологических заболеваний – итог небывалых успехов в сельском хозяйстве и производстве продуктов питания. То есть, наука без Бога – институт, в котором свобода меняется на комфорт. Ещё сто лет назад мы прекрасно обходились без атомной бомбы и хотя бы не боялись, что нас истребят подобным образом. Действительно, похоже на змею, кусающую себя за хвост…

Наука сегодня выражает неспособность человека остановиться в своих желаниях: ему хочется всё больше и больше, фетишизируется постоянное повышение уровня благосостояния. Средний россиянин имеет больше, чем средний советский человек, а средний советский – больше, чем средний житель Российской империи. Но всегда будет что-то, чего у меня нет, и разве гонка поэтому должна становиться бесконечной? Мир вещей – ни плохой, ни хороший. Вопрос в том, как используется та или иная вещь. «Все лекарство, всё яд». Просто тотальный контроль над человеком практически неизбежен, потому что давным-давно предсказано царство Антихриста как осознанный отказ от любви и веры в Бога ради комфорта. Наука в него и ведет.

Я, к слову, довольно долго не пользовался интернетом, и даже сейчас, пользуясь им, уверен, что во всём нужна золотая середина и понимание того, что есть высший смысл. Если чётко понимать, в чём он состоит, никакое техническое новшество над ним во вред ему не возобладает.

- Не кажется ли тебе, что в первую очередь русский человек жаждет чуда и преображения (и собственного, и мира вокруг), а уж потом благоденствия и тем более благосостояния, и в этом всё дело?

- Как русский человек, прошу – не надо идеализировать русского человека. Если он, да и любой человек в мире, ищет Бога, спасения, высшей правды, он жаждет и преображения, причём включая того, кто гасит в себе это стремление. Кукушка в глубине души кукует… При наводняющих душу революционных метастазах поиск Бога закономерно вырождается в поиск справедливости. Убери Бога, и всё превращается в гадость: любовь без Него – порнография, как то же самое ЛГБТ – любовь без Бога – скотство. Преображение без Бога – например, создание коммунистами нового человека, вылившееся в море крови.

Нам надо просто понимать, что даже в состоянии «кривого» поиска преображения материальное благополучие вторично, и именно этим принципом русские люди и отличаются от западного человека. Да, преображение может быть болезненным, но оно себя болью не отменяет. Иное дело, что глубинно нерусских людей в России, людей, отменивших для себя саму задачу преображения, уже довольно много, и такая духовная кастрация – результат проводимой политики себялюбия, антропоцентризма, ведущего к Апокалипсису.

- Как бы ты сформулировал принципы православной жизни для горожанина, которыми мы являемся? Не всегда есть возможность причащаться, стоять всенощную, даже держать посты: ритм жизни и сам её образ за сто лет кардинально изменились. Разумеется, Церковь не может подстраиваться под них, но как удержать в себе самое главное, не покрыться пеплом неверия, не «отойти» в момент, когда твоего присутствия будто бы как раз и не хватало?

- Я не склонен выделять специальные принципы веры для горожан, потому что Церкви не важно, кто ты, где ты и какой, и нам не стоит обосабливаться и требовать для себя каких-то особых в ней условий. Мы верим для себя, для своих душ, но от неверия и слабости веры постоянно ищем оправданий собственной слабости недостатка веры. Есть замечательное молитвенное выражение – «Господи, помоги неверию моему», и оно отображает, что сил соответствовать заданной высоте у верующего сплошь и рядом не хватает, что он вроде бы и верует, и не верует одновременно.

Церковь не требует брать на себя больше, чем ты можешь взять, и все мы неофиты, все вышли из, пусть в разной степени, но безбожной среды, и все приходили к вере во взрослой жизни, и большинство – исходя из трагических или экстремальных обстоятельств. Поэтому все мы – балансирующие на грани веры и неверия постоянно. Но в отличие от первых христиан мы еще и избалованы современной жизнью с её комфортом и мнением о себе как мерилом и принципом жизни.

Ты говоришь о горожанине, а что условному крестьянину легче? Да он с утра до вечера работает, и не имеет свободного времени вообще, которого у горожанина гораздо больше, и возможностей исповедовать веру – тоже. Другой вопрос, что общество наше совершенно секулярное, и считает вопросы вероисповедания личным делом, чем-то вроде хобби, и уж точно не берет в расчет церковный календарь. Он оставлен за скобками: после революции и Рождество, и святки между ними, и Крещение перестали быть выходными.

Церковь определяет, что веровать нужно по силам, без надрыва, и мера веры определяется в каждом случае индивидуально. Иными словами, важен процесс, вектор, направление движения, а в каждом процессе главное – честность с самим собой, стремление постоянно увеличивать содержание духовного в своей жизни. Лень, самооправдания, ссылка на некие «объективные причины», непонимание только тормозят его.

Не надо пытаться прогнуть Церковь под себя – давайте, дескать, смягчайте, размягчайте, перестраивайте себя под меня, любимого. Разумные компромиссы – дело иное. Кстати, благом в информационную эпоху я считаю то, что каждый сегодня может задать вопрос священнику не после службы и не до неё, а почти круглосуточно. Идеально, конечно, духовнику, но факт остаётся фактом: любой мирянин в состоянии написать священнику и ожидать, что священник ему ответит.

Меньше лени и меньше надрыва, а то получится, как у Толстого, пишущего на полях Библии – «с этим согласен, это я делать готов, а вот это вот не готов». Такое отношение значит, что ты считаешь Богом себя. И оно мало чем отличается от звучащих сегодня на Западе требований женского и гомосексуального священства, от переписывания Библии под себя. Вопрос же в вере, и только в ней. Некоторые задаются вопросом, а что, если священник, находящийся в местах лишения свободы, причащает не вином, а клюквенным соком, и является ли такое причастие истинным.

Является.

- Мне долго не была ощутимой скрытая за праздничным облачением Церкви пробитая гвоздями насквозь и истекающая кровью, но никем не побеждённая мощь Христова духа. Стоит волевым усилием прекратить в себе эмоциональные и интеллектуальные шумы и почти насильственно, прикрикнув на себя, установить внутри некую тишину, как я уже могу ощутить нечто из разряда внезапного сквозняка, прикосновение чего-то омывающего сердце с вершины до основания. Что это, как ты думаешь? «Благодать» - слишком общее и даже в чём-то архаичное определение, но как назвать его иначе, не знаю…

- Вот опять ты говоришь - «архаичное», что есть попытка приспособить веру под себя, мол, я такой современный, а всё традиционное такое отсталое. Если ты чувствуешь благодать, то она и есть прямое и безусловное доказательство того, что твоя вера правдива, и тогда какая тебе разница, как ты её называешь?

Я против того, чтобы искать в вере неких экзальтированных состояний, как, например, наши братья католики. Это у них страсти, во многом театрализованные, составляют часть традиции, но кто знает, что и, главное, кто человеку подсовывает вместо подлинного личного переживания, когда он вводит себя в транс?

Чтобы что-то понять в вере, нужен и душевный, и интеллектуальный труд. Нельзя относиться к Церкви, как к магазину по оказанию духовных услуг – давайте мне чудо, исполнение желаний, здоровья, а то уйду. Говорят, кто-то воспарил? И я так же желаю, а если не воспарю, если вы мне воспарения не предоставите, обижусь. Да обижайся ты сколько угодно! Тебе показали путь, но провести тебя по нему за руку не обещали. Царство Божие даётся упорством. А то у нас часто так думают, что если я признал, что Бог есть, сразу на голову баранки-кренделя небесные посыплются. Наверняка дадут кренделей, только не небесных. Не будем забывать, что лже-святых, впадавших в транс и что-то там видевших, в истории Церкви было немало. Но кто им нашептывал?

Понять, что ты чувствуешь сам, поможет лишь личный опыт, собственный труд.

- Когда ты веришь в бессмертие своего и человеческого духа вообще, то на что опираешься? Можешь ли представить себе безмерные пространства, в которых назначено обитать освободившейся из телесного узилища душе? Надеешься ли на великую встречу с ушедшими и с Создателем? Веришь ли ты во времена, когда и потеряют силу, и одновременно свершатся пророчества давних лет? Представляешь ли себе то самое событие, оканчивающее судьбу земного мира и начинающее иную?

- У меня немного приземленное представление об этих вещах, не специфическое, а довольно банальное. Я опираюсь на сам факт веры, а она просто приходит, и ты начинаешь верить, и я не стремлюсь представлять себе некие картины, потому что скорее всего, мы отойдём гораздо раньше, чем наступит и царство Антихриста, и царство Божие. А уж какие хляби там разверзнутся, какие пространства, любая фантазия слишком ничтожна для того, чтобы их представить. Фантазировать не вижу никакого смысла. Меня гораздо больше волнует состояние моей собственной души, и расставание с жизнью, которое ещё не так скоро, и не так пока пугает, но оно неизбежно.

Конечно, я надеюсь на встречу с Создателем, и предпочитаю думать о себе примерно так, что пусть я свинья, но зато свинья всё-таки в стаде Господнем, потому что для меня критически важно быть именно на Его стороне. А изо всех сил напрягать мозг в попытках представить себе тот свет мне ни к чему. Я концентрируюсь на динамике собственных изменений, а фантазии могут завести в непонятные дали, и не факт, что эти картинки будут от Бога.

В какой степени мы можем повлиять на то, что там будет, понятно: ни в какой. А какой будет судьба земного мира, я точно не увижу. Поэтому напрягаться в этом конкретном и частном смысле ни себе, ни своим современникам не советую.

Беседовал Сергей Арутюнов

---